https://wodolei.ru/catalog/mebel/komplekty/
Так что он, наверное, просто убедил себя, что это что-то большее. Мне так иногда казалось. Например, этот ленч в Оксфорде. Вы помните? – Он смущенно отвел глаза. – Но это было отчасти из-за соперничества. Я имею в виду, он видел, что вы интересуетесь мамой. Все, кто сидел за столом, это поняли, кроме мамы.
– Неужели? – спросил Колин. – О Господи…
– Но насчет Роуленда вам беспокоиться нечего. Она никогда не смотрела на него так, как смотрит сейчас на вас. Так что, если вы действительно хотите на ней жениться…
– Если? Если? – Колин обогнал сразу три машины. – Том, никаких «если» тут быть не может. Дайте мне совет.
Том задумался. Теперь он чувствовал себя на десять лет старше, чем когда садился в машину. Он думал о том, что ему нравится этот немного взбалмошный человек. Он гадал, окажется ли этот человек взбалмошным настолько, чтобы дать ему поездить на «Астон-Мартин». Он спрашивал себя, почему он уже двадцать часов не думает о Кате и следует ли считать это обстоятельство прогрессом.
– Вы хорошо играете в шахматы? – вдруг спросил Том Колина.
– Неплохо. Почему вы спрашиваете?
– Мама играет потрясающе. Я имею в виду – настолько плохо, что это потрясает. Но когда она играет, она делает одну вещь, и это навело меня на мысль…
Несколько минут Том говорил не переставая. Под конец глаза у Колина стали совсем круглыми.
– Вы так думаете? Вы уверены? Когда?
Том нахмурился и опять задумался.
– Когда кончаются эти съемки? В конце февраля? Через три месяца? Это в самый раз. Значит, в марте.
– Три месяца? Я не выдержу.
– Поверьте мне, первое марта – это то, что нужно, – к удивлению Колина, проговорил Том.
* * *
Неделю спустя, в середине декабря, Линдсей отправилась в Лондон, чтобы помочь Пикси перебраться в свою, некогда горячо ею любимую, квартиру. Переезд не потребовал много времени, потому что все имущество Пикси состояло из стереосистемы, волнистого попугайчика и одного чемодана.
– Пикси, у тебя есть что-нибудь еще? – спросила Линдсей, когда они расположились в ее бывшей гостиной. – Как насчет книг? Одежды? Ты хочешь сказать, что это вся твоя одежда?
– Мне она больше не нужна, – ответила Пикси.
Она зевнула, потянулась, взбила рыжие волосы и исполнила небольшой танец.
– Я начинаю новую жизнь. Новая квартира, новый цвет волос, новая работа, новая одежда и новое будущее.
– Как идет работа? – спросила Линдсей, с унылым видом оглядывая свою, уже бывшую, квартиру.
– Блестяще. Макс говорит, что я самый лучший редактор отдела моды из всех, кто у него был. Разумеется, не считая тебя.
– И на том спасибо. Страшно ему признательна.
– А эту квартирку не сравнить с той дырой, где я жила… Можно я тут кое-что перекрашу?
– Поступай, как тебе заблагорассудится, – сказала Линдсей.
– А ты уверена, что хочешь ее только сдавать? Я бы ее купила. Взяла бы ссуду.
– С чего это я тебе ее продам? – Линдсей села. – Она еще может мне самой понадобиться.
– Что-то случилось?
– Да. Кажется, у меня больше никогда не будет детей.
– А почему тебя это волнует? – Пикси в недоумении уставилась на нее. – Разве это имеет какое-нибудь значение? Или я не посвящена в какие-то тайны.
– Никаких тайн! Никогда в жизни я не была так серьезна. Я люблю его. Я люблю его до безумия. И я хочу от него детей.
Пикси открыла было рот, чтобы протестовать, спорить и доказывать, но, взглянув на Линдсей, снова его закрыла.
