Линдсей почувствовала, что ее характер снова утратил некоторую часть мягкости.
– Черт возьми, Пикси, – начала она и поняла, что язык тоже ее подвел, – знаешь, что мы будем делать после ресторана? Мы поедем туда, где он остановился. И там, Пикси, он меня представит своей тетке, вернее, двоюродной тетке, поскольку она почему-то выразила желание со мной познакомиться. Мне жаль тебя разочаровывать, но ей восемьдесят пять лет, поэтому вряд ли она…
– О-о, он везет тебя к тетке? – Было видно, что Пикси напряженно размышляет. Потом ее лицо озарилось светом. – Тогда, знаешь ли, это серьезно. Это хорошо. Я рада за тебя, Линдсей. Теперь у меня сложилась более определенная картина – это может быть надолго, я имею в виду несколько месяцев, даже больше. Как хорошо, что мы привели тебя в порядок, у тебя впереди великая ночь! Я все вижу как наяву – ты очаровываешь старую леди, она тебя одобряет, а потом старушке пора баиньки. Он как истинный джентльмен привозит тебя обратно в «Пьер», ну а потом – приглушенный свет, чарующая тихая музыка и тому подобное… – Пикси доверительно взяла Линдсей за руку. – Хочешь я дам тебе с собой немного травки? У меня есть запас. Иногда очень помогает, когда надо с кем-то трахнуться в первый раз – снимает напряжение, дает уверенность, что все идет как надо.
После этой фразы мягкость характера окончательно испарилась, и Линдсей возмущенно оттолкнула ее руку.
– Пикси, ты что, совсем спятила? Или, может, оглохла? Сколько раз я должна повторять? Мы просто обедаем, потом едем к его тетке, а потом я возвращаюсь в отель. Одна. Если ты не слышишь, читай по губам: я не собираюсь ни с кем трахаться, как ты выражаешься. Ты усвоила?
Пикси была смертельно оскорблена. Она одарила Линдсей возмущенно-недоверчивым взглядом, отпустила несколько едких замечаний относительно женщин, которые носятся со своей псевдодобродетелью, и решительно направилась к двери.
– Бедный Колин, – сказала она на прощание. – Линдсей, это низко и подло с твоей стороны. Я в тебе разочаровалась. – Она открыла дверь. – Знаешь, как я называю подобное поведение?
– Лучше не говори, – взмолилась Линдсей.
– Я называю его чертовски аморальным, – возвестила Пикси и ушла, гордо хлопнув дверью.
Линдсей очень удивилась, когда поняла, что именно понимает Колин под «тихим ресторанчиком». Ресторан находился на Пятьдесят пятой Восточной улице, был очень знаменит и роскошен. Поняв, что именно он является местом назначения, Линдсей резко остановилась в нескольких метрах от входа под розовым навесом. Она уже собиралась сказать, что выбор Колина слишком экстравагантен, а посетителей в этом ресторане обдирают как липку, но вспомнила о своем решении избегать резких высказываний.
– Колин, вам не кажется, что здесь может оказаться не совсем подходящая обстановка? – сказала она.
Колин озадаченно взглянул на нее, не понимая, что она имеет в виду.
– Да нет, это очень приятное место, – наконец ответил он. – Я уверен, вам понравится. Здесь прекрасная кухня и карта вин в милю длиной. Метрдотель очень симпатичный. Его зовут Фабиан, и он за нами присмотрит.
Линдсей так и подмывало возразить, что к метрдотелям в нью-йоркских ресторанах такого класса применимы какие угодно определения – высокомерный, грубый, заносчивый, – но только не симпатичный. Прежняя Линдсей так бы и сказала, но новая Линдсей лишь издала нечленораздельное восклицание.
Вопреки ожиданиям и страхам Линдсей, столик, за который их посадили, оказался одним из лучших, и какой-то человек – она не сразу поняла, кто это, – человек с приятным глубоким голосом и несомненным французским акцентом произнес фразу «ваш обычный столик». Этот обычный столик был расположен в тихом, уютном углу. На белоснежной льняной скатерти стояли свечи и со вкусом подобранные цветы. Официант под присмотром доброжелательно улыбающегося седовласого мужчины открывал бутылку шампанского. Ей пришло в голову, что улыбающийся мужчина скорее всего и есть тот самый Фабиан.
– Весьма рекомендую, мистер Лассел, – говорил Фабиан. – Урожая семьдесят шестого. Я помню, вам оно понравилось.
Перед Линдсей появилось меню в кожаном переплете. Открыв его, она заметила, что там значатся три вида икры, омары, приготовленные пятью разными способами, но цены не указаны.
– Bon appetite, – сказал Фабиан, и Линдсей поняла, что этот человек ей очень нравится. Он удалился. Колин произнес гаэльский тост, который, по его словам, он услышал в Шотландии.
