У него был такой вид, будто кто-то лягнул его в живот. Почти такой же, какой был у меня, когда он заявил мне, что уходит.
Но не подумайте, что я решила отомстить, ничего подобного.
— Знаешь, что во всем этом самое плохое? — спросила я.
— Что? — спросил, повернув ко мне бледное лицо.
— Ты заставил меня сомневаться в самой себе. Ради тебя я даже собиралась сделать попытку измениться. Ты хотел уничтожить меня как личность!
— Для твоей же пользы, — сказал он, но без особой уверенности.
Я прищурилась.
— Выбирай слова, ублюдок! Они могут стать для тебя последними, — прошипела я.
Он стал еще белее, если только это возможно, и промолчал.
— Никогда больше не позволю собой помыкать! — решительно заявила я. Мне нравилось думать, что в данный момент я напоминала Скарлетт О'Хару, когда она провозгласила: «Бог свидетель! Я никогда больше не позволю себе замерзать или голодать!» — Я всегда буду верна самой себе, — продолжила я. — Буду самой собой, хорошая я или плохая. И если какой-нибудь мужчина, даже Эшли, попытается меня изменить, я избавлюсь от него так быстро, что у него голова закружится!
Джеймс не обратил ни малейшего внимания на мое упоминание «Унесенных ветром». Никакого воображения у человека.
— Я никогда не пытался тобой помыкать, — пробормотал он.
— Все, Джеймс, — сказала я, начиная уставать. — Разговор окончен.
— Ладно, забудем о прошлом, — заторопился он. — Что, если… что, если я пообещаю никогда больше не помыкать тобой?
Он сказал это так, будто ему в голову внезапно пришла совершенно новая оригинальная идея. Архимед, выпрыгнувший голышом из ванны, в сравнении с ним показался бы сдержанным.
Я взглянула на него с презрительной жалостью.
— Разумеется, ты никогда больше не будешь помыкать мною, — сказала я, — потому что у тебя не будет такой возможности.
— Ты ошибаешься, — заявил он, — ты обязательно передумаешь.
— Ни за что, — засмеялась я.
— Передумаешь! — продолжал настаивать он. — Ты без меня не продержишься.
Зря он это сказал.
— Куда ты идешь? — в ярости воскликнул Джеймс, видя, что я беру сумку.
— Домой, — просто сказала я. — Если я уйду сейчас, я успею на последний рейс до Дублина.
— Ты не можешь уйти! — заявил он, вставая.
— Еще как могу! — возразила я. И сделала крутой разворот, для которого так подходили мои высокие каблуки.
— А как насчет квартиры? И… насчет Кейт? — спросил он.
Приятно было слышать, что среди его приоритетов квартира на первом месте.
— Я с тобой свяжусь, — пообещала я, вспомнив, как он сказал мне то же самое в тот ужасный день в больнице, и направилась к двери.
— Ты вернешься! — заявил он, выходя за мной в холл. — Ты без меня не сможешь.
— Ты это уже говорил, — заметила я. — Но я на твоем месте не слишком бы надеялась. — С этими словами я захлопнула за собой дверь.
Мне удалось добраться до станции подземки, прежде чем я начала плакать.
35
Я совершенно не помню, как добиралась на подземке до аэропорта Хитроу.
Все было как в тумане.
Я знала, что поступила правильно. Во всяком случае, я так думала. Ведь в реальной жизни трудно четко определить, правильно поступаешь или нет. Так не бывает — сделал правильный поворот, и ты всю оставшуюся жизнь счастлива, а повернешь не в ту сторону, и вся жизнь идет насмарку. В реальной жизни чаще всего бывает, что от одного и того же решения ты одновременно и приобретаешь, и теряешь.
Откуда мне знать, правильно я поступила или нет? Мне хотелось, чтобы кто-нибудь подошел ко мне с золотым кубком или медалью, пожал мне руку и поздравил с правильным решением. Я хотела, чтобы моя жизнь напоминала компьютерную игру. Неправильное решение — выбываешь из игры. Правильное решение — набираешь очки. Я хотела все знать точно. Хотела быть уверенной.
Я продолжала в уме перебирать причины, по которым я не могла остаться с Джеймсом. Джеймс хотел, чтобы я перестала быть самой собой. С такой, какая я есть, он не был счастлив. А я не буду счастлива, если изменюсь в угоду Джеймсу! Так что, пожалуй, к лучшему, что нашему браку пришел конец.
Беда в том, что всегда оставалось сомнение. Понимаете, я думала о том, что, может быть, смогла бы спасти свой брак, будь я мягче, сильнее, добрее, настойчивее, терпеливее, злее…
Я изводила себя такими мыслями.
Ведь в конечном итоге решение приняла я. Это я сказала, что у нас ничего не получится. Конечно, Джеймс не оставил мне почти никакого выбора, но, как говорится, на курок нажала я.
Я чувствовала себя такой виноватой! Но тут же уговаривала себя не глупить. То, что предлагал Джеймс, было абсолютно неприемлемо. Какое-то подобие отношений, причем только на его условиях. Да меня на неделю бы не хватило! А если бы наши отношения затянулись, то только за счет моего счастья. Так что это была бы пиррова победа.
