Я в последнее время выхожу очень редко, и у меня к тебе есть поручение. Ты должна обратить внимание на один ящик на выставке в магазине. Он на втором этаже — высокий стеклянный ящик с оружием из толедской стали. Запомни его местонахождение. Посмотри на него хорошенько, так, чтобы ты могла его найти в другой раз. Ты понимаешь?
— Я ничего не понимаю, — сказала я ему, — но я сделаю, как вы просите.
— Хорошо. Я объясню тебе это потом. А теперь иди к Гэвину. Но когда вернешься, доложи мне. Я хочу знать, что ты думаешь о «Кордове». И — слушай меня внимательно, Аманда — ты не должна ничего говорить Гэвину об этом ящике. Ты поняла?
— Да, — сказала я. — Я сделаю, как вы хотите.
Казалось, он испытал странное облегчение. Он улыбнулся мне с торжествующим видом, как будто не был уверен, что сможет склонить меня на свою сторону, и был доволен, что это ему удалось. Я подозревала, что меня использовали в каком-то деле, которое я не понимала, что здесь какая-то хитрость. Но дело не показалось мне важным, и я решила выполнить его просьбу.
Я спустилась в гостиную, где Роза делала уборку. Клариты не было. Гэвин ждал меня.
— Я отнесу эту книгу Пола Стюарта и карандаши к себе и возьму сумочку, — сказала я, показывая ему томик.
Гэвин посмотрел на него с отвращением.
— Хорошо, что дедушка не заметил, что у вас в руках. Много лет назад он приказал выбросить все экземпляры этой книги из дома. Ему не понравится, что вы ее читаете. Ему не понравилось, как Стюарт написал об Эмануэлле.
— Тогда я ему не скажу, — ответила я и поспешила в свою комнату.
Теперь книга меня интересовала еще больше, но у меня в данный момент не было времени с ней познакомиться. Я бросила ее на кровать, взглянула на белый ковер, где вчера нашла фетиш, и с облегчением увидела, что там ничего нет. Чем больше я думала об этом случае, тем меньше он мне нравился. Но сейчас меня больше всего интересовал пакет Кэти. Он не мог ждать. Я надорвала его и посмотрела внутрь. Там была только маленькая ювелирная коробочка, в которой могло бы лежать кольцо. Не было никакой записки. Я нажала на замочек, и коробочка открылась. Внутри, на атласной подушечке лежал крошечный медный ключик. И все. Мне передали загадку, на которую у меня не было ответа, кроме того, что мне велели поехать на Ранчо де Кордова. У меня не было теперь времени размышлять над этим, потому что меня ждал Гэвин, да и мне самой очень хотелось увидеть магазин.
Хуан был прав — это была часть моего наследства, нравилось мне это или нет, и благодаря ему я больше узнаю о Кордова. Гэвин явно не хотел быть моим гидом, и я поняла, что сожалею об этом. Он не должен становиться моим врагом. Если бы он не относился ко мне с такой очевидной неприязнью, он мог бы помочь мне в случае необходимости. Я могла бы даже рассказать ему о том давлении, которое оказывал на меня Пол Стюарт, предлагая вспомнить, что случилось, когда умерла моя мать. Но я не могла ничего ему рассказать, пока не сломаю тот барьер, который он между нами построил.
Впервые я задумалась о том, возможно ли это. Может быть, несмотря на слова Хуана, настроившие его против меня, мне удастся за то время, пока он будет показывать магазин, развеять его подозрения, какими бы они ни были. Мне был очень нужен друг, и я пошла вниз с новым намерением, новой целью.
VII
«Кордова» с комфортом расположилась на улице, ведущей на площадь. Я поняла, что в рекламном объявлении, которое я когда-то вырвала из журнала, была сфотографирована только часть витрин. На самом деле они были впечатляюще широкими и выглядели элегантными и роскошными благодаря выставленным в них экзотическим сокровищам.
Гэвин открыл стеклянную дверь, и мы зашли в магазин. Здание было старое, и у меня сразу возникло ощущение большого пространства: высокие потолки, терявшиеся в сумраке, блестящие прилавки и полки на стенах, вдоль длинных проходов до конца магазина, — все было устроено таким образом, чтобы привлечь взоры и искушать тех, кто в состоянии оценить прекрасное и неординарное.
Солнечный свет проникал лишь на небольшое расстояние от окон, и огромное помещение освещалось искусственным светом. Внутри медленно двигались посетители, а женщины за прилавками обслуживали покупателей с торжественной любезностью. Тишина, оставлявшая за дверью шум транспорта, придавала магазину ауру сдержанного достоинства и вызывала почти благоговение. В этом месте не потерпели бы шумного веселья, так же как неуместно оно было бы в музее. Очевидно, Хуан намеренно превратил «Кордову» в храм, где были выставлены редкости, перед которыми он преклонялся. Эффект показался мне несколько угнетающим, и мне почему-то захотелось ему противостоять, вести себя иначе.