– И даже во множественном числе? – поинтересовалась она.
– Если это возможно. Я была бы счастлива иметь и одного, но если первый ребенок будет девочкой, тогда я не остановлюсь в своих попытках.
– Линдсей, посмотри на меня, – твердым голосом проговорила она. – Ты хочешь этого ради него или и для себя самой?
– Для нас обоих. – Она с несчастным видом взглянула на Пикси. – Я ничего не могу с этим поделать, Пикси. И всегда была такой. У меня прямая связь между сердцем и маткой. Я отсталая, Пикси, примитивная.
Пикси была согласна с этим утверждением, но не успела этого высказать, потому что Линдсей заплакала.
– О, Пикси, я так его люблю, – пробормотала она. – Люблю всем сердцем. Он замечательный человек и был бы замечательным отцом. Я знаю, что ему нужен наследник, но дело не только в этом.
– Надеюсь, что не только, – пробурчала Пикси, не одобрявшая права первородства и считавшая все это пережитком девятнадцатого века.
– Ему нужны дети. Я знаю, что он хочет детей, только он никогда об этом не говорит, потому что боится сделать мне больно. Он понимает, что я уже давно не девочка и не очень-то гожусь для роли матери. Да я и сама боюсь этого.
Пикси надолго задумалась.
– Дай-ка мне свои сроки, – сказала она наконец. – Мы сейчас рассчитаем… Когда Колин в следующий раз приедет из Йоркшира?
– Завтра. Но только на полдня.
– Завтра будет в самый раз. На полдня? Ну и что? Ты прекрасно можешь уложиться в десять минут.
Пикси встала, открыла свой чемодан, порылась в нем и извлекла маленькую белую баночку.
– Вот, – с удовлетворением проговорила она. – Значит, так, вотри это в кожу за полчаса до того, как вы броситесь друг другу в объятия. Он немыслимо дорогой и никогда не подводит. Поверь мне, Линдсей, это помогло бы даже восьмидесятилетней старухе.
– А зачем он тебе? – изумилась Линдсей.
– Взяла на пробу, – коротко сказала Пикси.
– Проблема не в этом.
– Линдсей, с этим кремом ты сразу залетишь, я тебя уверяю.
– Я в это не верю. Сплошное шарлатанство.
– Делай, как я тебе говорю. И еще надень янтарное ожерелье. У тебя есть янтарное ожерелье? Нет? Тогда срочно купи и не снимай его ни при каких обстоятельствах. Обещай мне.
– Хорошо, я обещаю. – Линдсей улыбнулась.
– Вот так-то лучше. А теперь давай выпьем, и я расскажу тебе все сплетни. Нет, лучше сначала ты.
– Я не знаю никаких сплетен. – Линдсей вздохнула. – Я сижу одна со всеми этими вырезками для своей книги. Что еще? Я навещаю отца Колина или он заглядывает ко мне. Мне он ужасно нравится. Он так старомодно выражается. Представляешь, он говорит «Клянусь Юпитером». Вчера он принес мне щенка. Прелестное существо с карими глазами. Я назвала его Джиппи.
Пикси кивнула.
– Том пришел в себя, он уехал с Колином в Йоркшир. Работают там по восемнадцать часов в день. Я по ним очень скучаю. – После паузы она продолжала: – Пикси, получается, что я живу от одного телефонного звонка до другого. От письма до письма. Я так его люблю. – Она вздохнула. – Я знаю, что ты этого не одобряешь, но когда-нибудь ты меня поймешь.
Пикси была полна решимости этого не делать. Однако голос и выражение лица Линдсей произвели на нее впечатление. Она решила быстро сменить тему.
– Нет уж, я займусь чем-нибудь другим. – Она налила в бокалы вино, которое принесла с собой, села на подушку возле дивана и вытянула ноги. – Прежде всего, – начала она, – тебе грозит опасность. Вчера я познакомилась с одной сумасшедшей женщиной – Лулу… Забыла фамилию.