Мысли все кружились и кружились, наступая друг другу на хвост.
Господи, как же я ненавидела быть взрослой! Я терпеть не могла принимать решения, когда не знала, что прячется за поворотом. Я мечтала о мире, где все хорошее и все плохое имеет соответствующие этикетки. Чтобы, как только на экране появлялся злодей, начинала играть зловешая музыка. Тут уж вы не ошибетесь! О мире, в котором тебя спрашивали, что ты предпочитаешь: играть с прекрасной принцессой в душистом саду или быть съеденной отвратительным монстром в вонючей яме? Не так уж сложно выбрать, верно? Тут вы не будете мучиться сомнениями и не спать ночами.
И еще. Наверное, я была разочарована. Очень разочарована. Ведь когда-то я так любила Джеймса! Я совсем не была уверена, люблю ли его до сих пор. Но помириться мне было бы приятнее, чем окончательно разругаться. Только помириться по-настоящему. А не просто достигнуть компромисса.
Сначала мне было грустно. Потом я разозлилась. Затем снова ощутила вину. После этого опять загрустила. Какой-то кошмар!
Одна мысль останавливала меня от того, чтобы окончательно свихнуться. Я вдруг поняла, что ничто не мешает мне вернуться к Джеймсу. Вот прямо сейчас я могу выйти из поезда, пересечь платформу, вернуться в нашу квартиру и сказать, что была не права и хочу попробовать еще раз.
Но я не вышла.
И тогда я осознала нечто важное. Если бы я действительно любила его и хотела быть с ним, я бы вернулась… В Хитроу оказалось намного тише в этот поздний час. Я купила билет на ближайший рейс. В самолете практически никого не было. Весь ряд оказался в моем распоряжении, так что я могла от души нареветься и шмыгать носом, сколько мне заблагорассудится.
Стюардессы поглядывали на меня с интересом и некоторым беспокойством.
Скорее всего они решили, что я только что сделала аборт.
В Дублине шел дождь. Посадочная полоса сверкала и казалась скользкой. В зале для прибывающих было пусто. Я прошла мимо карусели, стуча по кафельному полу своими высоченными каблуками.
Я никому не сообщила, что возвращаюсь, так что никто меня не встречал.
И вообще, по-моему, никто никого не встречал.
Я заметила одинокого носильщика. Он терпеливо объяснял удивленному пассажиру, что пропустить один рейс большая неудача, но пропустить два — просто непростительно.
Я прошла мимо закрытых киосков, мимо конторы по обмену валюты, прячущейся в темноте, и пустых окошек, где в приличное время можно взять машину напрокат. Наконец я добралась до мокрого выхода.
У подъезда стояло одно-единственное такси. Водитель читал газету. У него был такой вид. будто он стоял здесь уже несколько дней.
Он вез меня домой и, что удивительно, молчал. Единственными звуками были поскрипывание «дворников» и стук дождевых капель по крыше.
Наконец он высадил меня у моего дома. Ни в одном окне не горел свет. Я вежливо поблагодарила его за поездку, он так же вежливо поблагодарил меня за чаевые. Мы распрощались.
Было десять минут второго.
Я вошла очень тихо — мне не хотелось никого будить. И, боюсь, не из бережного отношения к их покою. Мне не хотелось отвечать на неизбежные вопросы.
Мне не терпелось увидеть Кейт, но ее в комнате не оказалось. Мама, очевидно, решила, что я останусь ночевать в Лондоне, и перенесла ее корзинку в свою спальню.
Но мне так хотелось подержать ее! Я так по ней скучала…
Я на цыпочках прокралась в мамину комнату, отчаянно надеясь, что не разбужу ее.
Я удачно выкрала собственного ребенка. И без сил свалилась на кровать. Заснула, так и не выпуская Кейт из рук.
36
На следующее утро я проснулась, чувствуя себя немного лучше. Я не излечилась полностью, но была готова ждать. Ждать, когда станет лучше, ждать, когда пройдет боль.
Я приняла твердое решение расстаться с Джеймсом, но, будучи девушкой нетерпеливой, ждала немедленных положительных результатов. Мне хотелось, чтобы плоды моего решения без всякого промедления свалились в мои руки. Мне хотелось оставить свою печаль под полушкой, чтобы она к утру исчезла. Я бы даже не расстроилась, если бы вместо печали там не оказалось денег.
Но чудесных излечений не существует, я поняла это очень давно. Мне придется выбираться самой. Потребуется терпение. И только время покажет, насколько правильным было мое решение.
Я все еще не была уверена, что поступила разумно, бросив Джеймса. Но точно знала, что не могла с ним остаться.
Попробуйте разобраться, что я хочу сказать.
И если вам это удастся, не соблаговолите ли разъяснить все мне?..