— Здесь когда-нибудь смеются? — спросила я Гэвина.
Он, конечно же, ждал моей первой реакции, и она его удивила. Он медленно улыбнулся.
— Значит, в конце концов, ты не собираешься робеть?
Я остановилась перед старинным испанским шкафчиком с дверцами, обильно украшенными резьбой, и ручками из кованого железа. На шкафчике стояла медная чаша из Гуаны и несколько резных подносов и шкатулок из редких пород парагвайских деревьев. На всех вещах были наклеены маленькие таблички.
— Я, конечно, восхищаюсь всеми этими прекрасными изделиями, — сказала я, — но я не могу забыть того, что сказала Элеанора — что «Кордову» всегда ставят над людьми, с ней связанными. Поэтому теперь, когда я здесь, у меня появилось чувство противоречия по отношению к… к ее всепоглощающему совершенству.
Гэвин протянул руку и дотронулся до поверхности утонченно декорированной чаши.
— Человек, который ее делал, умел смеяться. Он был близок к земле, может, невежествен по нашим меркам, но он мог своими руками создавать прекрасное. Хуан ничего не знает об этом человеке. Он всегда интересовался результатом, а не исполнителем, кроме тех случаев, когда художника можно было использовать еще. Может, для туриста это нормально.
— Но вы заинтересованы в художнике, а не только в его искусстве?
— Да, может потому, что я много путешествовал и познакомился с некоторыми из тех, кто продает нам свою работу. Для меня они неотделимы от своих произведений, потому что они — художники, работающие сейчас. За большей частью наших экспонатов стоят мужчины и женщины, живущие в Испании и Мексике, или в Латинской Америке. Я познакомился с семьями некоторых из них и узнал многое об их способностях и талантах. Когда мой отец ради Хуана выезжал за границу, он всегда разыскивал источники, непосредственных исполнителей вместо каких-нибудь посредников. Я делаю то же самое. Прикладное искусство — это живое искусство.
Он высоко держал голову с копной густых светлых волос, зачесанных назад, так что ему было видно все вокруг, а его серые глаза видели больше, чем просто предметы, куда бы он ни смотрел. Мне понравилось его пояснение, и мое чувство противоречия утихло.
Мы пошли дальше мимо коврика с рисунком качина в коричневых, белых и черных тонах, повешенного на стену, и я остановилась у мексиканского зеркала в виде солнца с лучами и посмотрела в него на Гэвина. Впервые с тех пор, как я с ним познакомилась, он мне показался живым и заинтересованным, лишенным своего обычного отсутствующе-настороженного вида. Было интересно видеть, как потеплели и засияли его глаза, когда он заговорил о вещах, для него важных. Может быть, теперь это был тот человек, которого я почувствовала в первый момент нашего знакомства, когда ощутила захватывающее дух влечение к нему, от которого так и не смогла до конца освободиться.
— Вы и дедушка ссоритесь из-за магазина? — спросила я.
В ту же секунду он снова был настороже.
— Я работаю для твоего дедушки, — коротко ответил он и перешел к столику, на котором был выставлен замысловатый канделябр из кованого железа, вокруг которого расположились изделия из индейской керамики. У стены стояли прислоненные к ней резные двери с испанским колониальным рисунком, такие, какие я уже видела у Кордова и Стюартов.
— Такие двери делают в городе, — сказал Гэвин. — Их везде знают как двери из Санта-Фе.
Он опять был гидом, чью роль ему поручил Хуан, и я опять потеряла слабую связь с ним. Я могла только следовать за ним в то время, как он свернул в другой проход и остановился у шкафа со стеклянными дверцами. Табличка поясняла, что это вещи доколумбовой эпохи и их передали магазину для выставки. Там были кусочки камня, фрагменты керамики и украшения старинных зданий. Здесь же экспонировалась каменная голова с резкими, гипертрофированными чертами, сломанная у шеи, но в остальном целая.
— Это та самая голова, которая исчезала? — спросила я.
— Да, та самая, которую я предположительно украл.
— Зачем было нужно кому-то навести на вас подозрение?
Он бросил на меня отсутствующий взгляд.
— Вряд ли это вас касается.
Меня захлестнула волна негодования, и я решила, что не позволю себя запугивать также и Гэвину Бранду.
— Мне кажется, дедушка считает, что меня касается все, что имеет отношение к «Кордове».
— Почему?
— Наверное, потому что я — член семьи и должна все знать. А почему же еще? Конечно, дедушка не верит, что эту голову выкрали, не так ли?
— Но ее выкрали. Кто-то взял голову из этого запертого шкафа. Кто-то, у кого есть доступ к ключу, хранящемуся в магазине.
