После моего рассказа он долго молчал, не отрывая взгляда от противоположной стены. Когда он заговорил, на лице его отразилось отчаяние.
— Что мне делать? Где мне держать свое завещание? Кто из них сделал это, Аманда?
— Я не знаю, сделал ли это кто-то из них, — сказала я.
— Но кто еще мог быть в магазине? Аманда, у тебя уже нет выбора. Тебе небезопасно быть в этом доме.
— Потому что тот, кто убил мою мать, боится меня?
Он поперхнулся.
— Никто не убивал Дору. Она умерла по собственной воле. Застрелив Керка Ландерса.
— Вы верите в то, во что хотите верить! — вскричала я. — Ваше упрямство просто удивительно.
С болью в глазах он взглянул на меня, но когда я собралась продолжать, Кларита в сильном волнении ворвалась в комнату. Она снова была в черном, единственным ее украшением была золотая сережка, висевшая в одном ухе.
— Что это, Аманда? Мой отец сказал мне о том, как глупо с его стороны было посылать тебя в магазин с поручением в столь поздний час. И вот тебе опять причинили боль. И я полагаю, ты пришла к нему выплакаться!
— Достаточно, — резко сказал Хуан. — Я хочу знать все, что происходит. У вас от меня не должно быть никаких секретов.
— Не пора ли вам обратиться в полицию? — спросила я.
Оба, и Хуан, и Кларита, при этих словах запротестовали.
— Я не хочу, чтобы о наших несчастьях писалось в газетах, — убеждая меня, сказал Хуан. — Мы уже прошли через это.
Кларита, соглашаясь с ним, наклонила голову.
— Пойдем со мной, Аманда, и я при хорошем свете посмотрю твой синяк. Твою рану необходимо промыть и, возможно, перевязать.
— Иди с ней, — сказал Хуан. — Мы поговорим еще с тобой завтра до того, как ты отправишься домой.
— Именно отныне это — мой дом, негостеприимный, каким он и хочет казаться, — сказала я и вышла вслед за Кларитой.
Она провела меня в ванную комнату и открыла аптечку: она не могла сдержать раздражения. Доставая лекарства и осматривая мой затылок, она почти кричала в гневе:
— Почему ты попадаешь туда, где тебе не следует быть? Почему везде с тобой что-то происходит? Тебя убьют, если ты будешь продолжать в том же духе. Ты должна внимательно следить за моим отцом и уехать из Санта-Фе завтра же.
— Кто же все-таки хочет убить меня, тетя Кларита? — мягко спросила я.
Грубым движением она приклеила пластырь к ране, и, должно быть, от подобного прикосновения лопнула кожа.
— Не задавай вопросов. Закрой глаза. Заткни уши. Не шевелись, пока не уедешь.
— Что вы сделали со страницами из дневника, тетя Кларита?
И опять она грубо ткнула меня в голову.
— Не знаю, о чем ты говоришь. Стой спокойно. Я должна зафиксировать повязку.
Я отстранилась от нее, совершенно не желая иметь забинтованную голову: рана совсем небольшая.
Она снова дала волю раздражению, но все-таки спросила:
— Он сказал мне, что послал тебя в магазин. Что он просил ему принести?
— Вам лучше спросить об этом у него, — сказала я. — Или у Элеаноры. Она знает.
Кларита слегка подтолкнула меня к выходу.
— Элеанора ошибается. А сейчас пора спать. Я дам тебе кое-что, чтобы ты скорее заснула.
— Возможно, мне лучше не спать, — сказала я, хотя и взяла у нее таблетки.
— Как хочешь, — сказала она.
Я направилась к двери и оставила ее убирать бутылочки и бинты, но в дверях снова к ней повернулась.
— Тетя Кларита, где вы потеряли золотую сережку?
Она подняла руки к ушам, и я поняла, что она не заметила, что потеряла одну из сережек.
