«Под левой грудью, – повторял он, – под левой грудью».
Некоторое время Корт стоял, в ярости стиснув руки, собираясь с силами. Потом, словно в радостном предвкушении встречи со старым другом, которого не видел уже давно, он ворвался в квартиру.
10
– Потомство, – сказала тетя Эмили. Она наклонилась и похлопала Линдсей по колену. Линдсей, которая, как это с ней бывало, на секунду отвлеклась от разговора, задумавшись о чем-то своем, подскочила.
– Один раз она это уже сделала, сделает ли еще раз? – она устремила негодующе-вопросительный взгляд на Колина, и Линдсей на мгновение показалось, что тетя Эмили имеет в виду ее.
– Плодовитость. – Теперь ее взгляд обратился на Линдсей. – Она, безусловно, способна к продолжению рода. Мне кажется, именно это их и беспокоит. Что поделаешь, кучка пожилых людей. Но, может быть, они имеют на это право? Мне хотелось бы знать, что вы об этом думаете, Линдсей. Дайте мне совет.
Линдсей не знала, что она об этом думает. И дать совет также было довольно затруднительно, потому что она не имела ни малейшего представления, о чем идет речь. Она изо всех сил старалась придумать какой-нибудь ни к чему не обязывающий ответ. Последние десять минут Эмили без умолку болтала с Колином, и Линдсей позволила себе расслабиться.
Она оглядывала огромную комнату, набитую всевозможным барахлом. Часть этого барахла была великолепным барахлом, а остальное было просто барахлом. Линдсей гадала, почему Эмили пришло в голову поставить вазу с зелеными страусовыми перьями на старинный письменный стол красного дерева, не принадлежит ли висящий на стене портрет кисти Сарджента и не родственницы ли две поразительно красивые женщины, изображенные на нем, тете Эмили, которая была поразительно некрасива, и наконец, сколько семейных фотографий в серебряных рамочках пылятся на пианино – пятьдесят пять или пятьдесят шесть.
Она также пыталась понять, почему Эмили с первой минуты напомнила ей мисс Хэвишем из диккенсовского романа. Теперь Линдсей видела, что, несмотря на манеру вести беседу в соответствии с ей одной понятной логикой, Эмили на нее совсем не похожа. Тетушка Колина ни в коем случае не была диккенсовской сумасшедшей старой девой – она была высокой худой дамой с гривой седых волос, яркими глазами цвета ириса, а ее безупречный твидовый костюм сидел на ней отлично. На шее у нее висели на тонких кожаных шнурках три пары очков, но она не пользовалась ни одной. Она сидела на огромном диване рядом с Колином, а среди гобеленовых подушек прекрасной работы расположилась маленькая лохматая собачка, а может быть, даже две. В приглушенном свете количество собак было трудно определить, но они или она время от времени фыркали и храпели. Линдсей и Колин пили экологически чистую минеральную воду, а сама Эмили смело поглощала виски со льдом.
Как часто говорил Роуленд Макгир, главным недостатком Линдсей было неумение концентрировать внимание. Она так внимательно разглядывала листья на деревьях в лесу, что не видела, куда ведет лесная дорога. Для беседы с женщиной, подобной Эмили, которая постоянно перескакивала с одного на другое, это свойство было совершенно неприемлемо. Эмили все еще ожидала ответа, и ум Линдсей метался в поисках выхода. Плодовитость? Размножение? Ее взгляд упал на собачку или собачек, и тогда ей пришло в голову, что Эмили может говорить о разведении собак.
– Родословная, конечно, весьма сомнительная. – Эмили, к облегчению Линдсей, снова заговорила. – Кто ее предки? Этого, дорогая, никто не знает. И потом остается вопрос о ее известности. Она слишком знаменита. – Эмили проницательно взглянула на Линдсей. – Как нам на это реагировать, милая? Знаменитость – это хорошо или плохо?
Линдсей подумала, что собаки, конечно же, могут быть знамениты, если они побеждают на конкурсах, выставках или что-нибудь в этом роде. Да, она была почти уверена, что находится на верном пути. Эмили говорит о разведении собак, о родословных, в которых Линдсей не разбиралась и не хотела разбираться, потому что всегда любила только бездомных псов и дворняг. Она подарила Эмили улыбку, надеясь, что той она покажется свидетельством яркого ума, и благоразумно сказала:
– Это как посмотреть.
– А еще деньги. – Эмили помрачнела. – Слишком много денег, дорогая моя, и недавно нажитых или заработанных, что еще хуже. – Она сделала паузу, выжидательно поглядывая на Линдсей. – Откуда взялось то, чем мы владеем? Это деликатный вопрос, и иногда лучше им не задаваться. Однажды я сказала Генри Фоксу: «Как ты думаешь, откуда это взялось?» – Она показала Линдсей костлявую руку, и та увидела на пальце, скрюченном артритом, кольцо с огромным бриллиантом. – И знаете, что ответил Генри? Он сказал: «От Тиффани». – Эмили фыркнула от удовольствия. – Я всегда восхищалась его чувством юмора. Линдсей, дорогая, знаете, однажды мы с Генри Фоксом, по-моему, в 1932 году…
– Еще виски, Эм? – поспешно перебил ее Колин.
