— Сколько тебе было, когда они удочерили тебя?
— Не меньше четырех — по крайней мере мы так считали. В Сайгоне в шестьдесят седьмом весь центр был в руинах. У монахинь была вера, но не было картотеки. Папа рассказывал, что когда они с мамой пришли в сиротский приют, то заметили ребенка, который стоял в стороне, сжимая кулаки.
Я была очень зла на него, у меня не было причин злиться на него, просто он был... Я никогда не могла забыть, что он, и мама тоже, хотя она оставила управление сразу после того, как они взяли меня, я имею в виду... что ЦРУ, черт возьми, что они начали войну, которая убила моих... моих настоящих родителей!
— Каждый несет свою долю ответственности...
— Я понимаю это, — сказала она. — Но то, что ты понимаешь умом, и то, что ты чувствуешь сердцем, и то, что по ночам нашептывает твой шкаф... это все приводит к такой путанице. Особенно когда ты молод. Ты можешь много всякого натворить. Наговорить всякой чепухи.
Она высморкалась в салфетку. Джон потягивал свой бурбон, давая Фонг отдохнуть от его внимательного взгляда.
— Он когда-нибудь рассказывал обо мне? — спросила она.
— Он никогда не терял бдительности, — сказал Джон, наблюдая за ней.
— Лучший комплимент для шпиона. Вы обожаете из всего делать секреты. Даже в США он оставался бульдогом-оперативником. А как насчет тебя? — помолчав, спросила она.
— Представитель при конгрессе, — ответил Джон.
— Думаешь, ФЛ купится на твою легенду? Мне нужна она. Мне нужно ее доверие.
— Я работал в оперативном отделе, — признался Джон.
— Политический консультант? Военный атташе? Шофер?
«Поступай по отношению к другим так, как ты хочешь, чтобы они поступали по отношению к тебе» — так всегда говорила его мать. Умение придумывать правдоподобную ложь было его профессиональной привычкой.
Правда. Ей необходима правда.
— Я был БП, — признался он. — Без официального прикрытия. Никак не связан с посольством. Шефы в центре знали, где я нахожусь, но во время выполнения задания я ни с кем не поддерживал контакта.
— Где ты бывал?
— Твой папа когда-нибудь рассказывал тебе, где и с каким заданием он был?
— Напрямую никогда. А теперь уже и не расскажет. Пожалуйста, — сказала она. — Я не выношу вежливой болтовни, я не хочу выслушивать ложь... На сегодня достаточно моих воспоминаний. Лучше расскажи что-нибудь о себе, чтобы скоротать время.
— На втором году обучения в колледже, — сказал Джон, — я увлекся изучением китайского и вступил в Американское общество будущих политиков. Они привезли нас в Вашингтон — три месяца в штате у сенатора, три месяца на стороне Белого дома. Мне понравился процесс осуществления власти, захотелось работать на переднем крае. К тому же мне надоела школа, хотелось...
— Спасти мир?
— Что-то вроде.
— Ну, за последние десятилетия этим никого не удивишь, — заметила она.
— Приятно услышать лестные слова в свой адрес.
Впервые он увидел ее улыбку.
— Ты не проходил подготовки на их базе?
— Нет. А чем ты занимаешься в Чикаго?
— Так, ничего важного, — сказала она.
— Я что-то сомневаюсь.
Она поглядела на него. Допила свой скотч. Джон подал знак официанту повторить, и она не протестовала.
— В Чикаго, — сказала она, — я работаю редактором в «Легал таймс», газете, ориентированной на юристов. В Сан-Франциско я год преподавала в школе, боролась против влияния телевидения на сердца и умы подрастающего поколения. Проиграла. В Цинциннати работала секретарем в одной юридической конторе. В Нью-Йорке — рецензентом в издательстве.
— Да, достаточно перемещений за не такой уж большой срок.
— Я уезжаю, когда чувствую, что пришло время. Где тебя готовили?
— Почему ты думаешь, что я должен тебе это рассказывать?
— Потому, что я здесь.
Официант принес их выпивку.
— Не отговаривайся тем, что ты пьян, — сказала она, потягивая свой скотч. — Расскажи мне об этом. Он действительно... Это действительно был несчастный случай?
Смотри ей прямо в глаза.
— Насколько мне известно, да.
— Ты мог спасти его?
Вот он, этот вопрос, жестокий и оправданный.
— Я задавал себе этот вопрос тысячу раз, — ответил Джон. — Нет, не мог.
Она отвела глаза в сторону. Сказала:
— Я разговаривала с ним в воскресенье.
— Что он говорил?
Она прошептала:
— Что любит меня.
Она прижала кулак ко лбу, закрыла глаза. Ни одна слезинка не упала на белую скатерть стола, не разбавила ее скотч.
— Что он любит меня, — сказала она минуту спустя, глядя прямо на Джона. Ее голос был ровным и спокойным.
— В каком состоянии он был?
— Что ты имеешь в виду? — спросила она.
— У него все было в порядке? Он был счастлив?
— Ты встречался с ним каждый день, — напомнила она. — Кому это лучше знать, как не тебе?