— Я уже начала раздеваться, — сказала она. — Я не выходила из дома, так что, несомненно, она на моем туалетном столике.
— Несомненно, — сказала я и вышла из комнаты, а на лице ее появилось такое выражение, которое мне совсем не понравилось.
Таблетки, которые она дала мне, я отнесла в свою комнату, но не стала глотать их. Ложиться еще не хотелось. Чувство подсказывало мне, что не следует приглушать разум какими-то лекарствами. Мне необходимо быть начеку, иначе со мной может еще что-нибудь случиться. Хотя, возможно, теперь я в безопасности. Вероятнее всего, никто не будет нападать на меня в этой комнате.
Я подошла к кровати, чтобы откинуть покрывало, и рука моя застыла в воздухе. На подушке лежал фетиш. Это был тот же самый фетиш, который я уже обнаружила однажды и который забрала Элеанора, чтобы вернуть на выставку в магазин. Все было таким же — маленький, тяжелый камень с едва заметными ногами и головой крота, капли крови, перевязанный наконечник стрелы и бирюзовые бусы. Теперь я знала, что не сплю.
Это было уже слишком. Это оказалось последней каплей и испугало меня не меньше, чем кнут и удар по голове. Это значило, что тот, кто угрожает мне, не оставит меня в покое ни на минуту. Охотник идет прямо за мной и хочет запугать меня до смерти.
Я металась по комнате, держа в руках этот уродливый камешек, и ничего не могла сообразить. О чем бы я ни думала, возникали только одни пугающие вопросы. Я была насквозь пронизана страхом.
Когда в мою дверь кто-то постучал, я в отчаянии задрожала. Моя комната находилась в удаленной части дома. Из нее можно было убежать только по узкой лестнице, где, конечно же, кто бы он ни был, и стоял мой гость. Стук повторился, и затем раздался голос Гэвина.
— Аманда, вы здесь?
Я почувствовала бесконечное облегчение и бросилась к двери. Меня не удержало то, что он недоволен мной, что он не доверяет мне, я просто кинулась к нему, дрожа при этом так, что стучали зубы.
Он держал меня спокойно, но мне было достаточно того, что он обнимает меня и что я люблю его, пусть безнадежно. Во всяком случае, он не причинит мне никакого вреда. Он не замешан во все эти дела.
Его тепло и спокойствие подействовали благотворно, я перестала дрожать. И тут я поняла, что его руки просто поддерживают меня и что это я продолжаю его обнимать. Я отошла от него, все еще сильно напуганная, но самообладание уже возвращалось ко мне.
— Я… я извиняюсь, — запинаясь, произнесла я. — Я просто в какой-то момент сильно испугалась.
— Я знаю, — его голос звучал очень по-доброму. — Кларита рассказала мне о том, что случилось с вами в магазине. Я пришел узнать, как вы себя чувствуете.
— Она… она дала мне несколько таблеток снотворного, но я не хочу их принимать. Я боюсь заснуть. Взгляните!
Я протянула ему фигурку, и мне показалось, что глаза его потемнели, когда он увидел фетиш.
— Он был в моей постели, — быстро продолжала я. — Т уда кто-то положил эту гробовую фигуру.
Его спокойствие слегка дрогнуло, когда он взял у меня фигурку.
— Элеанора, — сказал он. — Она любит подобные игры. Боюсь, что и в ней, и в Хуане есть жестокость. Но, вероятнее всего, ничего серьезного Элеанора не предпримет.
Я не была в этом уверена. Я отошла от него к окну и выглянула во двор. Яркая луна освещала пустой двор. Одинокая лампочка горела в доме Стюартов. И кто-то планировал серьезные шаги. Только я не знала, кто.
— Я не знаю, что делать, — сказала я.
Он уклонился от прямого ответа:
— Еще не так поздно. Накиньте пальто и пойдемте со мной. Я покатаю вас на машине, и это даст вам возможность заснуть без таблеток.
