Рассмеялся: — Не будем искать лишних неприятностей.
— Да, — согласилась она. — Нам это ни к чему.
— Я вовсе не хотел кричать на тебя.
— Я знаю. Я тоже сорвалась.
Подошел к ней. Несколько осторожных шагов.
Стараясь выглядеть непринужденным.
Она стояла в ловушке между ним и зеркалом.
— Мы всего лишь... — Улыбнулся, подумав, что это всего лишь улыбка вежливости. — Мы перешли границы, и...
Он как бы впервые увидел ее лицо. Изогнутые брови. Широкие скулы. Черные глаза. Пряди черных волос, спадающие на лоб.
Кожа цвета кофе с молоком, теплый и влажный на ощупь лоб...
Мотнув головой, она отбросила его руку прочь.
— И что теперь? — огрызнулась она. — Мне предназначено стать твоим трофеем? Стать твоей китайской куколкой.
— Ни буши чжунгожэнь, — прошептал Джон. — Во бу яо и гэвава.
Она посмотрела ему в глаза.
— Черт тебя побери, — сказал он.
— Я не поняла, что...
— Ты много чего не понимаешь.
Он попятился...
...Предчувствуя, что последует дальше...
И она ударила его. Кулачок, как маленький молоток, хлопнул его по груди. Он отступил на шаг. Она двинулась на него, молотя обоими кулаками по его груди, полы ее плаща распахнулись.
Отступил еще на шаг. Он отступал под градом ударов, довольно чувствительных.
Тяжело дыша, извергая проклятья сквозь стиснутые зубы, молотя кулаками, она продолжала наступать.
Джону наконец удалось обхватить Фонг за плечи и прижать ее руки к бокам.
Фонг забилась в его мертвой хватке, но при этом не пыталась кричать или звать на помощь.
Наконец ей удалось высвободить руки, и она вскинула их, готовясь нанести новые удары.
Поймал ее тонкие запястья. Оттолкнул их с силой вниз, отведя от себя ее кулаки. От этого толчка она на секунду потеряла равновесие, и Джону удалось опять обхватить ее плечи...
Она перестала вырываться, уткнулась лицом в его плечо. Все ее тело сотрясалось в рыданиях, хотя слез не было. Ее руки легли ему на грудь.
Теплая, нежная, она обнимала его.
Как воробушек.
Не придави ее. Не позволяй ей «улететь».
Не отпускай меня. Не уходи от меня.
Мокрое пятно расползалось на его рубашке.
Не надо плакать.
Поцелуй.
Один нежный поцелуй.
Запах ее волос, черное солнце, щека, прижавшаяся к его ладони. Повернувшись, она поцеловала его руку.
И он наклонился к ее губам.
Фонг нежно провела руками по лицу Джона. Помогла ему освободиться от пиджака.
Прижал ладони к ее лицу, ее волосы щекочут его руки. Поцеловал ее долгим поцелуем. Ее губы разомкнулись.
Она обняла его за плечи. Дрожащими руками он расстегнул ее блузку, обнажив маленькие грудки. Коричневые соски, как два карандашных ластика. Поцеловал их.
Тихий стон.
Уложил ее на кровать. Ее глаза смотрят на него, широко раскрытые испуганные зрачки. Он стянул рубашку. Брюки и ботинки падают на пол, носки, трусы — вслед за ними. Ее глаза не отрываясь следят за ним, пока он расстегивает ее слаксы, стягивает их, ее туфли, носки, трусики.
Крошечная, без одежды она такая крошечная. Она обвила его шею руками, притянула его, чтобы поцеловать. Прикоснулся к ней, к округлостям ее бедер, к животу.
Легким толчком она перевернула его на спину, села на него верхом. Направляла его. С силой прижалась к нему, откинула голову назад, он двигался в ней, она была скованная и сухая, словно говорящая, что соединение их плоти — это не праздник.
Но он хотел ее, нуждался в ней...