– Ты очень галантный молодой человек, Колин. Правда, дорогая? Пожалуй, действительно стоит чуть-чуть наклонить эту бутылочку.
Колин налил ей немного виски. Эмили отвергла лед и предложила вместо этого еще чуть-чуть наклонить бутылочку. Колин проделал это, открыв было рот, но тут же снова его закрыл и сел на свое место с обескураженным видом. Линдсей не заметила в Эмили ни малейших признаков опьянения. Удивительная старуха, решила она.
Однако она подозревала, что в этом, мягко говоря, своеобразии тети Эмили есть своя система. Эмили, несомненно, преследовала какую-то определенную цель, какими бы извилистыми и причудливыми ни казались пути ее достижения.
– Итак, подведем итог, – продолжала Эмили. – Она уже имеет потомство, и в этом отношении вы с ней похожи. Колин говорил мне, что у вас есть сын.
– Да, Том. Сейчас он изучает современную историю в Оксфорде.
– Ах, Оксфорд. Брайдсхед. Очаровательно. Не могу поверить, дорогая, вы так молодо выглядите.
– Я рано вышла замуж, – довольно твердым тоном ответила Линдсей.
– И, как я слышала, рано развелись. И правильно. Если они не годятся, от них нужно избавляться. Разумеется, я сама так и не рискнула выйти замуж и ничуть о том не жалею. Вашему сыну, должно быть, лет восемнадцать?
Линдсей вздохнула. Она решила было представить Тома вундеркиндом, в пятнадцать лет поступившим в университет, но вспомнила, что Колин его видел, и передумала.
– Скоро исполнится двадцать, – честно призналась она.
– Колин в этом возрасте был очарователен, – сказала Эмили, окинув Линдсей оценивающим взглядом. – Невинный, необузданный повеса. Ах, молодость! Правда, он и сейчас очарователен. Надеюсь, дорогая, вы со мной согласны?
– Безусловно.
Теперь, по крайней мере, стало ясно, к чему Эмили ведет разговор, подумала Линдсей, пряча улыбку. Она взглянула на Колина, с мученическим видом закатившего глаза. Эмили подозревала Линдсей в том, что та имеет виды на ее племянника, это было совершенно очевидно. Линдсей хотела сказать, что за прошедшие два десятилетия характер Колина мало изменился, а еще больше ей хотелось сказать, что она вовсе не намеревается подцепить Колина, и поэтому его бдительная двоюродная тетушка может ослабить бдительность.
Обе эти возможности она отвергла: второе было бы признаком невоспитанности, а первое могло бы задеть Колина, а ей не хотелось причинять ему боль. Его лицо теперь выражало глубокое отчаяние. Он бросил на Эмили умоляющий взгляд.
– Мы немного заболтались, Эм, – сказал он. – Я думаю, ты устала и нам пора…
– Чепуха. Наоборот, я только сейчас окончательно проснулась. Я в прекрасной форме. Кроме того, я не закончила, и я хочу узнать, как смотрит на это Линдсей. Так на чем я остановилась? Ах, да… Потомство, происхождение, деньги и, конечно, поклонники. Поклонники, безусловно, представляют очень серьезную проблему, как вы считаете, дорогая?
Поклонники? Окончательно растерявшаяся Линдсей подняла глаза к потолку.
– И наконец, дорогая… Наконец мы подходим к самому важному вопросу. ПОЛ. Пол, дорогая и, конечно, любовь.
Любовь? Линдсей начала понимать, что собаки здесь ни при чем. Колин, который болезненно вспыхнул, услышав слова «пол» и «любовь», теперь смотрел прямо перед собой, словно был уверен, что если как следует сосредоточится, то сможет телепортировать себя куда-нибудь в другое место.
– Боюсь, я не совсем понимаю, – начала Линдсей.
– Дорогая, там есть бывший муж! – выпалила Эмили так, будто это объясняло все. – Весьма странный человек, как докладывают осведомители. Простите за вольность, дорогая, но позволю себе заметить, что, как и вы, она любила неразумно и сделала неправильный выбор. Будет ли она вести себя разумнее в будущем? Можем ли мы рассчитывать, что она подыщет себе пару, которая нас бы устраивала. Увы, нет. Она может вообразить, что влюблена, как обычно делают женщины, и будет неспособна к правильной оценке.
– Эм, ты переходишь все границы, – перебил ее Колин за несколько мгновений до того, как это успела сделать Линдсей. Он, кажется, постепенно приходил в себя и послал тетке воинственный взгляд. – Ты не имеешь права осуждать ее первый брак и рассуждать о будущем.
– Я согласна с Колином, – поддержала его Линдсей. – Тот, кто раз обжегся, становится гораздо осторожнее.
– Вы так думаете? Какая прелестная парочка оптимистов. – Эмили окинула их строгим взглядом. – А я продолжаю сомневаться. Следующий муж? Мы не знаем, каким он будет. А как насчет любовников? Я предвижу массу проблем.
