К вечеру она уже была в камере тюрьмы Шерш-Миди.
Долгое время она лежала, свернувшись клубком, на тюфяке... Бронна попыталась разобраться в боли, пронизывающей грудную клетку. По-видимому, ничего не сломано, просто сильный ушиб. Она потихоньку собиралась с силами, вглядываясь в полумрак. Камера была около двух с половиной метров в ширину и трех с половиной в длину. За долгие годы стены потемнели от свечной копоти. Маленькое окошко за решеткой, туалет... Раковины умывальника не было. Единственный источник света – свеча на полочке под окном.
В камере было очень холодно. Она осмотрелась в поисках простыни или одеяла – хоть чего-нибудь, во что можно завернуться, чтобы унять дрожь. Ничего. Только ее топкая куртка. На краю тюфяка она заметила темный комок и потянулась к нему. Это был ее портфель! Какое чудо, что они не сочли нужным конфисковать его. Бронна накинулась на портфель, будто это была горячая пища. Расстегнула, высыпала на тюфяк содержимое. Немного же там было – расческа, два карандаша, ее маленький блокнот, пустой кошелек... Они забрали деньги.
Еще одно чудо! В портфеле, все еще связанные потертым кожаным ремешком, лежали книги Максима, которые он попросил ее взять. Она рассмотрела обложки. Одна из книг оказалась англо-французским словарем. Второй книгой был самоучитель игры в шахматы – игры, в которую она никогда не играла и которую никогда не понимала. Третья – атлас мира.
Она отложила книги и стала снова сосредоточенно размышлять о своем положении. Бронна думала о родителях – как они, должно быть, сходили с ума, когда она не вернулась из школы. Затем Бронна сконцентрировалась на ощущении голода – с раннего утра она ничего не ела. Внимание отвлеклось неутихающей болью в груди и парализующим холодом.
Бронна поднесла к свече свои застывшие пальцы, потом ладони – пока огонь не начал обжигать кожу. Когда руки стали достаточно теплыми, она засунула их под рубашку, потом прижала к вискам, к запястьям... Немного теплее... Бронна обернула ноги краем тонкого тюфяка и приказала себе уснуть. С наступлением дня кто-нибудь должен прийти и выпустить ее. Ведь это была всего лишь студенческая демонстрация.
Бронна забылась тревожным сном, когда заскрипела, открываясь, тяжелая металлическая дверь. Удары собственного сердца пробудили ее окончательно. Они идут, чтобы освободить ее! Все оказалось нелепой бюрократической ошибкой... В темноте девушка перевернулась и попыталась сесть, но в этот момент получила удар кулаком в губы, и голова ее снова откинулась к стене. Она была слишком ошеломлена, чтобы снова попытаться сесть. Рот заполнила теплая кровь, попахивающая сырым мясом.
Как оказалось, их было двое... Грубые руки рвали ее одежду. Еще одни руки раздвигали ее ноги. Бронну начало непроизвольно трясти. Она ощущала запах винного перегара и грубую ткань солдатской формы. Обхватив тело Бронны коленями, солдат втискивал в нее что-то, казавшееся одновременно твердым и мягким. Он входил в нее все глубже и глубже. Ей казалось, что ее разрывают пополам. От боли за закрытыми веками разлетались искры. Наконец он застонал и скатился с нее, а его место занял второй.
Она сосредоточилась на своем собственном дыхании. Если она дышит, значит, жива. Они входили в ее тело, но не могли войти в ее разум. Она мало знала о мужчинах и о том, как они это делают, но знала точно, что это не может продолжаться бесконечно. В конце концов они прекратят эти влажные, болезненные шлепки плотью о плоть – и уйдут.
Второй солдат бормотал странные слова – немецкие слова, которых она не понимала. Закончив, он поднялся на ноги и плюнул в нее. Она ощущала, как горит у нее на щеке жирное влажное пятно, но лежала, крепко закрыв глаза, пока не услышала, как их ботинки зашаркали по покрытому грязью полу. Дверь захлопнулась...
Очень долго она лежала, окаменев, свернувшись в клубок и прислушиваясь к звукам, опасаясь, что они могут вернуться.
На рассвете она снова услышала звук открывающейся двери – и вжалась в стену. Раздался металлический скрежет по полу, и, обернувшись, она увидела женщину-охранницу, которая оставила у тюфяка котелок с неаппетитным тепловатым супом и маленький ломтик черствого хлеба. Бронна набросилась на суп, как животное, и проглотила все, даже не распробовав.
День сменился ночью, а она все не двигалась. Ее обнаженные нервы могли воспринимать только сигналы, предупреждающие о возвращении солдат.
Они приходили три ночи подряд. Девушка молча подчинялась, как бы отключая на это время свой мозг от тела.
После той ночи, когда в ее камеру в первый раз не пришли солдаты, она обнаружила, проснувшись, что разум ее поразительно ясен. Ужас и ненависть, владевшие ею, уступили место холодной отрешенности с известной примесью гордости. Она была жива. Она не сошла с ума. Она не изошла слезами.
