В тишине рыба оставляла рябь на воде, и до меня долетело кряканье утки, сзывавшей утят. Где-то в деревне ребенок пытался загнать в курятник старую шумливую курицу. Мне вспомнилась одноглазая курица, которая обычно хлопала крыльями и кудахтала, когда я шиканьем загоняла ее на насест в курятник в Паттердейле, и острота такого бесхитростного воспоминания грозила новыми слезами.
– По-моему, ты больше страдаешь от предстоящей разлуки, чем от действительной неприязни к Артуру, – предположила Бригит, спокойно возвращаясь к своим светильникам. – Хотя я должна признать, что он и в самом деле прислал за тобой грозного посланца.
– Мерлина? – Я слегка вздрогнула при мысли о суховатом, непреклонном королевском маге. Когда отец представил меня, он лишь коротко кивнул и в течение всего ужина даже не взглянул в мою сторону. В прошлом, изредка посещая наш двор во времена моего детства, Мерлин всегда держался особняком, излучая колдовскую силу, которой, как известно, обладали все верховные жрецы. Прошел слух, что он стал правой рукой молодого верховного короля, и, если его поведение являлось примером радушия, с которым меня встретят в Логрисс, у меня было о чем сожалеть, расставаясь с родной страной.
В конце концов я пообещала Бригит не убегать, а утром встретиться с отцом. Перед сном я долго и усердно молилась Эпоне, умоляя богиню-наездницу помочь разрушить брачный контракт, не навлекая бесчестья на нашу семью.
Наступило утро, и вместе с ним пропали туманы, висевшие над озером и скрывавшие даже каменную пристань. Казалось, горы парили между землей и восходящим солнцем, подножия их скрылись в бледном, мерцающем тумане. Мысленно я обратилась к обрывкам она последней ночи в попытке найти в них божественный знак. Но, подобно озеру, затянутому туманом, мудрость Эпоны была скрыта от моего взора. Единственным четким видением была мать, которая, казалось, внимательно наблюдала за мной с обеспокоенной улыбкой.
Это ничем не могло мне помочь, потому что мать, умершая пять лет назад, была непременной частью моих сновидений. Вот и прошедшей ночью она не сказала и не сделала ничего особенного, а больше мне не приснилось ничего примечательного.
На внутреннем дворе начали собираться пажи, суетясь с тюками, которые люди верховного короля разложили по разным углам. Я повернулась и пошла умываться. Было очевидно, что любая попытка изменить свою судьбу, которая стучалась и скреблась у моего порога, должна была исходить от меня.
Торопливо одевшись, я поспешила вниз по лестнице, отчетливо сознавая, как мало времени у меня осталось. Если я не найду слабое место в аргументах отца, мы окажемся в пути раньше, чем рыбы в озере кончат искать себе пропитание.
В комнате на первом этаже моя компаньонка Лавиния суетилась над корзинами с вещами, и я прокралась на цыпочках мимо ее двери, стараясь ступать как можно тише. Времени для выслушивания причитаний Винни просто не было. Я перебежала внутренний дворик и со вздохом облегчения вихрем ворвалась в главный зал.
Наши гости сгрудились вокруг стола, поставленного на козлы, расхватывая большие ячменные лепешки и кубки с горячим сидром, пока слуги стремительно носились туда-сюда. Гледис, направлявшаяся на кухню, увидела меня и, пробившись через толпу, подошла ко мне.
– Я отнесла твой завтрак в королевские комнаты, – сказала она, подхватывая пустой кувшин с конца стола. – Полагаю, ты хочешь поесть вместе с ним наедине.
Я благодарно кивнула, думая о том, как нам повезло со слугами, умевшими вовремя угадать желание королевских особ укрыться от любопытных глаз придворных.
В это утро спальня короля была единственным спокойным местом в крепости. Когда я вошла, отец уже завтракал.
– Ну, Гвен, надеюсь, что все собрано и готово к отъезду. Его слова прозвучали скорее утвердительно, а не вопросительно. Не дожидаясь ответа, он сделал мне знак сесть на стул матери. Сам он стоял у окна, напротив своего стула, и Гледис поставила поднос с едой на складной стол между нами.
Я уселась на краешек стула и протянула руку за лепешкой. Окно не было застеклено, и, хотя первые лучи солнца пробивались сквозь раскрытые ставни и играли на резных украшениях мебели, было прохладно. В апреле горные вершины все еще покрывают снега, и в северной весне обычно чувствуется резкое и холодное дыхание зимы. Я не удивилась, увидев толстую шкуру, накинутую на колени отца.
– Прошлым вечером у меня был долгий разговор с первым рыцарем Артура, Бедивером, – заметил он. – Кажется, он хороший парень и у него есть мозги. Он сможет быстро доставить тебя к Артуру, если не помешают поздние бури.
