Трое прошли мимо меня. Хуан, спотыкаясь, шел между ними, и тут я заметила, что он был полностью одет и что на нем была даже тяжелая кожаная куртка. Возможно, это и спасло его от того, от чего я сейчас страдала. Кларита пропустила их, а затем повернулась ко мне. Но прежде чем она успела что-либо спросить, я первая обратилась к ней.
— Я была в вашей комнате, — сказала я. — Вас не было в постели.
Она не обратила никакого внимания на мои слова.
— Тебе больно?
— Немного, — ответила я.
— Тогда пошли в дом, — велела она и вошла в коридор.
Я с трудом протянула руку, чтобы дотронуться до ноющего плеча, но когда повернулась, чтобы пойти за Кларитой, из тени раздался голос. Голос Пола.
— Могу ли я чем-нибудь помочь, Аманда? Что случилось?
Я не поверила ему. Кнут все еще лежал у моих ног, и я с отвращением подняла его. Орудие жестокости, которым терзали мое тело, повисло у меня в руке.
— Это принадлежит вам, — сказала я с вызовом.
Он подошел ко мне и с удивлением взял плетку.
— Да, это так. Сегодня произошла кража: украли моего «Кающегося грешника». Эта плетка была в повозке с доньей Себастьяной. Почему она здесь?
— Это именно то, что мне хотелось бы узнать, — ответила я. — Кто-то хлестал меня этой плетью, затем ударил дедушку и толкнул его на тропинку. Кто же мог проявить подобную жестокость?
Сильвия, запыхавшись, прибежала через калитку из соседнего двора; она была полуодета: из-под пальто виднелась ночная рубашка.
— Пол, что это? Я услышала голоса — кто-то кричал.
— Возвращайся в постель, Сильвия, — ответил он. — Я буду через минуту.
Положив плеть на ладонь, он нежно погладил ее, одновременно с любопытством наблюдая за мной.
— Кто это сделал, Аманда? Как ты думаешь, кто это сделал?
— Не знаю, — вяло ответила я. Я не собиралась рассказывать ему о том, что Клариты не было в постели, или о том, что я услышала шаги в гостиной. Мне вообще не хотелось с ним разговаривать. Когда я повернулась к дому, он позволил мне уйти, и я шла, не оборачиваясь, пока не достигла стеклянной двери. Тут я оглянулась и увидела, что Пол и Сильвия исчезли вместе с плетью.
Хуан Кордова лежал на кожаном диване в гостиной, Кларита поднесла к его губам стакан вина. Элеанора стояла рядом. В глазах у нее горело больше любопытства, чем сострадания, и когда она увидела меня, она одарила меня злобной улыбкой.
— Что с тобой, Аманда? Тебя тоже избили? Теперь ты видишь, что с тобой может произойти, если ты не покинешь Санта-Фе!
Гэвин стоял на коленях рядом с Хуаном, тихо беседуя с ним. Услышав слова Элеаноры, он быстро взглянул на нее:
— Что ты об этом знаешь?
— Я? — Упрек, прозвучавший в ее голосе, был явно преувеличен. — Не думаешь ли ты, что я могла избить дедушку?
Старик приподнялся и оттолкнул протянутый Кларитой стакан.
— Это была не Элеанора. Она тут ни при чем. Аманда, тебя ударили первой — ты видела, кто это был? Я шел в свою спальню, когда услышал крик, а затем кто-то навалился на меня. В темноте я не мог разглядеть, кто.
— Я тоже, — я подошла к дивану поближе. — Я слышала шорох, но не успела разглядеть, кто меня ударил. Когда плеть хлестнула меня, я упала и не видела, что произошло потом. Мне показалось, что кто-то пробежал мимо, но я была как в тумане.
Он вздохнул и прикрыл глаза.
— Тот, кто хлестал плетью, очень силен. У меня есть враги. Да, враги.
— Вы собираетесь позвонить в полицию? — спросила я.