Легла на него, ее горячее дыхание на его щеках, ее руки, обхватившие его плечи, и ее бедра сомкнулись, не выпуская его...
И он двигался, выкрикивая ее имя.
Она лежала у него на груди, простыня и покрывало отброшены, комната заполнена тусклыми, неясными тенями.
— Я заказывала комнату с двумя кроватями, — заметила она.
— Я знаю.
— Уже поздно. Ты получил, что хотел.
— Я знаю, — повторил он.
Он хотел смотреть, смотреть и смотреть на нее.
— Я понимаю, это не твоя вина, — сказала она.
Он вздохнул, закрыл глаза.
Думать, не могу думать.
— Тебе нельзя ошибаться, — сказал он. — Иначе все рубежи обороны будут сметены.
— Это, — она провела ладонью по его руке, — это покоренные рубежи.
Он нахмурился:
— Ты раскаиваешься?
Ее ответом было слабое объятие.
— Перед этим... что ты мне сказал? — спросила она.
— Ни буши чжунгожэнь, — повторил Джон. — Ты не китаянка. Во бу яо и гэвава. И мне не нужна кукла.
Он почувствовал, что она улыбнулась.
— Не говори мне, что ты хочешь, — прошептала она. — Не сейчас.
Он повернулся к ней, вдохнул аромат ее волос.
Запомнить это навсегда. Ее спина выглядывала из-под простыни, длинная и гладкая.
— Расскажи мне все, — попросила она.
Все, что он мог рассказать, это Гласс.
— Ты рассказал ему про меня?
— Пришлось. В конце концов. Он наше единственное связующее звено, наша единственная защита. Он должен знать о тебе, чтобы прикрывать нас обоих.
— Правда? Он прикрывает нас обоих?
— До тех пор, пока жив. А его не так-то просто убить.
— И он дал нам завтра, — сказала она.
— На самом деле немного, — сказал Джон. — Ему об этом тоже известно.
— Что?
— Выпутаться из этого дела можно только чудом, — сказал он.
— Что мы можем сделать? — спросила она.
— Остаться в живых. Надеюсь, что нам удастся убедить управление, что мы не лжем и не спятили. Убедить их пойти туда, куда мы не смогли, сделать то...
— А все, что мы сделали, — сказала она. — Ты нашел след, который оставил отец, доказательство. И все это... превратилось в пустое место. Вот что это такое.
— До завтрашнего дня. — Он опустил голову на подушку.
Почувствовал, что она окаменела.
— Если только, — сказал он.
— Что?
Она стала потеплее, мягче.
— Если то, что мы получили, не образует континуум.
— Что?
— Целое — это всегда нечто большее, чем сумма его частей. Мы раздобыли множество частей, но у нас нет никаких идей относительно целого — континуума. Невидимые силы, которые определяют, связывают воедино все эти случайные на первый взгляд осколки. Мозговой центр.
— Временами мне казалось, что у тебя есть что-то.
— Но мы должны это сделать! Что у нас есть: взрыв в Коркоран-центре, сделка бизнесмена Клифа Джонсона с Кувейтом, диверсия.
— Предположение, — сказала она.
— Фил Дэвид написал это анонимное письмо сенатору Фаерстоуну. Люди Фаерстоуна отфутболили его нам, в комитет.
— Фрэнку.
— Который произвел обычную проверку в управлении. Все его запросы исчезли, но у Гласса в центре по борьбе с терроризмом есть такой странный каприз: самому дергаться по поводу всякого вздоха со стороны конгресса или Белого дома. Гласс позволил твоему отцу разобраться в произошедшем. Прежде чем Фрэнка...
— Обманули, — прошептала Фонг.
Ее сосок касался его ребер.
— Деньги были подкинуты Фрэнку, мне. Мартин Синклер...
— Убит.
— Мокрушник. Он все еще действует. Все еще вне нашей досягаемости: на один, или два, или не знаю сколько шагов впереди меня...
— Нас, — поправила она.
— На континуум. Если бы я знал, какое у всего этого настоящее имя, начало...
— Или конец.