Я отвернулась от окна с чувством беспричинной радости. В эту ночь все мои чувства были до крайности обострены. Конечно, я с большим наслаждением поеду с ним куда угодно.
Пока я завязывала шарф и надевала пальто, Гэ-вин подошел к окну, где подсыхала моя картина.
— Можно? — спросил он и вытащил ее.
Я просто окаменела с пальто и вешалкой в руках. Эмоции меня уже просто захлестнули: я бы не вынесла, если бы ему не понравилось то, что я написала.
Он держал полотно обеими руками и разглядывал ослепительную картину с деревенской дорогой и застывшим жарким небом.
— Хорошо, — сказал он, и я смогла перевести дыхание. — Очень хорошо. Вам удалось как истинному художнику красками передать свои чувства. Надо показать это Хуану.
Он отложил картину в сторону и подошел подать мне пальто, но мне никак не удавалось попасть в рукава, потому что я была счастлива. Гэвину понравилась моя работа! Мне пришлось сделать усилие, чтобы взять себя в руки и не прыгать от радости, как ребенок. В тот момент существовал только этот момент. Я не была в состоянии о чем-либо думать, а тем более заглядывать вперед. Не хотела я думать и о прошлом. Мне было достаточно того, что я с ним, и мне было нечего больше просить.
Никто не видел, как мы спустились вниз и направились к гаражу. Я села на переднее сидение рядом с Гэвином, и он вывел машину прямо на узкую дорогу, где я рисовала картину, — правда, мне показалось, что с тех пор прошло уже сто лет.
— Сегодня полнолуние, — сказал он. — Я знаю, куда я вас отвезу.
Мы проехали по тихим улицам Санта-Фе и свернули на дорогу, которая вела в горы. Дорога петляла, и по ней можно было доехать до Сангре-де-Кристос. Огни машины разбивали темноту впереди, а луна освещала сосновый лес.
Гэвин хорошо знал дорогу и прекрасно вел машину. Совершенно расслабившись, я сидела рядом с ним, наслаждаясь ночным запахом соснового леса, который весь день согревало солнце. Оттого, что я была счастлива, мир казался все прекраснее и прекраснее. Если бы только эта поездка никогда не кончалась!
Пару раз Гэвин взглянул на меня так, как будто его очень удивляет мое настроение и он не может понять, куда подевались все мои страхи. Становилось все прохладнее, но холодный воздух только подбадривал меня. Когда мы выехали на открытое пространство, Гэвин затормозил и показал мне огни Санта-Фе, мерцавшие у нас под ногами, и вдали — холм — Лос-Аламос. Я вся погрузилась в эту неземную красоту. Мне страшно захотелось написать эту ночную картину — что-нибудь такое, чего я раньше никогда не рисовала. Гэвин же снова больше наблюдал за мной, чем за пейзажем.
Но он ничего не сказал, и через несколько минут мы отправились дальше. В расщелинах лежал снег, белый и сверкающий, с фиолетовыми тенями. Мы поднимались очень медленно, внезапно высокие деревья раздвинулись, и мы оказались на плато, прямо под снежными вершинами. Санта-Фе уже не было видно. Справа возвышалось какое-то темное здание, и можно было разглядеть подъемник, уходивший высоко в горы. Все застыло. Глубокая тишина окутывала вершины. Гэвин снова остановил машину, и мы вышли из нее, окунувшись в ночной холод. Чтобы не замерзли уши, я обвязала шарф вокруг головы.
Гэвин протянул мне руку, я взяла ее, и мы пошли на стоянку машин, которая использовалась во время лыжного сезона. Его рука была настолько же теплой, насколько моя холодной, и он даже остановился, чтобы растереть мне пальцы. Ярко светила луна, и это был мир, страшно далекий от угроз и насилия, от черноты убийства. В этом прозрачном воздухе не могло найтись места злу. С Гэвином Брандом я поднялась на вершину счастья.
