Сначала ты испытаешь гордость и восторг, а королевская величавость поможет тебе позже, даже тогда, когда ты устанешь от нее. Во всяком случае, твои силы она будет поддерживать, – Игрейна снова перевела взгляд на жаровню. – Наслаждаться ею дано не каждому. Она помогает, если ты воспитана для этого, можно сказать, вскормлена для этого. Но если женщине нужно учиться вести себя по-королевски из-за того, что ее привела на трон страсть, ничего не выйдет. Я боялась, что Артур выберет какую-нибудь смазливую, но пустоголовую маленькую простолюдинку, пожелавшую стать королевой, понятия не имея о том, что для этого надо. Или что ты окажешься безумно влюбленной девицей, полной романтических идей, которые со временем только разобьют твое сердце и станут доставлять бесконечные неприятности сразу после медового месяца.
Сейчас Игрейна и поучала, и вспоминала прошлое, как будто делясь со мной мудростью, накопленной за годы нелегкой жизни.
Она помолчала и протянула руку к чайнику, чтобы убедиться в том, что чай еще теплый. Я взяла чайник, она кивнула, протянула свою чашку и, когда наши чашки были наполнены, снова откинулась на спинку стула.
– И вот позавчера вечером Артур приехал, в полном восторге от своей будущей жены, и я подумала, не влюблен ли он сам. Он рассказывал о твоем умении ездить верхом и о чем-то, называемом стременами, и о том, что ты интересуешься всем и каждым. Он не мог остановиться, говоря о твоих замечательных качествах, которые так радовали его, и я подумала: хорошо, что наконец-то он по-настоящему доволен. А это важно.
Снова наступила тишина. Спустя некоторое время Игрейна продолжила, глядя прямо на меня:
– Артур говорит, что люди уже обожают тебя, а это прекрасное начало. Но я не могла понять, как же ты относишься к ним. Поэтому утром я подошла к окну, чтобы увидеть, какая ты.
Королева-мать подняла чашку, и я уловила веселую искорку в ее глазах, когда она взглянула на меня поверх нее.
– Я была почти уверена, что увижу невзрачную, неуклюжую, крикливо одетую девушку, которая будет отбиваться от шумной толпы, перепугавшись чуть ли не до потери сознания. А вместо этого передо мной предстала юная красавица, отвечающая людям той же признательностью, какую они дарили ей. Люди чувствуют, когда ты искренне их любишь, и тогда так же относятся к тебе. И если это правда, твоя задача станет гораздо проще. Очень трудно быть верховной королевой женщине застенчивой и скрытной, – добавила она очень тихо.
Королева-мать поставила чашку и безмятежно скрестила руки на коленях, будто забыв о моем присутствии. Но когда она наконец посмотрела на меня, улыбка была ослепительной и лукавой.
– Мне бы хотелось, дорогая, чтобы твоим свадебным даром было умение ценить то, что дано тебе судьбой. Это лучше, чем сильная страсть, или чрезмерное честолюбие, или всепоглощающая преданность другому человеку. Тогда, похоже, народу повезет с королевой, а ты самой природой рождена, чтобы радоваться своей судьбе. А Артуру… не знаю, понимает он это или нет… ему необыкновенно повезло.
Она ласково засмеялась, словно забавляясь слепотой мужчин, и я поймала себя на том, что смеюсь вместе с ней.
Затем Игрейна сказала, что пришел ее черед слушать, и стала расспрашивать меня обо всех событиях моей жизни, и прошлой, и настоящей. Я рассказала ей о матери и Регеде, о Кети и Нонни, о Быстроногой и Эйлбе, и, конечно, о Винни, Бригит и моем отце. Мы проговорили до вечера, и она потребовала передать моим домашним, что я остаюсь у нее обедать.
Для женщины, отрекшейся от мира и заточившей себя в монастыре, она обладала удивительным умением быстро распознавать характер человека, и ее оценки были проницательными и трезвыми.
– Тебе очень повезло, дитя, – сказала она, когда я рассказала о сватовстве короля Марка. – Я знала Марка много лет и не пожелала бы ни одной женщине оказаться в его постели. Он хвастун и трус, не любимый своим народом и сам не любящий его. До сих пор ни одна женщина не удовлетворяла его запросам, и я сомневаюсь, что когда-нибудь такая найдется. Хотя, – добавила она с лукавой улыбкой, – если бы я оставалась язычницей, то была бы склонна думать, что богиня запутает Марка в сети его собственных требований и превратит на старости лет в игрушку для какой-нибудь стройной девчонки. Такое бывало и раньше, богине это известно.
Я не рассказала ей только о Кевине и о своей встрече с Владычицей. Мне было любопытно поговорить и о Моргане, и о Моргаузе, но я не решалась. С этой ясноглазой женщиной было очень приятно и интересно беседовать, и я не хотела вносить напряженность в наши отношения. Поэтому Игрейна застала меня врасплох, сама заговорив о дочерях.