Отец пустился обсуждать погоду в этом году, ее влияние на посевы и явно позднее цветение яблонь. Я молча ела свой завтрак, наблюдая за ним со смешанным чувством любви и восхищения, дожидаясь возможности заговорить.
Никогда не бывший здоровяком, король Регеда с возрастом совсем исхудал и сгорбился. Его борода стала скорее седой, чем каштановой, и костлявое лицо, так охотно расплывавшееся в улыбке, давно избороздили морщины печали и боли. Однако, одетый в свою лучшую тунику, исполненный достоинства, приобретенного за годы пребывания на престоле, он являлся фигурой, с Которой следовало считаться несмотря на дряхлость.
– Тебе ведь известна пословица, – продолжал он. – Если яблоня цветет в мае, то яблочные пироги можно будет есть каждый день. Хоть почки еще не распустились, этой осенью нас ожидает богатый урожай.
Отец еще долго рассуждал о прочих насущных делах, ни разу не коснувшись темы моего отъезда. Он выглядел очень усталым, и я подумала, не провел ли он ночь, тоже разбираясь со снами.
Наконец, когда я прикончила вторую лепешку, он наклонился вперед и медленно спросил:
– Ты сильно расстроена, дитя?
– Расстроена? Нет… – сказала я осторожно, слизывая масло с пальцев. Вот он, мой шанс, но мне хотелось быть тактичной. – Однако я бы лучше осталась здесь и нашла супруга, который приедет в мою страну и разделит со мной власть над королевством. – Я с надеждой взглянула на своего повелителя, мысленно моля, чтобы он понял мои намерения.
– О, если бы это было возможно, – прервал меня отец, сметая крошки с полы халата. Солнечный зайчик проник дальше в комнату и, казалось, вспрыгнул ему на колени, как кошка.
Он неловко заерзал на стуле и стал торопливо перечислять доводы в пользу моего брака с новым верховным королем.
Мы много раз говорили на эту тему раньше. Сейчас я слушала вполуха и смотрела на яркие краски его одеяния, игравшие под солнечными лучами. Крючковатые пальцы отца неподвижно застыли на мягкой шерсти, и я подумала, помогает ли тепло его больным суставам.
Наконец он сделал паузу, потирая костяшками пальцев одной руки о другую и внимательно рассматривая их, чтобы избежать моего прямого взгляда.
– Ты же знаешь, что я никогда не настаивал бы на твоем браке с человеком, который тебе не нравится, и обеспокоен тем, что ты не рада сделанному выбору. Мне кажется, что мечта каждой юной девушки состоит в том, чтобы выйти замуж за человека, которого она любит…
Его голос сорвался от неуверенности, потому что хотя мы много лет совместно обсуждали разные вопросы, но сердечных дел не касались никогда. Он нервно сцеплял и расцеплял пальцы, отчего драгоценные украшения, унизывающие их, сверкали и искрились на солнце.
– Любовь – это нечто, возникающее со временем, дитя. С уважением, с обязательством создать что-то вместе. У нас с твоей матерью было чувство большее, чем прекрасный роман…
Тут он замолчал и посмотрел на тонкое кольцо с эмалью, много лет назад подаренное ему матерью. По сравнению с официальным королевским перстнем оно казалось легкомысленным, но я подозревала, что он с радостью отказался бы от власти, которую давал ему перстень, чтобы вернуть женщину, подарившую то кольцо.
Настал момент, которого я ждала, и снова мысли беспорядочно завертелись в голове, подобно пузырькам воздуха в ручье, поднимающимся на поверхность. Любовь и надежда, уважение и забота… стать обладательницей того, что делил он с моей матерью… остаться здесь, среди своего народа, и выйти замуж за человека по собственному желанию. У любой девчонки с кухни или коровницы такое право было; разве я слишком много просила, когда мне предстояло стать королевой и женой?
Слова, которые помогут мне обрести право распоряжаться своей жизнью, были готовы сорваться с языка, но застряли в горле наподобие рыбной кости. Я попыталась откашляться и напряглась, чтобы мой голос был слышен в тишине, но все, что у меня получилось, напоминало шепот матери в утро ее смерти: «Как только ты поймешь, что должна делать, просто сделай это…»
Отец посмотрел на меня, не в силах скрыть тревоги и беспокойства за мое будущее.
– Если бы найти какой-нибудь лучший выход… – беспомощно сказал он.
Сглотнув, я протянула руку и положила ее на ладонь отца, внезапно поняв, что все это так же трудно для него, как и для меня.
– Понимаю, отец, действительно понимаю, – успокоила его я. – Кажется, верховный король достойный человек, превосходный военачальник и заслуживает всяческого уважения, и я несчастлива не от чести, оказываемой мне. Моя печаль вызвана расставанием с тобой и с Регедом, а не предстоящим браком с Артуром.
Отец кивнул, испытывая явное облегчение от того, что столь щекотливый момент миновал.