– Лулу Сабатьер? Не может быть. Эта проклятая Лулу гоняется за мной уже несколько месяцев. Неужели ты правда ее видела? На что она похожа?
– Странная. Высокая. Длинные белые волосы. Около сорока. Зубы как у кролика. Акцент. Не то австралийский, не то новозеландский.
– Не может быть! – изумленно воскликнула Линдсей. По описаниям Пикси она узнала женщину, с которой встретилась случайно в коридоре на вечеринке в канун Дня Всех Святых. – Но я же встречалась с ней. Она назвалась каким-то другим именем. Зачем ей это понадобилось?
– Я же говорю, она странная. Она все толковала мне, как ты ей нравишься, как ты ходила в ее сад, в общем, несла всякую чушь. Знаешь, почему она за тобой охотилась? Она представляет этого ужасного актера… Как же его зовут? Ну, тот, что похож на мальчика из церковного хора.
– Ник Хикс? Не могу поверить.
– Именно он. Она хотела, чтобы ты использовала его как модель, когда будешь писать о мужских модах, а теперь она пристает с тем же самым ко мне. Неужели он так жаждет выставляться напоказ?
– Да, несомненно. – Линдсей нахмурилась. Она вспоминала вечер у Лулу Сабатьер, огромное помещение, похожее на палубу авианосца, волшебный сад. – Как странно, – сказала она. – Когда она позвонила мне в тридцать пятый раз, я подумала, что у нее, может быть, действительно что-нибудь важное.
– Знаешь, с кем подписали контракт Роуленд и Макс? Не с кем иным, как с Паскалем Ламартином. Макс говорит, что сейчас он работает над какой-то книгой, а со следующего года снова будет выезжать в военные зоны. – Помолчав, Пикси добавила: – А мне казалось, ты говорила, что Паскаль с этим покончил навсегда. Он же обещал это своей жене.
– Так и было. И он согласился работать на Роуленда? Это невероятно!
– Решено и подписано. Макс вцепился в него мертвой хваткой.
– О какой войне идет речь? Никак не могу в это поверить.
– О, всегда где-нибудь идет война, – беспечно заметила Пикси. – А теперь по-настоящему интересные новости. О самом Роуленде. Держись, Линдсей, а то упадешь. Ты, наверное, не поверишь, но я слышала…
Некоторое время Линдсей слушала внимательно. Постепенно ее охватывала печаль. Она взглянула на диван, на котором они с Роулендом сидели и разговаривали после возвращения из Оксфорда. Она думала о том, о чем они говорили, и о том, что уже никогда не будет сказано. Теперь она понимала, что это был один из многих моментов, когда перед ними, особенно перед Роулендом, вставал призрак будущего, которого он просто-напросто боялся. Боялся выбора, боялся повседневных будничных отношений, боялся потерять свободу.
– Ну что ж, буду рада, если все в его жизни устроится. Я желаю ему самого лучшего, – тихо сказала она, когда Пикси договорила. Эти слова прозвучали очень взволнованно и искренне.
– У тебя новые духи? Дорогая, ты пахнешь чудесно, – сказал Колин. Они лежали в кровати, укрывшись одеялом и пледом, в голубой спальне в домике на ферме.
– Д-да, мне их дала Пикси.
– Ожерелье мне тоже нравится. Мне нравится, когда на тебе ожерелье и больше ничего… Интересно, что именно производит на меня такое сильное впечатление – духи, ожерелье или отсутствие всего остального?
– Думаю, что ожерелье, – отозвалась Линдсей. – Я купила его вчера. Такой чудесный янтарь. Колин, он того же цвета, что и твои волосы.
Колин нежно целовал ее бедра, треугольник жестких завитков волос, живот с почти невидимыми растяжками, груди и рот. Он любил каждую частичку ее тела.