– Тебя уже познакомили с моей дочерью Морганой? – неожиданно спросила она. Я покачала головой. – Ну, не важно, вскоре это случится. С Морганой довольно… трудно общаться… ее нелегко понять. Не то чтобы она была намеренно жестокой или сеяла раздоры, подобно Моргаузе… нет, я не думаю, что Моргану можно назвать человеком, сознательно склонным к обману. Моргана попадает в неприятное положение из-за того, как она выражает свои убеждения. Она глубоко религиозная, истовая язычница, не имеющая ни времени, ни терпения для тех, кто не разделяет ее верований, которые, по ее мнению, неопровержимы. Возможно, она и не считает людей порочными… просто слепыми или упрямыми для того, чтобы раскрыть сердца старым богам и принять их милость. Я уверена, что она не понимает, как отпугивает от себя людей. – Игрейна вздохнула. – Ну, ладно, это становится похожим на желание заставить других следовать близкой мне вере. То, что начинается с духовного рвения, слишком часто превращается в самонадеянность и фанатизм.
Меня восхитила четкость, с которой Игрейна определила характер своей дочери, и я поблагодарила королеву-мать за то, что она поделилась со мной сокровенными мыслями.
– Возможно, тебе станет немного проще, если ты будешь предупреждена заранее, – ответила она.
Мне хотелось узнать и о Моргаузе, но уже опускались мягкие весенние сумерки, и пора было уходить.
– Моя дорогая, – сказала Игрейна, держа меня за руки и ласково улыбаясь. – Уже много лет я с таким удовольствием не болтала с молодой женщиной. Утер отослал моих дочерей, когда они были маленькими, поэтому мне не удалось порадоваться их взрослению от девичества до того, как они стали королевами. Я счастлива, что у нас состоялось такое милое знакомство, и надеюсь, что тебе тоже было приятно.
– О да, – сказала я. – Буду с нетерпением ждать следующей встречи.
По настоянию Игрейны Ульфин подал мне длинную накидку, потому что для такого позднего времени я оказалась слишком легко одетой. Это был красивый плащ, щедро подбитый мехом.
– Смотри, чтобы она не простудилась, – предостерегла она Ульфина, когда тот накинул плащ мне на плечи. Я было запротестовала, но она тихонько рассмеялась. – Наша южная погода очень переменчива, дитя, и будет плохо, если на свою свадьбу ты попадешь с насморком.
Итак, я тепло поблагодарила ее и по дороге домой заметила, что она оказалась гораздо дружелюбнее, чем я ожидала. Ульфин довольно усмехнулся:
– Обычно Игрейна ведет себя иначе. Она, кажется, действительно полюбила тебя, и многие сказали бы, что ты получила от нее наилучшую похвалу.
Мы миновали таверну, из которой высыпали на площадь гуляки, хвастаясь, ругаясь и поднимая кубки в бесконечных тостах за своего короля. На мой взгляд, они не слишком отличались от северян – кельт тоже всегда найдет повод лишний разок зачерпнуть из бочки. Я подумала о том, что Артур был бы доволен исходом моего посещения королевы-матери, как осталась довольна я.
37
ПАЛОМИД
– Как приятно, что сегодня не надо раскачиваться в паланкине, – с улыбкой сказала Бригит за завтраком на следующее утро. – Не верится, что бывает так хорошо проснуться и знать, что никуда не надо ехать!
Мы с Винни охотно с ней согласились, и все пришли к выводу, что поздний утренний сон является честно заработанной роскошью.
– Кроме того, – вздохнула матрона, рассматривая оставшиеся кучи вещей, – будет справедливо дать нам отдохнуть, пока есть возможность. Понадобится много дней, чтобы все это разобрать.
– Ровно столько, чтобы к воскресенью разыскать мое платье, – поддразнила ее я, лениво потягиваясь и трогая пальцами ног стебли камыша под столом. Если вспомнить время и труды, потраченные на шитье свадебного платья, можно было не сомневаться в том, что Лавиния точно знает, где оно.
Еще тогда, когда о браке только договорились, Винни требовала, чтобы на церемонии бракосочетания я появилась в белом платье. Это платье когда-то было свадебным нарядом ее матери, и за многие годы ткань приобрела нежный оттенок слоновой кости, но сохранила блеск шелка. Оно оказалось мне слишком коротко, и бесчисленные сборки его допотопного фасона повисли на моей долговязой фигуре, как складки шатра, но Винни с Бригит полностью распороли его и сотворили совершенно новый наряд. Были извлечены на свет божий и пришиты шнурки и пряжки, кусочки парчи и кружева, которые Винни сохранила от красивых платьев своей матери. Немало часов потратили на вышивку нижней юбки цветами, птицами и прочими символами плодородия. В результате получилось платье невообразимой красоты. Я вспоминала решимость Винни превратить меня в «настоящую королеву, достойную любого двора» и радовалась, что она настояла на своем.