– Ему с тобой здорово повезло, – заявил он. – Быть королевой – не простое дело в любой стране, а я полагаю, что к верховной королеве предъявляется больше требований, чем к остальным. Я уверен, ты хорошо справишься с ними, девочка… и будь, кроме того, хорошей женой. – На минуту он накрыл мою руку ладонью. – Ты очень похожа на свою мать.
Упоминание о матери более двух раз в одном и том же разговоре было вовсе не свойственно отцу, и его голос слегка дрогнул. Все это время он крутил на мизинце кольцо с эмалью и наконец стянул его со своего негнущегося сустава и подал мне.
– Думаю, – хрипло сказал он, – ей бы хотелось, чтобы ты взяла его с собой на юг.
Я удивленно посмотрела на отца, и в душе поднялась волна любви и благодарности, но он поспешно отвернулся от меня и отдернул руку, будто я представляла для него физическую угрозу.
– Нам надо обсудить еще несколько вопросов, Гвен.
Его голос снова стал таким, как обычно, и я спокойно слушала, как он перечислял людей, которые могли бы считаться регентами, если с ним что-нибудь случится, пока я буду с Артуром на юге. Это уже неоднократно обсуждалось и раздражало меня, поскольку я предпочла бы поговорить с ним о других вещах, которых мы никогда не касались прежде и, учитывая его слабое здоровье, никогда не затрагивали. Я попыталась прервать его, но он остановил меня.
– Это государственные дела, моя дорогая, и их надо обсудить, какими бы неприятными они ни казались. Нужды народа должны главенствовать всегда… ты, конечно, теперь понимаешь это?
Он был несомненно прав, поэтому я прикусила губу и замолчала. Солнце ушло с его колен, и шум на дворе усилился – вывели лошадей.
– Лучшее, что ты можешь сделать, – отец, наконец, подвел черту, – подарить Артуру побыстрее сыновей, чтобы я дожил до того времени, когда одного из них выберут королем этого доброго народа.
Я улыбнулась, поскольку из всего того, что ожидается от королевы, вынашивание и рождение детей – самое простое и естественное дело.
В дверь громко постучали, из-за штор высунул голову Нидан, делая знак, что пришла пора отъезда. Я соскользнула со стула и, пока мой повелитель не встал, быстро опустилась перед ним на колени, чтобы высказать хотя бы часть переполнявших меня мыслей.
– Ты подарил мне прекрасное происхождение, отец, и за это я всегда буду благодарить и благословлять тебя.
– Ну, – ответил он, беспокойно заерзав на стуле, – может быть, здесь, на севере, взросление было несколько тяжелым, но я надеюсь, что все, чему ты научилась, окажется для тебя полезным. Ты стала сильной, красивой молодой женщиной, и я горд тем, что у меня такая дочь.
От такой неожиданной похвалы в горле встал комок. Отец возложил руки на мою голову в знак благословения, а отведя их, бесцеремонно потрепал меня по волосам, будто я была одной из его собак.
– Полагаю, пришло время отправляться… ты же понимаешь, нельзя заставлять людей ждать.
На внутреннем дворе было полно прислуги и деревенских жителей, не меньше, чем людей Артура.
Я задержалась в сводчатом проходе, не в силах сделать шаг навстречу новой жизни. Казалось, вокруг меня переплелись прошлое и настоящее, словно меня отправляли в путь все люди, которых я когда-либо знала. Дух мамы ободряюще улыбался, и я быстро прочитала молитву, чтобы она оставалась со мной всюду, где бы я ни была.
Даже дух Нонни был здесь, укрывшись в теплом углу от ветра. Кормилица бабушки по линии матери и воспитательница мамы, Нонни привыкла говорить, что вырастила три поколения королев и не позволит мне обесчестить род грязной одеждой и волосами, похожими на стог сена! Я подумала, что бы сказала она об этой превратности судьбы; скорее всего, отнеслась бы к происходящему неодобрительно, потому что имела особое мнение обо всем, что относилось к Риму.
– Кумбрийцы ничего не должны империи, – весьма часто говорила она мне, – и им есть чем гордиться. – Легко было представить, как грустно трясла бы она головой, узнав, что ее последний птенчик готовится выйти замуж за романизированного короля с юга.
Меня дернули за рукав, и, бросив взгляд вниз, я увидела Кети, вглядывавшуюся в меня; когда она смотрела против солнца, ее сморщенное лицо кривилось.
– Я бы не отказалась поехать с тобой, девочка! – негромко воскликнула она, ее глаза озорно сверкнули. – Но боюсь, на этот раз тебе придется совершить путешествие за нас обеих. Просто помни, жизнь – везде удивительная штука, и только дурак жалуется на то, что ее нельзя изменить.
Я пристально посмотрела на Кети, думая о том, известно ли ей, насколько близка я была к бегству. Провидица и моя наставница в детстве, она, возможно, могла бы составить заклинание, чтобы освободить меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63