— Я знал его в основном по работе, — сказал Джон. — Он выглядел уставшим.
— Он сказал, что много работает. Вечерами. В выходные.
— Над чем?
— Тебя интересует, не забыл ли он о бдительности? Не стал ли делиться со мной секретами компании по открытой линии? Если ты...
— Нет.
— ...что-то пытаешься выловить, то, черт возьми, здесь ты ничего не найдешь. Уверена, черт меня подери, что мой отец всегда был верен и делал все для того, чтобы каждый чертов Мэтьюс независимо оттого, что за кровь течет в его жилах, был верен и...
Повышенные тона, на которые она перешла, стали привлекать взгляды присутствовавших. Она заметила это и сразу стихла. Принялась рассматривать белую скатерть.
— Извини, — сказала она. — Я...
— Ты поступила самым лучшим из всех возможных способов.
— Надеюсь, — прошептала она. — Это то, чего он всегда требовал.
Какое-то время они молча выпивали.
— Он звонил мне из автомата, — заметила она. — Почему?
— Могло быть множество причин.
— Что случилось с фотографиями? — задала она следующий вопрос. — Дом выглядит так, как будто его не раз перетряхнули.
— Где ты нахваталась такой терминологии?
— Мои родители не могли скрыть все свои секреты, — ответила она. — Почему он снял все мои фотографии? Округ Колумбия — это ведь не иностранный форпост, где «плохой Джо» может перетрясти твои веши в поисках компромата. Черт, ведь «плохой Джо» умер вместе с Берлинской стеной!
— "Плохие Джо" всегда найдутся, — философски заметил Джон.
— Кто они, эти «плохие Джо», в случае с моим отцом?
— Я не знаю, — сказал Джон. — Он когда-нибудь говорил об этом?
— Он говорил, что не видел меня с Рождества. — Она покачала головой и улыбнулась во второй раз: — Думаю, папа все-таки врал мне.
— Нет.
— А ты лжешь мне?
— И не собирался.
— Говоришь, как настоящий шпион. Ходишь вокруг да около не хуже любого адвоката. Где они тебя готовили?
«Вот она, — подумал Джон, — черта. Возможно, я уже переступил ее».
— Им пришла в голову великолепная идея, — сказал он. — Позволить армии сделать это за них. Или попытаться выбраковать меня или сделать из меня человека. Управление «руководило» моим выбором. Как резервист, я пошел в воздушно-десантные войска, получил направление в спецподразделение «зеленые береты». Специальные приемы ведения разведки, обучение особым способам ведения боевых действий. Армейские разведывательные школы в Аризоне, Кентукки. Несколько недель обучения оперативной работе с инструкторами ЦРУ на надежной явке в... Новой Англии. Мне понравилось там: снег, березы. Что это? — сказал он, положив на стол похожую на журнал брошюру, которую он принес из дома Фрэнка.
— О, — сказала Фонг, — это...
На обложке было написано: «Новое чикагское речное обозрение».
— Так, ничего особенного, — закончила она.
— Не пытайся провести опытного обманщика.
— И опытного убийцу? — Она не улыбалась.
Джон тоже. Он пролистал страницы — черно-белые фотографии, рисунки, строчки прозы и...
— Страница сорок семь, — подсказала она.
Он прочитал одно из семи стихотворений на этой странице:
Весна
Листья падают в ручей.
Вода несет их, кружась в водовороте над скалами.
Журавль вернется, поднимаясь вверх по течению.
Фонг
— Мне нравится, — сказал он.
— Мне тоже.
— Почему не «Фонг Мэтьюс»?
— Это старое стихотворение, — сказала она. — Тогда мне не хотелось, чтобы... под ним стояла моя фамилия. К тому же хайку, под которым стоит звучащее по-японски имя, скорее примут, чем если под ним будет стоять смешанное.
— Которое на самом деле вьетнамское.
— Которое на самом деле американское. Которое выглядит, как всякое...
— Для меня ты выглядишь так, как есть. Она закатила глаза.
— Папа не одобрил бы моего желания добиться успеха хитростью.
— Если ты уберешь из последней строчки журавля, поставив вместо него "Я", ты получишь правильный подсчет слогов.
— В наше время допускается отступление от правил.
— Но если ты меняешь форму...
— Кроме того, «журавль» мне нравится в моем стихотворении гораздо больше, чем "я". Это важнее, чем форма.
— Кроме того?
Она пожала плечами.
— Без «Мэтьюс» за моим именем папа мог не беспокоиться о том, что это найдут при обыске.
— Не думай об этом, — сказал Джон. — Это моя работа.
— Где ты делал свою работу? Я имею в виду настоящую работу, а не игры в здании конгресса.
— Твой отец когда-нибудь рассказывал тебе про меня?
— Папа никогда бы не стал много рассказывать мне про тебя.
— Почему?
— Он никогда не хотел, чтобы я общалась с людьми, подобными ему.
— Наверное, он был прав, — сказал Джон.
— Ты сказал это как простой человек? Или как шпион?