Он отошел, безразличный к тому, верю я ему или нет, и продолжил экскурсию по первому этажу. Время от времени он останавливался и давал пояснения в нескольких словах или показывал мне какой-нибудь предмет с обожанием, которое чувствовалось несмотря на его равнодушие к экскурсанту. Его отношение ко мне не нравилось мне все больше. Он воздвиг между нами столько преград, что мое желание прорваться сквозь них очевидно было бессмысленным. И, однако, я не хотела принимать это как свое окончательное поражение.
Мы дошли до конца магазина, где в углу были выставлены изделия из соломки. Воздух был насыщен сильным запахом трав. Здесь никого не было, и когда Гэвин собрался идти дальше, я остановила его.
— Пожалуйста, позвольте мне извиниться за те смешные слова, которые я сказала при нашем знакомстве. Это было глупо, и я бы хотела, чтобы вы их забыли.
Он хотя бы посмотрел на меня на этот раз, правда с некоторым удивленинм.
— Я уже все забыл. Для меня это неважно.
— Но тогда почему вы… — начала я, но он меня прервал, неожиданно став откровенным.
— Хуан пригласил вас сюда, чтобы использовать, и вы идете прямо к нему в капкан. Я полагаю, это вам окупится, но знайте, что я все время буду против вас. Существуют преимущественные права.
Я смотрела на него в гневе, в такой ярости, что не могла говорить. Я не поняла его слова о капкане и о моем желании, чтобы меня использовали. Чувствуя себя слишком обиженной, чтобы ему отвечать, я перешла к следующей выставке, ничего не видя перед собой.
— Лучшие вещи находятся наверху. — Он снова стал безличным гидом, мрачно выполняющим свои обязанности. — Большая часть того, что мы здесь показываем, для туристов. Или это предметы, привезенные из других мест, которые покупают жители нашего города.
Рядом с парадной дверью магазина на второй этаж вела широкая лестница, и я пошла по ней с Гэвином, все еще кипя от возмущения. Но я помнила, что по поручению Хуана наверху я должна найти ящик с толедской сталью, рассмотреть его по причине, мне не объясненной. Я поскорее выполню свою задачу, а потом покину Гэвина и этот магазин.
На верхней лестнице нас встретила керамическая фигурка танцовщицы фламенко под стеклянным куполом, а за ней весь этаж представлял собой музей изобразительного и прикладного искусства. Многое из выставленного было утонченно-изысканным и стоило фантастически дорого. Это была «Кордова», представляющая великолепные произведения искусства, менее загроможденная образцами, чем на нижнем этаже, но каким-то образом отмеченная той же высокомерной самоуверенностью, какая характеризовала Хуана Кордова. Здесь вам не предлагали что-нибудь купить, потому что покупать здесь было привилегией. Впервые я ощутила гордость, которая управляла и магазином и семьей.
— Я не могла бы принадлежать всему этому, — сказала я, поддавшись впечатлению. — Собранное здесь доминирует и управляет, не так ли? Оно повелевает, и ему нужно отдать всю свою жизнь.
Гэвин посмотрел на меня с тихим любопытством.
— Я не ожидал, что вы поймете.
Я с раздражением подумала, что то, что он от меня ожидал, очень мало соответствует реальности. Но несмотря на впечатление, которое на меня произвел магазин, я быстро увлеклась тем богатством, которое окружало меня со всех сторон. Душа художника во мне была очарована.
Шали из Испании, украшенные ручной вышивкой, были великолепны, и я остановилась, чтобы потрогать шелковую бахрому и рассмотреть узор из больших цветов: это было похоже на живопись по шелку. Прекрасные одеяла, ребозо и пончо из Боливии остановили мое внимание, а в следующее мгновение я уже разглядывала шикарную замшевую куртку из Аргентины.
— Все это сделано вручную, — сказал мне Гэвин. — За каждой вещью стоит ремесленник, талантливый дизайнер и исполнитель. — Его голос опять потеплел, хотя эта теплота ко мне не имела отношения. — Хуан позволил мне здесь распоряжаться, и эта выставка — не музей. Все эти вещи мы можем продать, таким образом мы сохраняем эти ремесла и помогаем выжить их создателям.
Гнев, который он вызвал во мне несколько минут назад, утихал. Я понимала, что значит найти для художника рынок сбыта, и с уважением дотронулась до инкрустированной шкатулки из редких древесных пород из Французской Гвианы.
— Хотя она и властвует, все же «Кордова» — это больше, чем я думала, — сказала я. — Сильвия Стюарт назвала ее зверем, управляющим семьей. И я вижу огромные усилия и затраты, необходимые для ее содержания. Но, может быть, она их стоит.
— Она их стоит, если мы крепко стоим на земле, а не витаем в облаках антиквариата, чего все больше и больше хочет Хуан. Он приобретает музейные образцы, которые никогда не сможет продать. Его соблазняет идея коллекционировать и выставлять напоказ, а не продавать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40