— Тогда, возможно, мы бы узнали все, что нам необходимо, зная что...
— Зная кто.
— Да. Кто.
Он лег на бок так, что теперь они лежали лицом к лицу.
— Я чувствую, что ответ на этот вопрос где-то рядом, — сказал он. — Передо мной. Что-то простое, но я не в состоянии найти ключ, ведущий к разгадке. Есть что-то такое, что я еще не узнал. Как я могу ощутить это, если я выбит из седла...
— Так же, как и я, — сказала она.
— Сожалею.
— Да ладно.
Плавая в ее аромате. Несясь вдаль.
— Могу я сказать тебе, что ты прекрасна, и можешь ты услышать меня, когда я скажу это?
— Да, — прошептала она.
— Ты прекрасна, Фонг Мэтьюс.
Она улыбнулась.
Нежно поцеловал ее.
Она вернула ему поцелуй.
— Это, может быть, все, что у нас есть, — сказала она.
— Нет, если мы не умрем завтра.
— Не говори мне сейчас о смерти. Или о завтрашнем дне.
Она нежно провела пальцами по щетине на его щеках. Поцеловала его. Нежно, медленно.
Поцеловала его. Он провел ладонью по ее спине. Она прильнула к нему, ее руки обхватили его шею. Ее бедра двинулись вверх вдоль его ног, и его руки ласкали ее грудь, и теперь ее соски были набухшие, и она застонала, когда они поцеловались. Вниз к ее шее, попробовать на вкус ее груди. Он чувствует, что на этот раз внутри она влажная, и ее бедра раскрылись от его прикосновения, пальцы впились ему в спину, и она шептала «Джон», и он вошел глубоко в ее влажное лоно.
Ее колени поднялись, ее обнаженные ноги сжимали его бедра, качаясь взад-вперед вместе с ним. Она была не в силах сдержать страстных стонов.
Смотреть на нее, целовать ее, их глаза открыты, они задыхаются,
не может целовать, не может остановиться, не может
ее колени уперлись в его грудь
ее глаза открыты, посмотрела на него, ее черные волосы, разметавшиеся вокруг лица на белой простыне
ее голова металась на подушке, она задыхалась, глаза широко раскрыты
не могу остановиться
Фонг, стонущая и пылающая страстью, и он двигался, утратив контроль.
Позже, без слов, они выключили свет.
Темнота убаюкивала их.
Проснулся, обливаясь потом.
Сердце колотится. Темнота, сплошная темнота.
Сон:
Быстро растущий шар взорвавшегося огня, с ревом несущегося прямо на...
Сон. Просто сон. Лишь... Фонг, разметавшаяся на кровати рядом с ним.
Звук металла, царапающего по дереву. Щелчок.
— Джон! — прошептала она.
Его часы показывали 5:43 утра. Никаких звуков или шагов в застланном ковром коридоре. Ни одного звука с улицы не просачивалось сквозь закрытые занавески.
Он проспал не больше трех часов...
Джон выбрался из-под покрывала и поспешил в ванную, включил там свет.
Он вздрогнул от белой вспышки.
— В душ, — сказал он Фонг. — И одевайся скорее. Надень юбку, костюм, что-нибудь деловое.
Он возился в ванной, когда она подошла к нему с пистолетом в руке.
Спросила:
— Куда это ты собираешься?
Глава 40
Холодная утренняя заря. Алые блики ослепительным блеском отражались от лобового стекла и хромированных деталей машины.
За рулем сидел Джон. Машина, взятая Фонг напрокат, стояла во дворе мотеля. За стоянку было заплачено за день вперед тому самому видавшему виды клерку.
— Что, если мы не успеем туда первыми? — спросила Фонг.
— Тогда нам останется только проклинать свою нерасторопность.
Чтобы как-то сгладить впечатление от своих последних слов, он перегнулся через сиденье и пожал ей руку.
Пистолет оттягивал карман ее плаща.