– Это невыносимо, – сказал он. – Уже почти пять, скоро рассветет. Мне пора ехать.
– Нет, не уходи, пожалуйста, не уходи, я этого не вынесу. Не может быть, чтобы прошло двенадцать часов.
– Двенадцать с половиной. Линдсей, выходи за меня замуж.
– Колин, я… Дай мне еще немного времени, это очень серьезный шаг… Послушай, я хочу сказать… Дорогой, если ты… Да, вот так – прекрасно! Если ты немного подвинешься вперед… О, как хорошо, Колин! Ты – просто чудо. Каждый раз, когда это с тобой происходит, я… Нет, мы не должны… Ты опоздаешь.
– Мне на это наплевать, – глухо ответил Колин.
– С Новым годом, – сказал Роуленд Макгир, выбираясь из машины. – Интересно, можно поздравлять с Новым годом в середине января? Мы еле доехали. Дорога до Оксфорда вся заледенела, а уж этот проселок… И все-таки мы решили ненадолго заехать.
Он поцеловал Линдсей, которая вышла навстречу машине, напялив на себя свитер, пиджак и пальто Колина. Роуленд оглядел ее с головы до ног.
– Ты великолепно выглядишь. Ты выглядишь как… Деревенская жизнь явно пошла тебе на пользу. – Он оглянулся и открыл заднюю дверцу, выпуская свою спутницу из машины. – Линдсей, это Мириам. Мириам, это Линдсей.
Женщины пожали друг другу руки. У Мириам Старк возникло впечатление, что эта маленькая женщина с пушистыми волосами не видит ее. Ее лицо излучало сияние. От мороза на ее щеках горел яркий румянец, а в глазах светилось счастье. Быстро говоря и жестикулируя руками в красных шерстяных перчатках, она повела их в дом.
Было видно, что она гордится своим домом. Когда Роуленд и Мириам разделись, она усадила их перед большим камином и быстро накрыла на стол. В честь их приезда Линдсей испекла торт и с гордостью водрузила в центре стола.
На Линдсей были кожаные сапоги на низком каблуке, бордовые брюки, заправленные в сапоги, просторная рубашка и мужской твидовый пиджак. На шее у нее было янтарное ожерелье.
Мириам Старк находила ее красивой. Линдсей была немного похожа на мальчика, на травести. Мириам отметила, что каждую вторую фразу она начинает со слова «Колин», и когда она произносила это имя, румянец на ее щеках становился ярче, а глаза светились.
Потом, когда они встали из-за стола, ее впечатления несколько изменились. Мириам поняла, что Линдсей старше, чем ей показалось сначала. Принимая во внимание возраст ее сына, она могла оказаться даже старше, чем сама Мириам. Хотя со своими короткими волосами и импульсивностью Линдсей по-прежнему напоминала неугомонного подростка, в ее радости было что-то удивительно женственное. В ней угадывалось сомнение и надежда, и Мириам это трогало.
Мириам заметила, что Линдсей ела очень мало. Еще она заметила, что время от времени Линдсей непроизвольно прижимает маленькую руку к животу. Мириам, которая когда-то вынашивала ребенка, безошибочно распознала этот жест – наполовину защитный, наполовину суеверный.
Она взглянула на Роуленда, гадая, заметил ли он то, что заметила она. Похоже, что он ничего не заметил. Роуленд становился все более и более молчаливым, и, заметив, что он отводит глаза, чтобы не видеть сияющего лица Линдсей, Мириам вдруг поняла, что ему невыносимо здесь находиться. Что ж, значит, надо менять планы и возвращаться. Мириам поняла, что, по крайней мере, по двум причинам им не следовало задерживаться в гостеприимном доме Колина и Линдсей: ей было жалко и Роуленда, и себя. Она встала и сообщила, что им уже пора ехать.
– Она тебе понравилась? – прервал молчание Роуленд, когда они уже проехали половину пути.
