– Мне все равно, – произнес он глухим голосом. – Мне все равно, что сейчас не время и не место. Я не уйду, пока не скажу всего, и я хочу сказать это, пока Колин не вернулся.
Линдсей услышала собственный сдавленный возглас, ее сердце быстро забилось. Она взглянула в зеленые глаза Роуленда, и на миг ее пронзило ощущение его удивительной красоты. Герой романа, каким она его воображала с детства. Все надежды, вся боль трех прошедших лет словно разом ожили, навалились на нее, и она поняла, что не испытывает ничего, кроме гнева.
– Не смей ничего говорить, – низким, полным ярости голосом проговорила она. – Ни до того, как Колин вернется, ни после. Колин твой друг. Он тебе доверяет. Он… О, как ты мог так поступить? Это непростительно, непростительно.
– Ты можешь меня выслушать? Я все объясню, – начал Роуленд, пытаясь дотянуться до ее руки, но она уже проскользнула мимо него в зал, уверенная, что он за ней не последует. В ушах у нее все еще стоял шум, грохот, похожий на грохот прибоя. Когда она подошла к столику, трое мужчин встали ей навстречу. Она обняла Джини, потом Маркова, потом Джиппи. Повернувшись к Паскалю, которым она восхищалась, она увидела, что он смотрит не на нее, а на кого-то другого, смотрит с выражением гнева и изумления.
Оборачиваясь, она еще успела отметить, что у Джиппи больной вид, а у Маркова блестят глаза, как блестят всегда в предвкушении скандала. Роуленд Макгир стоял прямо за ее спиной, а рядом с ним стоял Колин. Колин был бледен, словно он только что стал свидетелем автомобильной катастрофы. Он начал говорить взахлеб, затравленно оглядываясь:
– О Боже, Боже, это ужасно! Нам надо уходить. Здесь нельзя оставаться. Объяснять – нет времени. О, черт!
– Колин, дорогой, вот ты где, – раздался мелодичный и всем знакомый голос. Колин в ужасе устремил взгляд на стол, словно хотел под ним спрятаться.
– Поздно, – простонал он, и чья-то рука легла ему на плечо. Линдсей поняла, что она смотрит в мертвенно-бледное, порочное и очень знаменитое лицо.
– Колин, я гоняюсь за тобой по всему Нью-Йорку. Где ты прятался? Я только что от Тины и Гарри. Тысячи газетных писак, весь цвет Голливуда. Там был Марти, Мишель передавала тебе привет… Колин, ты грандиозно выглядишь. Подтянутый, стройный, загорелый. Официант, официант, сюда еще шампанского, да побыстрее. Колин, счастлив тебя видеть. Надеюсь, я не помешаю? Ты не хочешь меня представить?
Мужчина умолк, уверенный, что он не нуждается ни в каком представлении. Он опытным взглядом оглядывал группу и остановился на Джини, как на единственной более или менее значительной персоне. На его лице тут же появилось выражение преклонения перед красотой. Он протянул руку.
– Ник Хикс, – сказал он. Собственное имя он произносил всегда с благоговением.
Линдсей, которая слышала в воздухе приближающийся грохот взрывов и выстрелов, села. Джиппи украдкой пожал ей руку. Пока все знакомились и здоровались, она оглядывала стол. Паскаль Ламартин и Роуленд Макгир обменялись вежливыми кивками. Роуленд выбрал место как можно дальше от Джини и как можно ближе к Линдсей. Увидев это, Джини нахмурилась и вопросительно взглянула на Линдсей. Линдсей видела, что во всех направлениях тянутся бикфордовы шнуры, и с минуты на минуту ожидала страшного взрыва. Через этот изрытый окопами и воронками от снарядов ландшафт Ник Хикс вел танк своего эго, нацелив пушку на Джини и давя гусеницами всех, кто попадался на пути.