Обратно к машине мы бежали, крепко взявшись за руки; когда мы оказались у машины, он не стал сразу открывать дверцу с моей стороны, а просто стоял и смотрел на меня. Затем со страстью отчаяния он обнял меня.
— Я с самого начала знал, что ты попадешь в беду, — немного успокоившись, сказал он. — Я старался, чтобы ты невзлюбила меня, не доверяла мне.
— Но этого не случилось, — сказала я, прижавшись щекой к его колючему свитеру.
Он развернул меня и поцеловал с удивительнейшей нежностью.
— Что мне делать с тобой?
Да, произошло то же, что произошло однажды с моим отцом и Доро — мне совершенно не хотелось бороться со своими чувствами. Все это было так естественно, и не стоило препятствовать этому чувству. Я просто купалась в счастье.
— Давай никогда не возвращаться, — сказала я, прижимаясь к нему. — Давай просто уедем и будем сами строить свою жизнь.
Он еще сильнее обнял меня, хотя и не ответил на мои глупые слова. Внизу нас ждали Санта-Фе и Кордова, и ничего нельзя было изменить.
— Ты должна уехать, — наконец произнес он. — Твоя безопасность сейчас — это главное. Хуан уже почти разъярен, как, впрочем, и Элеанора.
Я не могла думать ни о чем, кроме моей всепоглощающей любви.
— Во всяком случае, ты ведь не собираешься делать то, что хочет Хуан, — заметила я. — Разве мы не можем быть вместе?
Он отпустил меня и открыл дверцу машины, дожидаясь, пока я не займу свое сидение, затем сел за руль, завел машину, включил обогреватель, и еще какое-то время мы сидели молча, даже не касаясь друг друга. Я знала, что нам нечего сказать. Я сделала все, что могла, теперь все зависело от Гэвина.
— Я не знаю, смогу ли я объяснить тебе, — сказал он. — Да, я сказал Хуану, что хочу избавиться от этого брака так же, как и Элеанора. Но это не просто, и я не могу так сразу отрезать прошлое.
— Ты все еще ее немного любишь?
Он облокотился на мое сидение.
— Я люблю тебя, даже если бы я этого и не хотел. Но когда-то я ее очень сильно любил, и я не могу полностью избавиться от чувства ответственности по отношению к ней. Ее действия часто бывают необдуманными. Хуан это знает. Он знает, что я помогал ей во многом и уберег ее от многих неприятностей.
— Если ты сейчас ее оставишь, он выкинет тебя из магазина?
— Вполне вероятно. Но это не самое главное. Я хочу увидеть, что она твердо стоит на ногах и не погубит себя.
— С Полом Стюартом?
— Пол никогда не оставит Сильвию. Он уже нагулялся. Элеанора слишком в себе уверена, она считает, что все должны крутиться вокруг нее. С этим ничего не поделаешь. Этому научил ее Хуан. Но возможно, ситуация с Полом сильно расстроит ее. Есть дела, которые должны быть улажены до того, как я стану свободным. Ты появилась в самой середине всей этой суматохи. Ты уедешь и подождешь меня?
— Я буду ждать, сколько ты захочешь. Но я не уеду. Я не могу сейчас уехать.
Он переключил скорость, откинулся и начал спускаться с горы. Большую часть пути мы ехали очень медленно и ни разу не остановились, чтобы взглянуть на ночной пейзаж. Один раз Гэвин попытался что-то сказать, но это ему не удалось. В молчании мы доехали до гаража Кордова, где он снова притянул меня к себе, и я опять вспыхнула, пока он целовал мои губы и влажные от слез глаза. Но больше между нами ничего не было сказано: между нами выросла стена, созданная не нами, и пока она не разрушится, он не сможет прийти ко мне. Я могу теперь только ждать, пока не решатся все проблемы, даже если я их и понимаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40