– Очень понравилась. Она какая-то прозрачная. Я этому завидую. – После паузы она добавила: – Я думаю, что она не напишет свою книгу.
– Скорее всего, нет. – Роуленд не сводил глаз с дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Неужели? – спросил Колин. – О Господи…
– Но насчет Роуленда вам беспокоиться нечего. Она никогда не смотрела на него так, как смотрит сейчас на вас. Так что, если вы действительно хотите на ней жениться…
– Если? Если? – Колин обогнал сразу три машины. – Том, никаких «если» тут быть не может. Дайте мне совет.
Том задумался. Теперь он чувствовал себя на десять лет старше, чем когда садился в машину. Он думал о том, что ему нравится этот немного взбалмошный человек. Он гадал, окажется ли этот человек взбалмошным настолько, чтобы дать ему поездить на «Астон-Мартин». Он спрашивал себя, почему он уже двадцать часов не думает о Кате и следует ли считать это обстоятельство прогрессом.
– Вы хорошо играете в шахматы? – вдруг спросил Том Колина.
– Неплохо. Почему вы спрашиваете?
– Мама играет потрясающе. Я имею в виду – настолько плохо, что это потрясает. Но когда она играет, она делает одну вещь, и это навело меня на мысль…
Несколько минут Том говорил не переставая. Под конец глаза у Колина стали совсем круглыми.
– Вы так думаете? Вы уверены? Когда?
Том нахмурился и опять задумался.
– Когда кончаются эти съемки? В конце февраля? Через три месяца? Это в самый раз. Значит, в марте.
– Три месяца? Я не выдержу.
– Поверьте мне, первое марта – это то, что нужно, – к удивлению Колина, проговорил Том.
* * *
Неделю спустя, в середине декабря, Линдсей отправилась в Лондон, чтобы помочь Пикси перебраться в свою, некогда горячо ею любимую, квартиру. Переезд не потребовал много времени, потому что все имущество Пикси состояло из стереосистемы, волнистого попугайчика и одного чемодана.
– Пикси, у тебя есть что-нибудь еще? – спросила Линдсей, когда они расположились в ее бывшей гостиной. – Как насчет книг? Одежды? Ты хочешь сказать, что это вся твоя одежда?
– Мне она больше не нужна, – ответила Пикси.
Она зевнула, потянулась, взбила рыжие волосы и исполнила небольшой танец.
– Я начинаю новую жизнь. Новая квартира, новый цвет волос, новая работа, новая одежда и новое будущее.
– Как идет работа? – спросила Линдсей, с унылым видом оглядывая свою, уже бывшую, квартиру.
– Блестяще. Макс говорит, что я самый лучший редактор отдела моды из всех, кто у него был. Разумеется, не считая тебя.
– И на том спасибо. Страшно ему признательна.
– А эту квартирку не сравнить с той дырой, где я жила… Можно я тут кое-что перекрашу?
– Поступай, как тебе заблагорассудится, – сказала Линдсей.
– А ты уверена, что хочешь ее только сдавать? Я бы ее купила. Взяла бы ссуду.
– С чего это я тебе ее продам? – Линдсей села. – Она еще может мне самой понадобиться.
– Что-то случилось?
– Да. Кажется, у меня больше никогда не будет детей.
– А почему тебя это волнует? – Пикси в недоумении уставилась на нее. – Разве это имеет какое-нибудь значение? Или я не посвящена в какие-то тайны.
– Никаких тайн! Никогда в жизни я не была так серьезна. Я люблю его. Я люблю его до безумия. И я хочу от него детей.
Пикси открыла было рот, чтобы протестовать, спорить и доказывать, но, взглянув на Линдсей, снова его закрыла.
– И даже во множественном числе? – поинтересовалась она.
– Если это возможно. Я была бы счастлива иметь и одного, но если первый ребенок будет девочкой, тогда я не остановлюсь в своих попытках.