– Хорошие новости, Колин. – Он на мгновение оторвал глаза от Джини. – Я общался с этой горничной Эмили, как бишь ее имя?
– Фробишер. И она не горничная. Она…
– Дорогой, я с вами обедаю – это ли не восхитительно! Жду с нетерпением. А-а, шампанское. Официант, хорошо сработано. Кто хочет мой автограф? Что, вон та молодая женщина? Скажите ей, что я буду в восторге. Поклонники! – Он скромно потупился. – Нигде не могу от них скрыться. Так что я говорил, Джини? Ах, да, ваша статейка о Наташе Лоуренс. Очень хороша, просто очень. Вы, женщины-журналисты, заставляете меня трепетать. Да, на днях начинаем снимать… Нет, не мужа. Довольно невыразительная роль этот муж. Я играю Гилберта Маркхэма, любовника. Захватывающий характер. Трудный. Довольно мрачный. Чувствительный. Невероятно сложный, конечно. Я не был уверен, что это я, но Томас Корт буквально меня умолял.
Колин поймал взгляд Линдсей, сидевшей напротив. Он сжал руками горло, высунул язык, закатил глаза и очень удачно изобразил висельника. Ник Хикс этого не заметил, Марков послал Колину одобрительный взгляд, Роуленд слегка улыбнулся, а Линдсей, которой хотелось завизжать или зареветь, вместо этого закатилась смехом.
В конце концов ее спас Джиппи. Он за все это время не произнес ни слова, его тревожный взгляд медленно перемещался от одного человека к другому, а лицо принимало землистый оттенок. Марков, который безошибочно улавливал все оттенки его настроений, ощущал его растущее беспокойство. Он видел, что Джиппи смотрит то на Паскаля, то на Роуленда, потом его взгляд устремился на пустое место справа от Паскаля. Некоторое время печальный взгляд Джиппи скользил по лицам, пока не остановился на Линдсей. Губы Джиппи беззвучно шевелились. Марков наклонился к нему и взял его за руку.
– Что такое, Джиппи? – прошептал он. – Не волнуйся, скажи мне.
Джиппи умоляюще посмотрел на него. Единственный звук, который беспрепятственно слетел с его губ, был звук «п».
Марков сжал его руку и попытался догадаться, что за слово пытается произнести Джиппи. Ему не удавалось придумать ничего, в чем был бы хоть какой-то смысл. Он посмотрел на напряженную фигуру Паскаля Ламартина, который молчал весь вечер и не сводил холодных серых глаз с Роуленда Макгира, сидевшего рядом с Линдсей. У Роуленда же был такой вид, словно он стоит на краю пропасти и решает, прыгнуть в нее или отойти от края. Линдсей героическими усилиями пыталась не дать разговору окончательно заглохнуть. Последние пять минут она говорила о погоде с отчаянным выражением человека, который в случае необходимости будет развивать эту тему бесконечно. Джиппи вдруг вздрогнул.
– Парацетамол, – произнес он чистым, звучным голосом. Марков испуганно взглянул на него, потом наклонился к Линдсей.
– Дорогая, – сказал он. – Думаю, нам пора. У Джиппи мигрень, и ему становится все хуже.
– Нам тоже пора, – облегченно проговорила Линдсей. – Колин, я только возьму свое пальто.
– Я пойду с тобой, – сказала Джини.
Прежде чем кто-либо успел возразить или вмешаться, женщины поднялись со своих мест. Пересекая зал, Линдсей оглянулась. Она увидела, что Роуленд решительно встал и подсел к Паскалю. Джини тоже это увидела и остановилась как вкопанная. Линдсей поймала ее за руку и увлекла в вестибюль.
– Пусть Роуленд с ним поговорит, – сказала она. – Джини, не ходи туда. Роуленд ему все объяснит, он скажет, что не знал, что ты здесь будешь. О, Джини, мне так жаль! Я не знала, что Роуленд здесь появится, клянусь, не знала. Я бы никогда этого не допустила… Пошли наверх. Пальто у меня в номере.