Джеймс позвонил в восемь часов утра. Я отказалась с ним разговаривать. Он позвонил еще раз — без двадцати девять. Я снова не подошла к телефону. Затем он позвонил в десять минут десятого — с тем же результатом. После этого наступила неожиданная пауза почти до одиннадцати часов — и опять три звонка практически один за другим. Результат тот же. Весь день он звонил каждые полчаса, но я не подходила к телефону. Последний звонок прозвучал в шесть вечера.
Бедная мама безропотно отвечала весь день на эти звонки. Должна сказать, что в критических ситуациях эта женщина вполне стоит груды шоколадных батончиков «Марс», равной по весу ее собственному.
Папа вернулся с работы в двадцать минут седьмого, а без двадцати семь ворвался в комнату, где я сидела с Кейт, рассматривая документы на квартиру, и заорал:
— Клэр, ради всего святого, поговори с ним!
— Мне нечего ему сказать, — мило улыбнулась я.
— Мне плевать! — взревел он. — Это зашло слишком далеко! Он говорит, что будет трезвонить всю ночь, пока ты не подойдешь и не поговоришь с ним!
— Не вешай трубку, — предложила я, вновь погрузившись в изучение бумаг.
— Клэр, так нельзя, — взмолился он. — Хелен все время кладет эту проклятую трубку на место.
— А почему, собственно, я должна страдать из-за того, что она вышла замуж за придурка? — раздался приглушенный голос Хелен откуда-то из-за двери.
— Пожалуйста, Клэр! — продолжал умолять отец.
— Ох, ну ладно, — вздохнула я, положила на стол ручку, которой делала пометки, и сказала в трубку: — Что тебе надо, Джеймс?
— Ты уже пришла в себя? — обиженно отозвался он.
— Я не знала, что была не в себе, — вежливо ответила я.
Джеймс мой ответ проигнорировал.
— Я звонил весь день, и твоя мать утверждала, что ты не хочешь говорить со мной, — раздраженно продолжил он.
— Совершенно верно, — подтвердила я.
— Но нам нужно поговорить! — настаивал он.
— Нет, не нужно, — ответила я.
— Клэр, я тебя люблю! — пылко сказал он. — Мы должны помириться.
— Джеймс, — холодно заявила я, — я не собираюсь с тобой мириться. Я сделала все возможное для этого — и с меня хватит. Ты считаешь, что ты прав, я же так не считаю. И я не собираюсь тратить время и силы, чтобы убедить каждого из нас изменить свое мнение. Я желаю тебе всех благ и надеюсь, что ради Кейт наши отношения останутся цивилизованными. Но обсуждать я больше ничего не буду.
— Что с тобой случилось, Клэр? — удивленно спросил Джеймс. — Ты никогда такой не была. Ты так изменилась…
— Как, разве я тебе не сказала? — насмешливо спросила я. — Мой муж мне изменил. И знаешь, это произвело на меня впечатление.
Знаю, не стоило злобствовать, но я не могла удержаться.
— Не смешно, Клэр, — сказал он.
— Конечно, нет, Джеймс, совсем не смешно.
— Послушай, — сказал он, начиная раздражаться, — так мы ни до чего не договоримся.
— И чудесно, — заметила я, — потому что нам не о чем договариваться.
— Очень остроумно, Клэр! — ехидно отозвался он.
— Благодарю, — сказала я с преувеличенной вежливостью.
— Послушай, — Джеймс неожиданно сменил тон на официальный и еше более напыщенный, чем обычно. — У меня к тебе есть… предложение.
— Вот как? — удивилась я.
— Да, — подтвердил он. — Клэр, я тебя люблю, я не хочу с тобой разводиться, так что, если хочешь, я могу… пойти на уступки.
— А именно? — спросила я без всякого интереса.
Откровенно говоря, мне было почти наплевать. Я вдруг поняла, что он не может сказать абсолютно ничего такого, что заставило бы меня изменить свое решение.
Я его больше не любила.
Вот только не знаю, почему и когда именно я перестала его любить.
Джеймс продолжал говорить, и я попробовала прислушаться к его словам.
— Я готов отказаться от своих слов о том, что ты должна измениться, — говорил он. — Тебе явно не пришлось по душе мое предложение повзрослеть и стать более серьезной и заботливой. Так вот. Если ты откажешься от решения разойтись со мной, я готов мириться с тобой такой, какой ты была раньше. Наверное, ты была не такая уж плохая, — расщедрился он.
Меня охватил гнев. Я даже забыла на минуту, что мне на все наплевать. Надо же быть таким наглецом! Я с трудом верила своим ушам.
— Ты рада? — осторожно спросил он.
— Рада? Рада?! — завопила я. — Ни черта я не рада! Так еще хуже!
— Но почему? — заныл он. — Я же сказал, что прощу тебя и все будет хорошо.
Я едва не взорвалась.
— Простишь меня? — изумилась я. — Ты простишь меня! Нет, нет и нет, Джеймс! Ты опять все перепутал! Уж если говорить о прощении, то это я должна прощать тебя. Только я не собираюсь.
— Подожди минуту… — попытался перебить меня Джеймс.
— Нет, это ты подожди! Ты ведь завел роман с той толстой коровой. Потому что я легкомысленная и эгоистичная, не так ли? Теперь же ты готов об этом забыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48