– Линдсей, посмотри на меня, – твердым голосом проговорила она. – Ты хочешь этого ради него или и для себя самой?
– Для нас обоих. – Она с несчастным видом взглянула на Пикси. – Я ничего не могу с этим поделать, Пикси. И всегда была такой. У меня прямая связь между сердцем и маткой. Я отсталая, Пикси, примитивная.
Пикси была согласна с этим утверждением, но не успела этого высказать, потому что Линдсей заплакала.
– О, Пикси, я так его люблю, – пробормотала она. – Люблю всем сердцем. Он замечательный человек и был бы замечательным отцом. Я знаю, что ему нужен наследник, но дело не только в этом.
– Надеюсь, что не только, – пробурчала Пикси, не одобрявшая права первородства и считавшая все это пережитком девятнадцатого века.
– Ему нужны дети. Я знаю, что он хочет детей, только он никогда об этом не говорит, потому что боится сделать мне больно. Он понимает, что я уже давно не девочка и не очень-то гожусь для роли матери. Да я и сама боюсь этого.
Пикси надолго задумалась.
– Дай-ка мне свои сроки, – сказала она наконец. – Мы сейчас рассчитаем… Когда Колин в следующий раз приедет из Йоркшира?
– Завтра. Но только на полдня.
– Завтра будет в самый раз. На полдня? Ну и что? Ты прекрасно можешь уложиться в десять минут.
Пикси встала, открыла свой чемодан, порылась в нем и извлекла маленькую белую баночку.
– Вот, – с удовлетворением проговорила она. – Значит, так, вотри это в кожу за полчаса до того, как вы броситесь друг другу в объятия. Он немыслимо дорогой и никогда не подводит. Поверь мне, Линдсей, это помогло бы даже восьмидесятилетней старухе.
– А зачем он тебе? – изумилась Линдсей.
– Взяла на пробу, – коротко сказала Пикси.
– Проблема не в этом.
– Линдсей, с этим кремом ты сразу залетишь, я тебя уверяю.
– Я в это не верю. Сплошное шарлатанство.
– Делай, как я тебе говорю. И еще надень янтарное ожерелье. У тебя есть янтарное ожерелье? Нет? Тогда срочно купи и не снимай его ни при каких обстоятельствах. Обещай мне.
– Хорошо, я обещаю. – Линдсей улыбнулась.
– Вот так-то лучше. А теперь давай выпьем, и я расскажу тебе все сплетни. Нет, лучше сначала ты.
– Я не знаю никаких сплетен. – Линдсей вздохнула. – Я сижу одна со всеми этими вырезками для своей книги. Что еще? Я навещаю отца Колина или он заглядывает ко мне. Мне он ужасно нравится. Он так старомодно выражается. Представляешь, он говорит «Клянусь Юпитером». Вчера он принес мне щенка. Прелестное существо с карими глазами. Я назвала его Джиппи.
Пикси кивнула.
– Том пришел в себя, он уехал с Колином в Йоркшир. Работают там по восемнадцать часов в день. Я по ним очень скучаю. – После паузы она продолжала: – Пикси, получается, что я живу от одного телефонного звонка до другого. От письма до письма. Я так его люблю. – Она вздохнула. – Я знаю, что ты этого не одобряешь, но когда-нибудь ты меня поймешь.
Пикси была полна решимости этого не делать. Однако голос и выражение лица Линдсей произвели на нее впечатление. Она решила быстро сменить тему.
– Нет уж, я займусь чем-нибудь другим. – Она налила в бокалы вино, которое принесла с собой, села на подушку возле дивана и вытянула ноги. – Прежде всего, – начала она, – тебе грозит опасность. Вчера я познакомилась с одной сумасшедшей женщиной – Лулу… Забыла фамилию.
– Лулу Сабатьер? Не может быть. Эта проклятая Лулу гоняется за мной уже несколько месяцев. Неужели ты правда ее видела? На что она похожа?