Среда. Утро. Джон и Фонг на забитой в часы пик восьмиполосной кольцевой дороге, окружающей Вашингтон. Дорога, которая в другое время могла бы занять каких-то сорок минут, превратилась в полуторачасовую одиссею по стальной реке.
Разрезая поперек солнечный путь, свернули на скоростное шоссе, ведущее на север.
Официальной географии столицы не соответствовало никакой границы. Но попавший в ее пределы неизбежно заражался такими паразитами цивилизации, как деньги, власть, слава, заманивавшими в ловушку Вашингтона все новые и новые жертвы. Впрочем, так же, как Нью-Йорк или Голливуд.
И свет за пределами кольцевой был другим.
Балтимор.
Сюрреалистические очертания города: сияющие горы небоскребов из стекла и стали, громоздящиеся над бурлящими реками торговли и тяжелой работы. Кварталы домов с плоскими фасадами, алтарь Элвису в одном из окон. Заправочная станция, на которой пожилой мужчина указал им дорогу.
Ни одного национального памятника в поле зрения. Улицы американской мечты. Деревья. Заборы из штакетника. Обычные дома для обычных людей.
Перевернутый трехколесный велосипед на лужайке перед белым деревянным домом. Потрепанный микроавтобус и детройтский динозавр на подъездной дорожке. Никакого ответа на звонок в дверь.
И на стук в дверь черного хода. Никаких признаков жизни по ту сторону окон, занавески которых выдуло сквозняком наружу.
Сосед сказал, что это тот самый дом, который им нужен, и посоветовал поискать хозяев в парке.
Зябкий утренний воздух. Ни малейшего ветерка.
Парк с качелями, горками и всевозможными конструкциями для лазанья был в двух кварталах от дома.
Белокурая девчушка лет двух гонялась за смеющейся чернокожей женщиной. Мальчуган лет семи неподвижно сидел на качелях. Бледная женщина в рыжем плаще, накрашенная в стиле «иду на работу», пыталась заставить мальчика улыбнуться.
«Поправить галстук, — подумал Джон. — Надеюсь, рубашка и костюм не сильно измяты».
Время, в этот раз пусть время будет на твоей стороне.
Налицо — улыбку, документы — в руки.
Подошли к матери, она почувствовала их приближение по настороженному взгляду сына. Ее воспаленные глаза встретились с взглядами Джона и Фонг.
— Миссис Джонсон? — спросил Джон. — Мы из ЦРУ. Не уделите ли нам несколько минут для разговора?
На скамейке парка.
Миссис Джонсон, мать, вдова.
Слева от нее сидит Фонг Мэтьюс, представленная как агент Тина Чен. Это было имя актрисы из старого фильма, запомнившееся Джону.
Это, должно быть, развеселило бы Фрэнка...
Справа сидел Джон Лэнг — его имя должно было соответствовать предъявленным документам. Сомалийская няня стояла неподалеку от них, ее уши улавливали каждое слово, глаза же следили за маленькой девочкой, которая умела смеяться, и мальчиком, который не умел.
— После смерти Клифа, — жаловалась вдова, — жизнь стала такой трудной, такой безумной. Лорен совсем не помнит его, но Пол... Смерть отца исковеркала все его детство. Он боится забыть случившееся, потому что это все, что у него осталось от отца. Я очень переживаю. Я полагала, что это со временем пройдет. Что он оттает.
— Я понимаю вас, — прошептала Фонг.
И миссис Джонсон поверила ей. Убежденность рождает доверие.
— Он работал так много, — продолжала рассказывать вдова. — Он жил во многих местах: Африка, Франция, Португалия. Клиф всегда работал на кого-нибудь еще, на какую-нибудь компанию. Мы вернулись сюда ради детей, и он организовал собственную экспортно-импортную компанию...
Но спады следовали один за другим. Как пули. Мой дядя нашел мне работу на его фабрике — они пока держатся. Коранье помогает нам практически бесплатно, и я пока нахожу деньги, чтобы за все расплатиться день в день, но никогда не знаешь, что ждет завтра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44