Все, кроме Гэвина, посмотрели на меня так, как будто бы я произнесла что-то непристойное.
— Здесь не будет полиции, — резко сказал Хуан Кордова, и Кларита в ответ мрачно кивнула.
Элеанора рассмеялась:
— Мы никогда не вызывали полицию, дорогая Аманда. Мы все здесь слишком виноваты. Кто знает, что может обнаружить здесь полицейский?
— Причина не в этом, — холодно произнес Хуан. — Газеты заинтересуются скандалом с Кордова и это не очень хорошо для магазина. Во всяком случае, делать нечего: преступник скрылся. Мы разберемся со всем этим сами.
Мои глаза встретились с глазами Клариты, которая дерзко и презрительно глянула на меня, совершенно не заботясь о том, что я думаю. Где же она была, и почему Хуан Кордова вышел из дому? Я не осмеливалась задать эти вопросы, но Гэвин решился.
— Почему вы были во дворе в такой поздний час? — спросил он Хуана.
Старик с готовностью ответил:
— Я не мог заснуть, выглянул из окна и кого-то там увидел. Поскольку воры здесь уже бывали, я испугался за коллекцию. Пока я выходил из дому, кто-то во дворе погасил свет. Я шел по дорожке, когда услышал крик Аманды.
Он помолчал и, казалось, возвращал себе некое достоинство, как будто не хотел выглядеть старым, больным и полуслепым.
— Я бы бросился к ней на помощь. Naturalment. Но меня ударили, и я не успел.
Элеанора, удивив всех, заговорила дребезжащим голосом.
— Дедушка, ты же прекрасно знаешь, кто пользовался этим кнутом!
Старик вздохнул, и сразу же Кларита стала на его сторону.
— Оставь, Элеанора. Сейчас не время надоедать расспросами.
В дверь зазвонили, и Гэвин впустил доктора. Не теряя чувства собственного достоинства, Кларита поднялась с колен и пошла встретить его. Проходя мимо меня, она произнесла страшным шепотом одно слово:
— Cuidado!
Она подошла к доктору, приняла у него пальто и пригласила войти. Доктор Моррисбай был невысокий мужчина, седой, ему было где-то за пятьдесят. Войдя, он поклонился и с мягкой насмешкой обратился к Хуану.
— Снова весь в несчастьях! — сказал он. — Не оставите ли вы в покое моего пациента, Кларита?
Ему никто не ответил. Гэвин несколькими словами объяснил ему, что у нас здесь произошло. Когда доктор удостоверился, что с Хуаном все более или менее в порядке, так как его защитила плотная одежда, Гэвин попросил доктора осмотреть меня.
Тот поднялся в мою комнату.
— Плохо дело, — сказал он, когда я опустила свою одежду. — Кордова нравится насилие. Я был с вашей матерью, когда она умирала.
По моей спине и плечам проходили рубцы, которые причиняли мне острую боль, но слова доктора заставили меня отвлечься от собственных страданий.
— Вы думаете, она покончила с собой? — спокойно спросила я.
Он осторожно натянул на меня рубашку, а затем стал выписывать рецепт мази. Прежде чем ответить, он несколько раз снимал и надевал очки, как мне казалось, чтобы оттянуть время. Когда он заговорил, голос звучал очень мягко:
— Доро была моей пациенткой с юных лет. У нее все было для того, чтобы быть счастливой. Если она любила, она любила всем сердцем, а иногда восклицала, что ее сердце разбито. Но я сомневаюсь, что она была способна ненавидеть, и поэтому она всегда исцелялась. Я уверен, что она любила вашего отца более осознанно, чем любила того умершего мальчика, и была счастлива с ним. Мне было трудно понять, почему она все это сделала, или поверить в то, что она сама себя убила.
Я сердечно поблагодарила его: в глазах его была жалость, когда он желал мне спокойной ночи.
