какую еще информацию моя мать вытащила из красавчика Адама?
— Ты же знаешь Хелен, — сказала мама.
— А-а, — разочарованно протянула я, поняв, что ничего нового про Адама от мамы не узнаю.
— Хелен просто хочет, чтобы он в нее влюбился. Потом она его немного помучает. А затем выгонит. — сказала мама. — Она всегда была такой — даже в детстве. Обычно за несколько месяцев до Рождества она начинала приставать к нам насчет куклы или велосипеда. Но мы даже не успевали приступить к индейке, как она уже разламывала все, что Санта ей дарил. Она бывала счастлива, только когда головы, руки и ноги от кукол, а также велосипедные цепи, колеса и сиденья валялись по всей гостиной. Удивительно, как никто не сломал себе шею, споткнувшись о весь этот мусор.
— Как-то ты не очень хорошо говоришь о Хелен, — заметила я, практически повторяя слова, сказанные мамой раньше.
— Может, и так, — вздохнула мама. — Но это правда. Я ее люблю, она славная девочка. Ей просто надо еще повзрослеть немного. Вернее, порядочно повзрослеть.
— Но ведь ты сказала, что она, возможно, влюблена в Адама, — напомнила я.
— Я сказала, что Хелен думает, будто она влюблена. Это разные вещи. Кроме того, если хочешь знать мое мнение, даже если она в него влюблена, ей не помешает в порядке исключения столкнуться с какими-то трудностями. Ей все слишком легко дается. Пострадать ей явно не повредит. Посмотри, как переживания подействовали на тебя! Ты стала гораздо сердечнее.
— Значит, ты хочешь, чтобы я завела роман с поклонником Хелен и тем самым вернула уверенность в себе, а Хелен сделала сердечнее? — сказала я, решив, что наконец поняла, чего хочет от меня мама.
— Господи! — раздраженно воскликнула она. — Ты делаешь из меня персонажа из «Династии». Вроде как я пытаюсь управлять чужими жизнями. В твоем изложении все выглядит достаточно непривлекательно. На самом деле я просто чувствую, что ты Адаму очень понравилась. И если это так и есть, и если что-то произойдет, и если тебе удастся уцелеть, и Хелен тебя не прикончит… Надо же, сколько тут «если»! Тогда, возможно, тебе стоит позволить событиям развиваться своим чередом.
— Ох, мам, — вздохнула я. — Ты меня совсем запутала.
— Извини, милая, — сказала она. — Возможно, я ошибаюсь. И ты ему совсем не понравилась.
Полагаю, вас не удивит, если я скажу, что ее последние слова меня расстроили.
— Пойду-ка я спать, — заявила я, решив, что с меня достаточно.
— Приятных сновидений, — сказала мама, сжимая мою руку. — Я приду поцеловать Кейт и пожелать ей спокойной ночи.
Когда я наконец улеглась, я вдруг поняла, что ни разу не вспомнила о Джеймсе за последние три часа. Это было настоящим чудом!
Так или иначе, день выдался необычным.
12
На следующий день с раннего утра было ясно и очень холодно. Я знаю точно, потому что проснулась на заре. Типичный мартовский денек! Дождь наконец прекратился. Но в этом факте не было абсолютно ничего символичного — ведь когда-то этот проклятый дождь должен был кончиться.
Накормив Кейт, я положила ее на кровать, чтобы она немного проветрилась. Мне вдруг стало ясно, что, хотя мне и удалось вырваться из цепких лап депрессии, вновь обретенная свобода несет с собой определенные обязанности.
Вчера все было очень мило. Я действительно получила удовольствие.
Но маленький человечек в моей голове, который обычно подсказывал мне: «Этот край ты подняла слишком высоко», сегодня заявил: «Жизнь не состоит из одних удовольствий».
Он работает в отделе моего мозга под названием «совесть» — и я его ненавижу. Несчастный ублюдок! Он всегда появляется некстати и все портит. К примеру, если я иду в магазин, он многозначительно заявляет: «У тебя уже есть сапоги» или «Разве стоит тратить двенадцать фунтов на помаду?» В результате я не покупаю приглянувшуюся вещь.
— Простите, — бормочу я продавцу, укладывающему пару обуви обратно в коробку и награждающему меня убийственным взглядом. — Я передумала.
Или я все-таки покупаю, а потом мучаюсь угрызениями совести и, таким образом, не испытываю никакой радости от покупки.
Вот и сегодня этот убивец радости напомнил мне, что в моей жизни должно быть нечто большее, чем шляться по супермаркету, или готовить ужин для всей семьи, или влюбляться в приятеля собственной сестры.
Я взяла Кейт на руки и подошла к окну. Мы стояли и смотрели на сад, так любовно не ухоженный Майклом.
Мои чувства слегка напоминали ощущения человека перед расстрелом.
Пора мне посмотреть фактам в лицо. Пора повзрослеть и взять на себя ответственность.
А это у меня всегда неважно получалось.