Она контролировала себя.
То, что сделали с ней солдаты, – еще не самое худшее, что могло произойти. Конечно, ей не нравилось, когда ее били, но все остальное, столь отвратительное и болезненное, особенно сначала, не вызвало перелома костей, не оставило открытых ран. Ее тело сейчас ничего для нее не значило. Оно существовало для нее лишь постольку, поскольку поддерживало голову, в которой находился мозг. А мозг там, внутри, был чистым и целым.
В то утро солнце протянуло длинный косой лучик бледного золотого света сквозь решетку окна. Лучик был тоненький и не давал тепла, но пятно света на полу у тюфяка наполнило ее невыразимой радостью.
Она перевернула тюфяк поближе к солнечному свету и вытащила книгу Максима по шахматам. Не спеша, жмурясь от слабого солнечного луча, она начала читать.
В это же утро Бронна впервые услышала во дворе, под окном, крики и звуки выстрелов. Это могло означать только одно – расстрел. Она немного послушала, дожидаясь тишины, чтобы продолжить свое занятие. Когда все утихло, она вернулась к раскрытой книге.
День подошел к концу, и Бронна обнаружила, что попала в фантастический мир шахмат, населенный королями и королевами, рыцарями и епископами. Мир стратегии и тайны, математики и бесконечной интриги.
Когда стало слишком темно, чтобы читать, Бронна перетащила свечку к тюфяку, совершила обряд согревания своих озябших пальцев и при свете свечи вновь начала с первой страницы. После второго чтения она обнаружила, что запомнила книгу почти наизусть.
Ночью ей снилась огромная шахматная доска.
Возбужденная, она ставила на нее воображаемые фигуры, передвигая их в точном соответствии с гамбитами, описанными в книге.
На следующее утро девушка проснулась оживленная, освобожденная от всех страхов, готовая начать новый день.
«Если это и ад, – рассуждала она, – то он не внутри меня. Ад – только снаружи».
Она больше не была одинока. Ее способность мыслить и познавать наполнила камеру людьми.
Если она переживет этот кошмар, который с ней сейчас происходит, ничего худшего с ней уже не случится.
Бронна понемногу начала собирать хлеб от каждой еды, пряча крошки, перемешанные с каплями воска от свечи, в кармане юбки. Когда набралось достаточно хлеба и воска, Бронна начала лепить примитивные шахматные фигурки.
На полу она расчертила квадрат со сторонами по полметра. Соскребая свечную копоть со стен, закрасила клетки и подчернила фигуры. Наконец дело было сделано. Чтобы уберечь свое творение, она накрыла шахматную доску тюфяком. С помощью расчески и карандаша углубила щель в осыпающейся штукатурке стены. Места стало достаточно, чтобы спрятать туда импровизированные шахматные фигурки. Когда все было готово, Бронна снова открыла книгу Максима на первой странице и села играть – сама против себя.
Проходившие дни теперь уже не казались бесконечными. Когда Бронна маневрировала шахматными фигурами, передвигая их по импровизированной доске, ее разум на целый день покидал грязную камеру.
Вечером, при свете свечи, она медленно, по одному слову читала словарь Максима, запоминая язык, который никогда в жизни не слышала.
Наконец она почувствовала, что знает достаточно много слов, и взялась за атлас. Она начала знакомиться с географией мира, заставляя себя пользоваться только своим новым языком.
Однажды утром она заканчивала умываться, когда услышала, что дверь открывается. Вошел мужчина – охранник, которого она никогда не видела раньше.
– Выходи! – скомандовал он. Бронна, стоявшая на коленях перед унитазом, неуверенно выпрямилась. Она стояла, глядя на солдата, и пыталась понять, что это.
– Бери свои вещи и катись, пока не передумали, – торопил ее охранник.
Не вполне веря в то, что слышит, Бронна вытащила книги и портфель из-под тюфяка, прошла мимо охранника и вышла за дверь. Совершенно спокойно, без проблеска надежды или чувства страха, она думала о том, что ее ведут на расстрел.
Охранник провел ее по длинному коридору, отпер входную дверь тюрьмы и грубо вытолкнул ее на ступеньки.
Она была на свободе!
Сначала Бронна шла очень медленно. Несколько месяцев она не проходила больше двух метров за раз. После каждого шага она ожидала, что услышит окрик, ощутит руку на своем плече, услышит звук выстрела и почувствует удар в спину. Ничего этого не случилось – и она побежала.
Вот и угол ее родной улицы... У порога отцовского отеля силы покинули ее. Она сдалась – и упала без сознания на каменные ступени.
* * *
– Тише! Тише!
Бронна услышала звук и попыталась открыть глаза. Но сил поднять веки не было.
При звуках чьего-то шепота перед закрытыми глазами встали покрытые сажей стены ее камеры в мигающем свете свечи.
– Не будите, ей нужен сон, – ласково прозвучало у ее уха.