И Линдсей устремилась вверх по лестнице. Джини следовала за ней. Войдя в номер, Линдсей с облегчением увидела, что в ее отсутствие горничные уже навели там порядок, во всяком случае, кровать была аккуратно застелена. Но на двух подушках лежали две шоколадки, на спинке одного стула висела рубашка Колина, а на спинке другого – чулки Линдсей. Комната прямо-таки вопила о любовной близости, и Линдсей густо покраснела.
Джини вошла вслед за ней. Было видно, что она встревожена и напряжена. Она взглянула на нелепые шоколадки, на подушки, постель. Не говоря ни слова, подошла к окну, раздвинула шторы и посмотрела на улицу.
– Снег все еще идет, – бесцветным голосом сказала она. Она вздохнула, повернулась к Линдсей. Линдсей заметила, что у нее дрожат руки, а глаза лихорадочно блестят.
– Значит, Роуленд рассказал тебе о Париже? – спросила она.
– Нет, конечно, нет. – Линдсей еще гуще покраснела. – Он бы никогда этого не сделал. Но в то время я тоже была в Париже, и все было видно без всяких слов.
– Правда?
– О, Джини, ты же знаешь, как это бывает. Достаточно было одного взгляда на его лицо, на твое лицо. Не будем об этом говорить, это не мое дело, к тому же прошло уже столько времени…
– Я любила Роуленда. По-своему. Я просто голову потеряла тогда. Никакая сила не могла меня удержать. Паскаль почувствовал, что со мной что-то случилось. Господи! Как я металась тогда, я не знала, что мне делать! С тех пор я его больше не видела. – Джини беспомощно развела руками. – А теперь… Паскаль будет в ярости. Он так до конца и не простил меня. Ты знаешь, что ему все стало известно? Он застал нас в номере отеля. – Она помолчала в нерешительности. – Сцена была дикая, я боялась, что они бросятся друг на друга. Это я решила положить конец нашим отношениям, а не Роуленд. Роуленд был в отчаянии. А сегодня он со мной почти не разговаривал.
– Пожалуйста, Джини, я не хочу это слушать. Я… Послушай, сейчас мне надо позвонить Тому в Оксфорд. Я пытаюсь ему дозвониться весь вечер. А потом мы должны идти к Эмили. – Она прошла к телефону и стала набирать номер. В Оксфорде была ночь. Линдсей ждала довольно долго, прежде чем повесить трубку.
– Все это было так сложно. И очень болезненно. Самое ужасное время в моей жизни. – Джини говорила так, словно не слышала Линдсей. В глазах у нее стояли слезы. Линдсей растерянно поглядывала на нее и жалела, что не может дозвониться до Тома. Она знала, что один лишь его голос принесет ей успокоение и облегчение.
– Что мне теперь делать? Что я скажу Паскалю? – Джини закрыла лицо руками. – Линдсей, он такой ревнивый.
– Просто скажи ему правду, – посоветовала Линдсей. – Ведь существует очень простое объяснение, Джини. Он поймет. Послушай, извини, но я должна идти.
– До сих пор не могу понять, как я допустила, чтобы все это произошло, – говорила Джини, пока Линдсей открывала шкаф и доставала свое пальто. – Я оглядываюсь назад и не могу ничего понять – ведь в какой-то момент я должна была принять решение, сказать себе «да». Но зачем? Это принесло столько горя. Может быть, он оказался рядом в какое-то особенное время? А может быть, все дело в его внешности? – После минутной паузы она продолжала: – Надеюсь, что не только. Но он так красив. Я уже забыла, как он красив.
– Дело не только в его внешности. – Линдсей отвернулась. – Ты знаешь это так же хорошо, как и я. Джини, перестань травить себе душу.