— Я отдам рецепт Кларите, и она составит лекарство, — сказал он, спускаясь вниз.
Оставшись одна, я несколько минут неподвижно сидела на кровати, обдумывая слова доктора. И предупреждение Клариты: «Cuidado!»
Несмотря на утверждение Хуана, что нападали на него, я не могла в это поверить. Именно меня хотели напугать. Хуан был слегка оглушен, поэтому и не мог точно определить, кто же на нас напал. Но Элеанора, которая прекрасно знала своего дедушку, была уверена, что Хуан видел, кто это был.
Кто-то ходил по моей лестнице. Предполагалось, что я услышу эти звуки. Возможно, они рассчитывали на мое любопытство и таким образом хотели выманить меня во двор. Это не мог быть Хуан, ведь у него был собственный подземный ход под двориком, и он мог бы им воспользоваться, если бы решил скрыться.
Кто-то испуган. Кто-то хочет выпроводить меня из Санта-Фе раньше, чем я слишком много вспомню. Был ли это тот третий, кого я смутно помню с того самого дня, когда наблюдала за борьбой? Что говорила Кларита раньше о шествии смерти? Она сказала, что все началось снова и что она уже слышала похожие шаги, когда умерла моя мать? Это звучало зловеще.
Во всяком случае, сейчас невозможно было понять, в чем дело. Я сняла накидку и осторожно, стараясь не задеть плечи, забралась в постель. В голове у меня по-прежнему была полная мешанина.
Только что внизу Гэвин снова проявил участие ко мне: он переживал из-за того, что меня избили. Но, разумеется, его участие было сродни любезности воспитанного человека — так сочувствовать он стал бы любому пострадавшему подобно мне. Это совершенно не означало, что он стал обо мне думать иначе или что он сожалеет о тех резких словах, которые вырвались у него накануне вечером.
На подушку снова хлынули слезы, начался нервный озноб. Я вспомнила ощущение кнута на спине — этими ударами меня хотели предупредить. Предупредить о том, что произойдет, если я не уеду отсюда?
Я была одинока. Не было никого, с кем бы я могла посоветоваться. Сначала меня предупредили при помощи фетиша. Новое предупреждение было более ощутимым. Я должна подчиниться, в противном случае со мной, по-видимому, поступят еще более решительно.
Он или она? Кларита? Элеанора? Но Элеанору не волновало прошлое. Ей было всего десять лет, когда умерла моя мать.
Я подумала о том, как Гэвин, взяв мою руку, пытался успокоить меня. Я помнила ощущение от прикосновения его пальцев — и в этом было все, о чем я мечтала. Все равно — даже если он любит Элеанору и хотел только по-дружески немного меня поддержать.
Размышляя об этом, я заснула — и сразу же мне приснилось дерево. Но на этот раз у меня хватило сил сесть в постели и избавиться от этого кошмара. Когда я, вымотанная и разбитая, снова заснула, ко мне пришел совершенно безобидный сон, такой безобидный, что утром, разбуженная солнцем, я даже не смогла его вспомнить.
Когда я поднялась, у меня сильно болели спина и плечи, но, взглянув на себя в ванной в зеркало, я поняла, что красные полосы стали менее заметны. Если бы я осталась здесь, то несомненно со мной еще что-нибудь случилось бы, подумала я. Если бы осталась. Стоит ли рисковать, чтобы столкнуться с новой угрозой со стороны неизвестного, который хочет, чтобы я отсюда исчезла. Я не знала, как быть. Сегодня утром Доротея Кордова Остин казалась мне уже почти что незнакомкой — теперь я была ее дочерью, которая совершенно не знала ее, дочерью, которая сильно во всем сомневалась и к тому же была страшно напугана.