Она оглянулась через плечо, потом уставилась в угол комнаты, как будто проблемы могли появиться оттуда. Мягко тикали часы, Эмили настороженно прислушивалась. Из кучи подушек раздалось низкое угрожающее рычание. Линдсей вдруг вспомнила о призраке Анны Конрад, и по спине у нее побежали мурашки.
– Колин, ты что-нибудь слышал? – Эмили склонила голову набок. Было заметно, что она слегка побледнела.
– Нет, ничего. Возможно, это Фробишер в коридоре.
Колин открыл дверь. Из коридора потянуло холодом, Линдсей поежилась, и Колин закрыл дверь.
– Нет, – сказал он. – Фробишер у себя в комнате смотрит телевизор, я слышу. Может быть, это телевизор, Эм?
– Может быть. Иногда мой слух чрезвычайно обостряется. – Она помолчала, потом продолжала: – Это здание полно звуков, и они не всегда приятны. Дом выражает свои мнения и желания. Когда я была ребенком, эти звуки меня пугали. А вы что-нибудь слышали, Линдсей?
– Нет, кажется, нет. Хотя когда ваша собачка зарычала… И у меня сразу заледенели руки.
– Надеюсь, вы ничего не видели? – резким тоном спросила Эмили.
– Нет, ничего.
– Прекрати это, Эм. – Колин подошел к Линдсей и взял ее за руку. – Прекрати ее пугать.
– Пугать? Но я ничего не сделала.
– Линдсей, это я виноват. Мне не надо было рассказывать вам за обедом эти истории с привидениями.
– Возможно. На меня такие истории всегда производили впечатление. Но сейчас все уже прошло. Так о чем мы говорили?
Колин отпустил ее руку. Линдсей чувствовала, что он напряжен и чем-то обеспокоен. Когда он вернулся на свое место, тетка и племянник долго молча смотрели друг на друга, и в результате этого обмена взглядами Эмили впервые за весь вечер умолкла. К великому облегчению Линдсей, слово взял Колин:
– Я думаю, вы не поняли и половины. Эмили иногда выражается чересчур затейливо. Эм, тебя слушать – все равно что вслепую ехать по серпантину. На самом деле, Линдсей, все довольно просто. «Конрад» – это кооператив. В Англии ничего подобного не существует. Его правление решает, кто может здесь поселиться, а кто нет. Сейчас неожиданно освободилась одна из квартир – номер три, прямо под нами. Она принадлежала старинной подруге Эмили. Женщина недавно умерла. Женщина, которая хочет ее купить и которую я лучше не стану называть, актриса, и очень известная актриса. Она пытается получить решение правления как можно скорее, потому что как можно скорее хочет сюда вселиться.
– Она ставит нам сроки. – Эмили недовольно повела плечом. – Мы не привыкли к ультиматумам, нам это не нравится.
– Я бы тоже поставил вам ультиматум, Эм, – нетерпеливо произнес Колин. – Это тянется уже несколько месяцев. Банкиры, биржевые маклеры, бесконечные запросы, я удивляюсь, почему вы еще не потребовали от нее медицинского освидетельствования. Все это просто нелепо. – Он обернулся к Линдсей. – Завтра должно быть принято окончательное решение. Эмили входит в комитет…
– Вместе с четырьмя трусливыми мужчинами! – выкрикнула Эмили.
– А Генри Фокс, о котором она упоминала, его возглавляет. Только не слушайте ее: двое из этих четверых «трусов» – настоящий кремень, а что касается Биффа Холлоука, то его довольно трудно назвать мужчиной.
– Я обожаю Биффа, – запротестовала Эмили. – Бифф – душка. Он остался ребенком даже после четвертого развода.
– Совершенно верно, можно больше ничего не говорить.
– Между прочим, Бифф настроен скорее за, чем против нее. Когда зашла речь об оргиях, он был просто в восторге. Он сказал, что в таком случае она, несомненно, получит его поддержку. Милый Бифф! Два мартини перед завтраком каждый день, а в остальное время…
– Оргии? – в один голос вскричали Линдсей и Колин. Колин тяжело вздохнул.
– Нет нужды спрашивать, кто поднял этот вопрос. Это ты, Эмили, верно?
– Возможно, я случайно обмолвилась, – лучезарно улыбнулась Эмили. – Всегда следует предполагать худшее. Вспомните о ее профессии! Я предвижу вечеринки, алкоголь, наркотики… люди приходят и уходят днем и ночью… Я знаю, о чем говорю, поверьте. Фробишер снабжает меня желтой прессой, и я уделяю ей самое пристальное внимание.
– Эм, ради Бога, – Колин испустил усталый вздох. – Во-первых, она живет вовсе не так, я это тебе тысячу раз говорил. – Он в отчаянии взглянул на Линдсей. – Теперь вы понимаете, – сказал он, – с чем мне приходится сражаться?
Линдсей понимала. Взгляды Эмили представляли собой набор предрассудков, а спорить с ней было все равно что месить глину. Но она подозревала, что в словах Колина заключался и другой, более глубокий смысл. Она все еще пыталась понять, какой именно, но тут Эмили встрепенулась, вынырнула из своего подушечного гнезда и устремила на Линдсей твердый взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54