– Думаю, что я могла бы полюбить его. Однажды я это ему сказала. – Теперь ее лицо было мокрым от слез, она сидела на кровати. – Но иногда мне кажется, что это неправда, я говорила это в оправдание себе, а сама его просто использовала.
– Джини, я уверена, что это не так. Ты была просто больна, такие вещи случаются. Любовь к одному человеку не всегда предохраняет от влечения к другому.
– Может быть. – Джини с сомнением взглянула на Линдсей. – Но после моего романа с Роулендом у Паскаля изменилось отношение ко мне. Он испугался. Он боялся меня потерять и согласился на ребенка. Может быть, я просто использовала Роуленда для того, чтобы манипулировать Паскалем? – Она безнадежно махнула рукой. – О, я все-таки надеюсь, что это не так. Эта мысль просто невыносима. Самое ужасное, что Паскалю это теперь представляется именно таким образом. Сегодня… Знаешь, что он сказал мне сегодня? Он сказал, что у меня железная хватка и я всегда добиваюсь того, чего хочу.
– Он так сказал? Джини, перестань реветь. – Линдсей взяла ее за руку. – Почему он так считает?
– Потому что я все-таки уговорила его расстаться с работой. – Джини отвернулась. – Я всегда обещала себе, что никогда этого не сделаю. Но когда родился Люсьен, все изменилось. Я тогда так боялась! Мне снились жуткие сны – со снайперами, минами, бомбами. Я хотела уберечь Паскаля. Я хотела, чтобы он оставался рядом, когда Люсьен будет расти.
– Любая женщина этого хочет, – мягко проговорила Линдсей. – Ты не должна себя винить. Даже если бы ты ничего не говорила, Паскаль не мог не знать, что он должен сделать выбор.
– Я вынудила его. Он прав, получается, что я добиваюсь того, что хочу.
– Глупости! Да и что в этом плохого?!
– Но он это видит именно так. Его первая жена потребовала того же, и вот теперь я. Я для него превращаюсь во вторую Элен. Я всегда боялась, что это произойдет. – Она опустила голову и снова заплакала. – О, Линдсей, я боюсь. Я сейчас сидела там внизу и все время боялась. Я смотрела на Роуленда, вспоминала о своем решении, и мне казалось… – Она запнулась. – Мне казалось, что я ни в чем не уверена – ни в мотивах, которые мной руководили, ни в том, что я сделала правильный выбор.
– Ты пожалела, что не осталась с Роулендом? – тихо спросила Линдсей.
– Может быть. – Джини встала и отвернулась. – И чувствовала себя виноватой из-за того, что мне это пришло в голову. У меня есть сын. Я люблю Паскаля. Но… – она снова замолчала, пожала плечами. – Любовь, любовь, любовь! Я всегда уделяла ей слишком много внимания. Так всегда говорил мой отец.
Наступило молчание. Линдсей глядела на подругу с сочувствием и некоторым испугом.
– Разве же это неправильно? – медленно проговорила она. – Разве любовь не самое главное?
– Вспомни, сколько преступлений совершалось во имя любви. – Голос у Джини стал жестким. Она вытерла слезы. – Линдсей, скажи мне честно, ты любишь Роуленда? Он любит тебя? Что означала эта сцена?
– Я не хочу отвечать. Я вообще не хочу об этом говорить. – Линдсей встала и надела пальто. – Пожалуйста, Джини, оставим это. Я опаздываю.
– Он тебе не подходит, – равнодушным голосом сказала Джини. – Линдсей, я должна это сказать. Я знаю Роуленда. Я знаю его как свои пять пальцев, и я желаю ему добра. И я желаю добра тебе. Что бы между вами ни происходило, вы друг другу не подходите. Ты знаешь это?
– Почему ты так говоришь? – Линдсей почувствовала, как у нее сжалось сердце, а в комнате повисла странная тишина.
– По тысяче причин, и каждая из них хорошо известна тебе самой. – Джини опустила глаза. – И не последняя из них то, что он тебя сломает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54