При первом же намеке на какую-нибудь проблему чувство ответственности удалялось в ванную комнату моего мозга и запиралось там, отказываясь выйти. Выманить его оттуда было невозможно. Так оно там и сидело, пока все не улаживалось само собой.
Мне надо было решить много вопросов. Ужасных вопросов. Включая деньги, опеку над ребенком и квартиру.
Видит бог, мне было больно! Мой мозг съеживался, когда я пыталась их решить.
Впервые после того, как я смотрела на выходящего из палаты Джеймса, я пыталась подступиться к вопросам, касающимся нашего развода. Например, должны ли мы с Джеймсом встретиться, чтобы обсудить продажу квартиры? Должны ли мы разделить все имеющиеся у нас вещи поровну? Это, кстати, будет довольно забавно. Что делать, к примеру, с нашим гостиным гарнитуром, состоящим из трех предметов? Пилить диван на две части? И забирать половину вместе с вываливающейся начинкой плюс одно кресло?
Ну, вы понимаете, о чем я.
Я, честно, не представляла, как мы будем делить большую часть наших вещей. Они ведь не принадлежали лично мне или лично Джеймсу. Они принадлежали ускользающей третьей стороне — «нам».
Как же мне хотелось найти это исчезнувшее «мы»!
Если бы я могла заманить эту третью сторону назад, предложив свои самые ценные вещи. Как в третьеразрядном телевизионном шоу.
Это тебе. Теперь ты останешься?
Красиво, верно? Будет твоим, если ты вернешься.
Хотя скорее всего в третьеразрядном телешоу не разыгрывают встроенную кухню.
А как бы было здорово, если бы можно было вернуть это «мы», состоящее из меня, Кейт и Джеймса, таким простым способом!
Но выходило, что это «мы» не просто затерялось. Оно умерло. Его убил Джеймс.
По идее, все наше имущество после смерти «мы» должно было бы отойти государству. Но на деле ничего подобного никогда не происходит.
Так что давайте сюда пилу.
Видите ли, я всегда точно знала, что есть только один способ справиться с неприятной ситуацией. А ситуацию, в которую я попала, можно с полным основанием назвать неприятной. Нужно глубоко вздохнуть и встретить ее, эту ситуацию, лицом к лицу, посмотреть ей в глаза и показать, кто хозяин.
Обжечься, если надо, о крапиву.
Проглотить, при необходимости, горькое лекарство.
Если кто-нибудь спросит моего совета, как справиться с чем-то, что вызывает ужас, именно такой совет я ему и дам. Кто знает, возможно, придет день, когда я даже воспользуюсь собственным советом…
Понимаете, хотя я честно верила, что именно так и надо поступать в скверной ситуации, у меня самой никогда не хватало на это смелости.
Я была великим специалистом в том, как можно увильнуть от неприятного дела. Моим девизом всегда было: «Отложи на завтра то, что должна была сделать сегодня. И если можно протянуть целую неделю, тем лучше».
Очень удобный девиз — во всяком случае, я так считала.
Чтобы вам насчет меня все стало совершенно ясно, позвольте вам сообщить, что ни разу в жизни я не вымыла посуду сразу после ухода гостей. Я только постоянно обещала себе, что не буду оставлять посуду на утро. Потом, просыпаясь с больной головой от похмелья, я обнаруживала на кухне груду немытой посуды, к которой и подступиться было страшно.
Ну, вы, наверное, сами знаете, как это бывает.
К концу вечера весь стол оказывался заставлен полупустыми тарелками.
В свое оправдание должна сказать, что до этого момента я бываю идеальной хозяйкой, ухаживаю за гостями, таскаю тарелки и приборы с кухни и обратно — прямо как конвейер. Однако моя гостеприимность тает в прямой пропорции к количеству выпитого вина. Поэтому к десерту и кофе я уже расслабляюсь настолько (ладно, если хотите называть вещи своими именами, напиваюсь настолько), что уже не испытываю потребности убирать со стола. Если бы стол развалился на моих глазах под весом грязной посуды, я бы только рассмеялась. А если моим гостям был нужен чистый стол, им приходилось потрудиться самим. В конце концов, они прекрасно знали, где у нас кухня.
И, короче говоря, к концу вечеринки общий вид стола всегда несколько портили грязные тарелки и бокалы, причем некоторые из них были опрокинуты вместе с содержимым — белым и красным вином, джином с тоником, кофейным ликером или виски. Пятна расползались и перемешивались, образовывая небольшие лужицы вокруг островков соли, которую кто-нибудь из более совестливых (обычно Джеймс) рассыпал по пятну, чтобы уменьшить урон, который могло нанести красное вино.
А я тем временем после двадцать второго коктейля раскачивалась на стуле или сидела на коленях у Джеймса и рассказывала всем, кто хотел слушать, как я его люблю.
И мне ничуть не было стыдно. Во всяком случае, я совсем не была настроена на уборку.