Когда я спустилась к завтраку, за столом никого не было; я все-таки решила немного поесть. Кофе был теплый и имел какой-то странный привкус. За завтраком я начала обдумывать план на утро. Не было необходимости решать немедленно, ехать или оставаться. Я должна была немного успокоиться, чтобы принять правильное решение. Что бы ни случилось, мне не хотелось бежать отсюда сломя голову, чтобы потом всю жизнь обвинять себя в трусости.
Итак, сегодня утром я буду рисовать. Я выйду на улицу и поищу то, что мне хотелось бы изобразить красками.
Я взяла себя в руки, и в этом мне помогло принятое решение. Я вышла из-за стола и направилась в свою комнату с чувством некоторого облегчения. Стоя на лестнице, я могла заглянуть в гостиную и увидела: там что-то происходит. Кларита отдавала приказания Розе, объясняя ей, как лучше расположить подушки на диване. Взглянув наверх и увидев меня, она кивнула мне с подчеркнутым безразличием.
— Как чувствует себя дедушка? — спросила я.
— Слишком возбужден, — она недовольно кивнула. — Хочет спуститься вниз, чтобы немного посидеть здесь. И желает тебя видеть.
Я стояла не двигаясь, ожидая, что будет дальше. Минуту спустя она отослала Розу и подошла ко мне.
— А ты? Ты поспала? Как ты себя чувствуешь?
— Вся спина болит, и очень тяжело двигаться, — ответила я. — Знает ли кто-нибудь, что все-таки случилось?
— Отцу кажется, что у него есть враги. Кто-то проник во двор, когда он был там прошлой ночью. Ты попалась тому человеку на пути.
— Да, разумеется. Но что вы там делали?
Она приподнялась и попыталась посмотреть на меня сверху вниз. Когда она поняла, что это на меня не действует, она откинула голову. Ее ответ удивил меня.
— Я знала, что мой отец встал с постели. Я беспокоилась о нем.
Была ли это правда, не знаю. Так же, как Гэвин и Элеанора, она вышла во двор не сразу.
— Я собираюсь пойти на этюды, — сказала я. — Не сохранился ли у дедушки его старый мольберт? Свой я оставила дома.
— Да, где-то в мастерской. Я принесу его тебе.
— Благодарю. Я соберусь и спущусь поговорить с дедушкой.
Она сухо кивнула:
— Да, доктор Моррисбай прописал тебе втирания. Без моей помощи ты не справишься.
Она почти что насильно проводила меня в комнату, и пока я лежала на кровати, растерла на моих плечах прописанную доктором мазь. Она не сочувствовала мне, но считала своим долгом помочь, поскольку все-таки я была ее гостьей.
Когда она ушла, я переоделась и взяла альбом для эскизов. Я спустилась вниз, когда Хуан Кордова возлежал на кожаном диване, как император. Клариты не было видно. Однако она сдержала обещание и разыскала мольберт: он стоял у двери.
XIII
Роза, стоя на коленях у камина, подбрасывала поленья в огонь. Едкий дым наполнил комнату, и я вспомнила, что это был запах моего детства — запах Санта-Фе, Нью-Мексико, Юго-Запада.
Казалось, Хуан Кордова удивительно спокойно воспринимает события прошлой ночи.
— Как вы себя чувствуете? — спросила я его, усаживаясь рядом с диваном.
Он довольно-таки беспечно махнул рукой, но, возможно, он это сделал потому, что в комнате была Роза.
— Я перебрался вниз, Аманда, из-за огня: не столько из-за его тепла, сколько из-за аромата. Я запомнил его с детства.
— Я тоже его помню, — сказала я. — Это незабываемо.
— Ароматами насыщена наша память. Начинаешь ли ты вспоминать эту комнату?
Странно, но здесь ничто не напоминало мне о том, что девочка Аманда когда-либо была здесь.
Он продолжал.
— Знаешь ли, когда-то давно этот камин из необожженного кирпича сложили женщины. И те же женщины до блеска отполировали стены, начищая их лоскутками из овчины.
Роза стояла и пыталась установить каминную решетку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40