Мы по-прежнему болтали о свадебных планах, когда пришел Бедивер и пригласил нас посмотреть, как Паломид демонстрирует мастерство верховой езды. Винни не выразила интереса, Бригит отказалась под предлогом, что у нее очень много работы, а я одним махом натянула платье и через мгновение была готова.
Плоская вершина Сарума довольно велика, и, когда мы миновали сбившиеся вместе дома и огороды, перед нами распростерся большой зеленый луг.
– В главном зале не хватает места на всех, – заметил Бедивер, когда мы подошли к поставленным в круг шатрам на дальнем конце луга. – Поэтому некоторые рыцари стоят лагерем здесь – достаточно близко, чтобы быть под рукой, если понадобятся Артуру, но довольно далеко, чтобы не путаться под ногами. Не забывай, воины и придворные – разные создания. Они похожи на собак и кошек, потому что воин мечтает оказаться на поле боя, а придворный ищет теплое местечко у костра. Вот почему лучше отдать зал королевским особам, а воины пусть живут как обычно.
В Регеде воин и придворный были равны, и я подчеркнула, что, по-моему, такой порядок гораздо справедливее.
– Вполне согласен, – торопливо ответил мой сопровождающий. – Именно так растили и нас с Артуром. Но здесь, на юге, образовался класс привилегированных вождей, оставшихся в наследство от чиновников империи, которые сражаются между собой в политике, но не берут в руки оружия, чтобы защищать общие интересы. Они считают себя правителями, а не воинами, и все южные короли вынуждены терпеть их. Эти люди рассчитывают на поддержку остальных, пытаясь как можно больше укрепить собственную власть. Артур же старается сплотить всех и убедить в том, что общее благо гораздо важнее личной выгоды. Но придворным это непонятно.
Я кивнула, подумав, что Артур просто создан для такой миссии: приручать свободолюбивых северных кельтов и взывать к общественному сознанию распущенных южан.
Рощица за палатками указывала на близость воды, и в ее тени уже собралась небольшая толпа. Горожане пришли пешком, но короли и воины из лагерей на равнине прибыли на лошадях и сейчас разворачивались вокруг грязного клочка земли, который явно использовался в качестве плаца для защитников Сарума.
Мы прошли сквозь толпу и направились к возвышению, где усаживался Артур со своими рыцарями.
– Рад, что ты смогла прийти, – просиял мой жених, указав на место на скамье рядом с собой, потом посмотрел на Бедивера: – Почему бы тебе не представить мальчишку? Ты лучше всех знаешь, на что он способен.
Бедивер кивнул и пошел искать Паломида, а Артур продолжил разговор с Гавейном, пока я рассматривала собравшихся.
Они являли собой пеструю картину: от разодетых щеголеватых вождей с юга до закутанных в пледы мужчин с высокогорий. В широком разнообразии были представлены шелковая парча, полотно, домотканые материи и старая кожа. Лошади их тоже были разными: приземистые кельтские лошадки с севера, большие широкие кони с Пеннин и изящные скакуны с гор Уэльса, с восточных конюшен Цезаря, какой была моя Быстроногая.
Среди нарядных воинов мелькали простолюдины, одетые в домотканое платье всех цветов, на некоторых были яркие шарфы или щегольские шапки. Молочница с хриплым голосом выставила перед собой круги сыра и вела бойкую торговлю. Старуха, седые волосы которой неряшливо выбились из пучка на макушке, пробивалась сквозь толпу с подносом, надоедливо расхваливая свои булки и хлеб, нарезанный ломтями. Двое мальчишек, которые сновали в толпе, предлагая луковицы, судя по всему, были из той же семьи, потому что их оборванный вид и ослепительные улыбки очень походили на старухины.
Бедивер и Паломид выехали в центр овальной площадки, и Бедивер поднял руку, прося тишины.
– Я представляю вам Паломида из Рибчестера, – выкрикнул приемный брат Артура; его голос раскатисто зазвучал в теплом весеннем воздухе. – Там, откуда он родом, лошадники пользуются особым видом сбруи, и это новшество, простое, но такое полезное, дает всаднику значительное преимущество. Посмотрите, что он может делать.
Паломид нервно оглядывал собравшихся, – было видно, что он очень волнуется. Молодой чужестранец, не привыкший к жизни при дворе, оказался в центре всеобщего внимания, и я подумала, не оказываем ли мы ему дурную услугу, так резко изменив его судьбу.
Он по всем правилам приветствовал Артура, и верховный король кивнул в ответ, но не прервал беседы с Гавейном. Поэтому я подняла руку и помахала шарфом, а когда он заметил меня, показала ему старый римский знак, подняв вверх большие пальцы, и широко улыбнулась.
Его лицо расплылось в ослепительной улыбке, он откинул голову назад и осмотрел толпу, напоминая орла, готового взлететь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63