Она ощутила запах чего-то прекрасного, похожего на аромат фиалки.
– Кажется, она просыпается, – произнес прежний заботливый женский голос.
Он напоминал звук колокольчика.
Бронна со страхом заставила себя открыть глаза. Она находилась не в камере, а в оклеенной обоями комнате. Обои казались знакомыми, как и женщина, склонившаяся над ней. У женщины было милое, приветливое лицо с округлым подбородком и большими выразительными глазами.
– Здравствуй! – мягко сказала она. – Как ты себя чувствуешь?
Бронна смогла ответить только пристальным взглядом.
– Меня зовут Дексия. Как ты себя сейчас чувствуешь?
Она сняла компресс с головы Бронны и опустила его в металлическую миску, стоящую на ночном столике.
– Где я? – прерывисто выговорила Бронна.
Произнося эти слова, она ощутила свистящий звук в своей груди и разразилась внезапным кашлем. Она попыталась зажать свой рот руками и поняла, что обе руки забинтованы. Когда приступ прошел, она в изнеможении откинулась на подушку.
– Что со мной? – чуть слышно спросила она.
– У тебя коллапс легкого, – ответила женщина. – Почти пять дней ты лежала без сознания с очень высокой температурой. Это инфекция, но мы нашли нужное лекарство.
– Мои руки! – выкрикнула Бронна. – Что с моими руками?
– На них сильные ожоги. И они тоже поражены инфекцией.
Бронна рассматривала прекрасное лицо женщины.
– Вы мадам Соланж, – сказала она наконец. – Я в вашем номере. Помню эти обои. Вы все еще здесь живете?
– Да, дорогая. Я теперь здесь одна, – ответила печально мадам Соланж. – Но откуда ты меня знаешь?
Прежде чем Бронна успела ответить, кто-то стоявший в ногах кровати добавил:
– Больше никого не осталось.
Бронна перевела взгляд и увидела молодую женщину с коричневатой кожей, одетую в длинную, падающую свободными складками одежду – такая была изображена в атласе Максима, в разделе, посвященном Индии.
– Это Нанти, – сказала мадам Соланж, указывая кивком головы на молодую женщину. – Она прислуживает мне здесь и помогает одеваться в гримерной театра. Сейчас ухаживает и за тобой.
– Где мои родители? – спросила Бронна, боясь услышать ответ.
Женщины обменялись недоуменными взглядами.
– Где они все? – настойчиво повторяла она, чувствуя, что произошло что-то ужасное. – Мои отец и мать. Моя сестра. Куда они делись?
– Нанти! О Боже! – Мадам Соланж подняла руки к лицу. – Так ты, наверное, дочь господина Чарных? – Она выглядела совершенно убитой. – Дорогая девочка, я же не знала, кто ты такая...
– Но, мадам! – сказала пораженная Нанти. – Ведь месье Чарных считал, что его дочь погибла.
– Бедняжка! – воскликнула мадам Соланж. – Что же с тобой случилось?
– Я была в тюрьме. С прошлой осени. Меня схватили во время студенческой демонстрации. Но где мои родители? Они знают, что со мной все в порядке?
Мадам Соланж крепко сжала руку Бронны, глаза ее наполнились слезами.
– Они уехали, – сказала она мягко. – Все уехали.
– Уехали? Куда? На юг? У мамы сестра в Руане. Не могу представить себе, чтобы отец бросил гостиницу!
– Нет, милая. – Мадам Соланж старалась говорить спокойно. – Их арестовали несколько месяцев назад. Насколько мне известно, их отправили в лагерь в Гюре. Наверное, надо взглянуть правде в глаза. Боюсь, их уже нет в живых.
– И моей сестры тоже? – произнесла она чуть слышно.
Женщины кивнули в ответ.
– О Боже... Как это произошло? – сквозь слезы спросила Бронна.
– Меня здесь не было, но мне рассказали, – печально ответила Дексия. – Вооруженные люди приехали в прошлом ноябре ночью. Они обнаружили у твоего отца радио и обвинили его в причастности к движению Сопротивления. Всех увезли в грузовике. Когда мы с Нанти вернулись из театра, гостиница была пуста. Ее охраняли солдаты. Они впустили нас только потому, что я была с моим другом, майором фон Кесселем.
– Тот самый майор. – Голос Бронны звучал безжизненно.
– Ой, – сказала мадам Соланж с удивлением. – Ты знаешь майора?
– Я видела его. – Бронна закрыла глаза. – Здесь... до... – Перед ее мысленным взором возникли темные силуэты двух солдат, приходивших в ее камеру, и она почувствовала, как к ее голому животу прижимаются медные пуговицы, такие же, как на форме майора. – Вы с ними заодно, да? – шепотом проговорила она.
– Что ты имеешь в виду? – Мадам Соланж выпустила руку Бронны.
– Нацистка. Должно быть, вы нацистка. Они ведь не арестовали вас. Не расстреляли и не отправили в лагерь благодаря вашему другу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51