– Странная. Высокая. Длинные белые волосы. Около сорока. Зубы как у кролика. Акцент. Не то австралийский, не то новозеландский.
– Не может быть! – изумленно воскликнула Линдсей. По описаниям Пикси она узнала женщину, с которой встретилась случайно в коридоре на вечеринке в канун Дня Всех Святых. – Но я же встречалась с ней. Она назвалась каким-то другим именем. Зачем ей это понадобилось?
– Я же говорю, она странная. Она все толковала мне, как ты ей нравишься, как ты ходила в ее сад, в общем, несла всякую чушь. Знаешь, почему она за тобой охотилась? Она представляет этого ужасного актера… Как же его зовут? Ну, тот, что похож на мальчика из церковного хора.
– Ник Хикс? Не могу поверить.
– Именно он. Она хотела, чтобы ты использовала его как модель, когда будешь писать о мужских модах, а теперь она пристает с тем же самым ко мне. Неужели он так жаждет выставляться напоказ?
– Да, несомненно. – Линдсей нахмурилась. Она вспоминала вечер у Лулу Сабатьер, огромное помещение, похожее на палубу авианосца, волшебный сад. – Как странно, – сказала она. – Когда она позвонила мне в тридцать пятый раз, я подумала, что у нее, может быть, действительно что-нибудь важное.
– Знаешь, с кем подписали контракт Роуленд и Макс? Не с кем иным, как с Паскалем Ламартином. Макс говорит, что сейчас он работает над какой-то книгой, а со следующего года снова будет выезжать в военные зоны. – Помолчав, Пикси добавила: – А мне казалось, ты говорила, что Паскаль с этим покончил навсегда. Он же обещал это своей жене.
– Так и было. И он согласился работать на Роуленда? Это невероятно!
– Решено и подписано. Макс вцепился в него мертвой хваткой.
– О какой войне идет речь? Никак не могу в это поверить.
– О, всегда где-нибудь идет война, – беспечно заметила Пикси. – А теперь по-настоящему интересные новости. О самом Роуленде. Держись, Линдсей, а то упадешь. Ты, наверное, не поверишь, но я слышала…
Некоторое время Линдсей слушала внимательно. Постепенно ее охватывала печаль. Она взглянула на диван, на котором они с Роулендом сидели и разговаривали после возвращения из Оксфорда. Она думала о том, о чем они говорили, и о том, что уже никогда не будет сказано. Теперь она понимала, что это был один из многих моментов, когда перед ними, особенно перед Роулендом, вставал призрак будущего, которого он просто-напросто боялся. Боялся выбора, боялся повседневных будничных отношений, боялся потерять свободу.
– Ну что ж, буду рада, если все в его жизни устроится. Я желаю ему самого лучшего, – тихо сказала она, когда Пикси договорила. Эти слова прозвучали очень взволнованно и искренне.
– У тебя новые духи? Дорогая, ты пахнешь чудесно, – сказал Колин. Они лежали в кровати, укрывшись одеялом и пледом, в голубой спальне в домике на ферме.
– Д-да, мне их дала Пикси.
– Ожерелье мне тоже нравится. Мне нравится, когда на тебе ожерелье и больше ничего… Интересно, что именно производит на меня такое сильное впечатление – духи, ожерелье или отсутствие всего остального?
– Думаю, что ожерелье, – отозвалась Линдсей. – Я купила его вчера. Такой чудесный янтарь. Колин, он того же цвета, что и твои волосы.
Колин нежно целовал ее бедра, треугольник жестких завитков волос, живот с почти невидимыми растяжками, груди и рот. Он любил каждую частичку ее тела.
– Это невыносимо, – сказал он. – Уже почти пять, скоро рассветет. Мне пора ехать.
– Нет, не уходи, пожалуйста, не уходи, я этого не вынесу. Не может быть, чтобы прошло двенадцать часов.