— Ничего страшного, — заикаясь, бормотала я, отмахиваясь от пьяных предложений помочь и рассыпая пепел на миски с едой или на белую рубашку Джеймса. (Обычно на этой стадии я начинала курить, хотя в принципе давно бросила.) — Утром это займет у меня не более десяти минут.
Самое печальное, что в тот момент я сама в это верила.
Каждое утро после вечеринки я спускалась на кухню и всегда медлила перед тем, как открыть дверь. Я представляла себе, что вот открою дверь — а внутри все сверкает и переливается, солнце отражается от полированных поверхностей, все тарелки, чашки и миски сияют чистотой и убраны туда, куда нужно.
Но вместо этого я с трудом пробиралась сквозь хаос, пытаясь отыскать хоть один целый стакан, чтобы запить пару таблеток аспирина, в которых я остро нуждалась.
Кстати, пока мы говорим о вечеринках, мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.
Почему во время вечеринок кто-нибудь обязательно отрывает от бутылок бумажные этикетки и утром выясняется, что весь стол покрыт липкими обрывками?
Почему гости всегда используют тарелки в качестве пепельниц?
Почему в конце вечера по крайней мере один человек скажет:
— А что будет, если смешать «Дюбонне» с пивом?
Или:
— Что случится, если я подожгу виски в своем стакане?
И обязательно проводит этот эксперимент.
Просто чтобы вы знали, сообщу, что вино свертывается в пиве самым противным образом, а виски воспламеняется подобно нефтяной скважине и покрывает сажей потолок в столовой.
Ну вот. теперь вы в курсе дела.
Никому не советую проводить такие эксперименты. Если же вам неймется, делайте это не в своем доме: пусть кто-нибудь другой лезет на стремянку и ликвидирует следы вашего безобразия.
Надо отдать справедливость Джеймсу (хотя с какой радости?), он всегда помогал мне по дому, особенно если это касалось уборки после гостей. Он никогда не напивался так, как я, так что был в приличном состоянии утром и мог принести все, что осталось на столе, в кухню, чтобы хотя бы столовая была в приличном виде. Если не считать следов от виски на потолке.
Да, и еще я не понимаю, почему по утрам на диване в гостиной всегда обнаруживалась парочка небритых, растерзанных, страдающих от похмелья тел. От них было трудней избавиться, чем от пятен на потолке или следов от сигарет на ковре. Они до середины дня валялись на диване, стеная и требуя чай и парацетамол и утверждая, что их вырвет, если они пошевелятся.
Ну вот, я опять за свое! Я хочу сказать, оттягиваю принятие решения. Готова делать все, что угодно, только не то, что требуется.
Но заставить себя думать о практической стороне моего разрыва с Джеймсом — все равно что вынудить себя смотреть прямо на солнце в безоблачный день. От того и от другого на глазах слезы.
Наверное, лучше подумать об опеке. Хотя в чем тут проблема? Джеймс не выказал ни малейшего интереса к ребенку. К тому же именно он являлся прелюбодеем. Так что он кругом виноват, и можно не сомневаться, что Кейт отдадут под мою опеку.
Мне бы радоваться, но я даже не почувствовала облегчения.
Никакая это не победа.
Я хотела, чтобы Джеймс заботился о ребенке. Я хотела, чтобы у моей дочки был отец. Я бы предпочла, чтобы Джеймс потащил меня в суд и пытался бы очернить меня, называя лесбиянкой, или развратницей, или еще как-то. Потому что его попытка получить опеку над дочерью показала бы, что она ему небезразлична.
Я крепко прижала к себе Кейт. Я чувствовала себя виноватой перед ней. Потому что как-то, где-то, сама того не зная, я все испортила, и из-за этого бедняжка Кейт, безвинное маленькое существо, должна будет обходиться без отца.
Я просто не могла понять Джеймса. Неужели ему не любопытно хотя бы взглянуть на свою дочь? А может быть, дело в том, что она девочка? Если бы родился мальчик, не попытался бы Джеймс наладить со мной отношения? Кто знает…
И что насчет квартиры?
Мы покупали ее вместе, она записана на нас обоих. Так как нам ее делить? Продать и поделить деньги? Мне выкупить его долю и жить там с Кейт? Или продать мою долю Джеймсу и позволить ему жить там с Дениз? — Ни за что!
Что бы ни случилось, я не позволю Джеймсу поселиться с другой женщиной в созданном мною доме. Я лучше сожгу его дотла!
Ну, может, не дотла. Я не имею ничего против людей, которые живут двумя этажами ниже. Почему они должны лишиться дома, если мой муж решил завести себе любовницу? Но позволить Джеймсу поселиться с этой любовницей в нашей квартире… Только через мой труп.
Знаете, я часто слышала от людей эту фразу и всегда думала, что они перебарщивают, что работают на публику. Я и сама повторяла ее тысячу раз, но только сейчас действительно имела это в виду.
Только через мой труп Джеймс поселит Дениз в моем доме!
А как быть с деньгами? Каким образом я исхитрюсь содержать Кейт и себя на свою зарплату?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48