Спроси:
— Могу я почитать другие твои стихи?
— Нет, — отрезала она. — Вам случалось вместе выполнять задания?
— Никогда. Я всегда работал соло. Глубокая конспирация.
Расскажи ей: регионы, в которые тебя забрасывали, не долго будут оставаться секретными, и кроме того, эта война закончилась.
— Во времена «холодной войны» моим первым заданием был Пакистан. ЦРУ организовало канал между Китаем и Афганистаном через территорию Пакистана. У нас были секретные соглашения с коммунистическим Китаем: помогать им продавать оружие повстанцам, сражавшимся с марионеточным правительством Афганистана, которое поддерживали Советы.
Я был глубоко законспирированным наблюдателем за всем и всеми. Изображал из себя этакого бездельника с рюкзаком за плечами. Покуривал травку. Ловил кайф. Выглядел как опустившийся бомж, придурок-янки, а не шпион.
— Ты затягивался?
— Никогда.
Она рассмеялась, стараясь сдержать свой смех.
— Я не должна смеяться. Только не сейчас.
— Именно сейчас, — сказал он.
— Я попытаюсь поверить твоим словам. — Она покачала головой. — Управлению, должно быть, нравилось, что ты куришь травку.
— ЦРУ заняло в этом вопросе такую же позицию, как и полиция по отношению к своим парням, тайно внедряющимся к наркоманам. Так что не стоит нас этим попрекать, мы вовсе не стремимся к этому и не получаем на это специальную санкцию, однако конспирация вынуждает. Главное, не переусердствовать и не втянуться. Они очень внимательны во время обследования на детекторе лжи и специально заостряют внимание на употреблении наркотиков.
— Какие, должно быть, были славные денечки.
— По большому счету это была пустая трата времени.
— Курение наркотиков?
— Ловля на наживку. Наркотики... — Он пожал плечами. — Можешь смеяться, но у меня было достаточно тяжелых моментов с незатуманенной реальностью. К тому же это вредно для легких. Самое трудное было не угодить в ловушку к каким-нибудь жуликам-контрабандистам.
— А что было потом, мистер Чистюля?
— Изображал студента, занимающегося в Гонконгском университете. Каллиграфия, китайская литература, Па-ква и Синг-и.
Он принялся подробно описывать свое пребывание в Гонконгском университете, борясь с желанием забыть, что она внимательно слушает, и целиком погрузиться в глубины своего я, к своим корням И Цинь.
— Затем был Бангкок, работал для настоящей компании, занимавшейся переработкой металлолома. У этого города бизнес в крови. Одновременно держал под пристальным наблюдением Камбоджу.
— Вьетнам? — спросила она.
— Он не был среди моих первоочередных целей. Опять вернулся в Гонконг. Сначала работал по импорту — экспорту, потом притворялся очередным бездельником — художником-баталистом. Таких там тьма-тьмущая. Логичное прикрытие.
Он осушил остатки бурбона.
— Покинул Гонконг в восемьдесят девятом. Пришло время взять тайм-аут.
— Почему?
— Я не могу ответить на этот вопрос, — сказал он ей.
Она подождала. Спокойно. Вполне спокойно.
— Не могу, — помолчав, повторил он. — После этого... Буря в пустыне. С моей подготовкой «зеленого берета» я был прикомандирован управлением к специальным оперативным частям в Саудовской Аравии: рок-н-ролл против Ирака. А потом меня перевели работать с твоим отцом. Мне нравилось с ним работать. Он многому меня научил. Хорошо относился ко мне. Вообще был хорошим человеком.
Она смотрела в сторону.
Джон сказал:
— Я до сих пор не свыкся с мыслью, что он мертв.
— Вижу, — сказала она. — Спасибо тебе за то, что привел меня сюда. Я не была голодна, но... И спасибо за помощь с похоронами. И за все остальное.
— Это то, что я должен был сделать.
— Обязанность, да?
— Это не связано с работой.
— Который час? — спросила она.
Новые часы, которые Джон купил по дороге к дому ее отца, имели как стрелки, так и цифровой циферблат.
— Шесть семнадцать.
— Четверть шестого в Чикаго, — сказала она. — Я, должно быть, еще сидела бы сейчас на работе, размышляя, где бы пообедать.
— Где ты остановилась? — поинтересовался Джон.
— Дома. Где же еще?
— Одна?
— Конечно. — Она нахмурилась. — Пропавшие фотографии... Что это все-таки значит?.. Ты думаешь, мне там будет угрожать опасность?
— Нет.
— Скорее всего так оно и есть: они уже обыскали там все. Нет причины возвращаться.
— Я просто беспокоюсь за тебя.
— Не стоит. Даже папа понял, что в этом нет необходимости.
— У тебя есть здесь друзья?
— Тебя считать?
— Конечно.
Она посмотрела на него.
— Тогда один есть, — сказала она.
— Друзья семьи? Люди, с которыми работал твой отец? Кто-нибудь, кому можешь доверять?
— Из-за моей чертовой юности, маминого рака и папиной карьеры секретного агента мы мало общались с окружающими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44