– Двенадцать с половиной. Линдсей, выходи за меня замуж.
– Колин, я… Дай мне еще немного времени, это очень серьезный шаг… Послушай, я хочу сказать… Дорогой, если ты… Да, вот так – прекрасно! Если ты немного подвинешься вперед… О, как хорошо, Колин! Ты – просто чудо. Каждый раз, когда это с тобой происходит, я… Нет, мы не должны… Ты опоздаешь.
– Мне на это наплевать, – глухо ответил Колин.
– С Новым годом, – сказал Роуленд Макгир, выбираясь из машины. – Интересно, можно поздравлять с Новым годом в середине января? Мы еле доехали. Дорога до Оксфорда вся заледенела, а уж этот проселок… И все-таки мы решили ненадолго заехать.
Он поцеловал Линдсей, которая вышла навстречу машине, напялив на себя свитер, пиджак и пальто Колина. Роуленд оглядел ее с головы до ног.
– Ты великолепно выглядишь. Ты выглядишь как… Деревенская жизнь явно пошла тебе на пользу. – Он оглянулся и открыл заднюю дверцу, выпуская свою спутницу из машины. – Линдсей, это Мириам. Мириам, это Линдсей.
Женщины пожали друг другу руки. У Мириам Старк возникло впечатление, что эта маленькая женщина с пушистыми волосами не видит ее. Ее лицо излучало сияние. От мороза на ее щеках горел яркий румянец, а в глазах светилось счастье. Быстро говоря и жестикулируя руками в красных шерстяных перчатках, она повела их в дом.
Было видно, что она гордится своим домом. Когда Роуленд и Мириам разделись, она усадила их перед большим камином и быстро накрыла на стол. В честь их приезда Линдсей испекла торт и с гордостью водрузила в центре стола.
На Линдсей были кожаные сапоги на низком каблуке, бордовые брюки, заправленные в сапоги, просторная рубашка и мужской твидовый пиджак. На шее у нее было янтарное ожерелье.
Мириам Старк находила ее красивой. Линдсей была немного похожа на мальчика, на травести. Мириам отметила, что каждую вторую фразу она начинает со слова «Колин», и когда она произносила это имя, румянец на ее щеках становился ярче, а глаза светились.
Потом, когда они встали из-за стола, ее впечатления несколько изменились. Мириам поняла, что Линдсей старше, чем ей показалось сначала. Принимая во внимание возраст ее сына, она могла оказаться даже старше, чем сама Мириам. Хотя со своими короткими волосами и импульсивностью Линдсей по-прежнему напоминала неугомонного подростка, в ее радости было что-то удивительно женственное. В ней угадывалось сомнение и надежда, и Мириам это трогало.
Мириам заметила, что Линдсей ела очень мало. Еще она заметила, что время от времени Линдсей непроизвольно прижимает маленькую руку к животу. Мириам, которая когда-то вынашивала ребенка, безошибочно распознала этот жест – наполовину защитный, наполовину суеверный.
Она взглянула на Роуленда, гадая, заметил ли он то, что заметила она. Похоже, что он ничего не заметил. Роуленд становился все более и более молчаливым, и, заметив, что он отводит глаза, чтобы не видеть сияющего лица Линдсей, Мириам вдруг поняла, что ему невыносимо здесь находиться. Что ж, значит, надо менять планы и возвращаться. Мириам поняла, что, по крайней мере, по двум причинам им не следовало задерживаться в гостеприимном доме Колина и Линдсей: ей было жалко и Роуленда, и себя. Она встала и сообщила, что им уже пора ехать.
– Она тебе понравилась? – прервал молчание Роуленд, когда они уже проехали половину пути.
– Очень понравилась. Она какая-то прозрачная. Я этому завидую. – После паузы она добавила: – Я думаю, что она не напишет свою книгу.
– Скорее всего, нет. – Роуленд не сводил глаз с дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54