Линдсей отпила глоток шампанского, на вкус оно оказалось восхитительным, несравненно лучше, чем все, что ей когда-либо доводилось пробовать. Вспомнив о своем новом имидже, Линдсей сладким голосом спросила Колина, как он провел день.
– Отвратительно. Просто ужасно. Посмотрите, у меня до сих пор трясутся руки. – Он протянул ей руку.
Линдсей взяла его за руку и не обнаружила ничего особенного.
– Все в порядке. Совсем не дрожит. По крайней мере теперь.
– Правда? – В невинных голубых глазах мелькнула искорка смеха. – Это удивительно. Пощупайте пульс.
Линдсей нашла пульс и сосредоточенно нахмурилась.
– Учащенный, – объявила она наконец. – Явно учащенный.
– Я так и думал. Это злой гений во всем виноват.
В своей обычной непринужденной манере Колин стал развивать тему злого гения, а потом переключился на несносный характер Ника Хикса. Он был остроумен, но Линдсей слушала вполуха. В глубине ее сознания шевелились неясные подозрения, и она хотела их проверить. Это было не просто, потому что приходилось следить за тем, что говорил Колин, да еще решать, что выбрать из обширного меню.
Во-первых, в поведении Колина появилось что-то новое, она заметила это, когда он взял ее за руку. Однако, возможно, ее подозрения беспочвенны и навеяны разговором с Пикси. Во-вторых, его костюм. До этого дня она никогда не видела его в костюме, а эта великолепно сшитая тройка, темно-серая в тоненькую, едва различимую полоску, несомненно, относилась к разряду выдающихся произведений. Глядя на нее, становилось ясно, что имеют в виду англичане, когда говорят, что костюм «построен». Итак, костюм, выбор ресторана, прием, который был здесь ему оказан… Подозрения приобретали чудовищные размеры. Линдсей пришло в голову, что Колин Лассел может оказаться очень богат.
Хуже этого ничего не могло быть. Линдсей не любила богатых людей вообще и богатых мужчин в частности. Опыт подсказывал ей, что рано или поздно властность и бесчувственность, неизбежно сопутствующие богатству, вылезают из человека наружу. Почувствовав на себе взгляд Колина, она низко опустила голову, вглядываясь в меню. Мясо или рыба, флирт или дружеский интерес, богатый или обыкновенный?
– Не могу решить, – искренне пробормотала она.
– Ну, на икру здесь можно положиться, если вы, конечно, любите икру, – с дружеским участием посоветовал Колин. – Омар всегда великолепен. Тетя Эмили обожает омаров.
Перед Линдсей забрезжил выход – в обоих смыслах.
– Начну с омара, – сказала она. – Отварной, холодный. Потом, я думаю, морской язык. Прекрасный костюм, Колин. Это в честь тети Эмили?
– Разумеется, нет. Это в вашу честь. Рад, что он вам нравится. Я откопал его в одном лондонском магазинчике. Пожалуй, закажу то же, что и вы.
Коллин дал распоряжения официанту, бесшумно возникшему у его стула. Потом он открыл карту вин, больше похожую на том из собрания сочинений классика, быстро полистал страницы и сделал знак другому официанту, также возникшему будто из воздуха.
– У них есть отличное «Монтраше». Линдсей, вы любите «Монтраше»?
Линдсей, для которой алкоголь был просто алкоголем, чем-то вроде лекарства, предназначенного для успокоения нервов, вспомнила, что вроде бы она как-то раз пила вино с таким названием, и ей очень понравилось.
– Я люблю все совиньоны, – ответила она.
– О-о… – Колин смутился. – Это вообще-то белое бургундское, но если вы предпочитаете…
– Нет-нет, – поспешно проговорила она, – бургундское я тоже люблю. Я все люблю.
Колин улыбнулся.
– Пока мы займемся шампанским. Потом «Монтраше» семьдесят восьмого. К рыбе. – Официант ушел.
Колин взглянул на Линдсей со странным выражением.
– Думаю, лучше оставаться трезвым, – многозначительно сказал он.
– Да, – подтвердила Линдсей, все еще продолжавшая прикидывать, что в действительности мог означать безупречный костюм Колина. – После того ленча в Оксфорде я решила никогда больше не напиваться.
– И я тоже, – согласился Колин.
– Кажется, вас здесь знают?
– Немного. – Он встретил ее взгляд не дрогнув. – Это из-за тети Эмили. Это у нее любимое место.
Линдсей открыла было рот, потом снова закрыла и после короткой паузы произнесла лишь:
– Правда?
Оказалось, что большего и не требовалось. Колин охотно пустился в объяснения.
– Видите ли, она живет неподалеку отсюда. У нее квартира в этом поразительном сооружении, которое в десятом году построил знаменитый Хиллиард Уайт. Мне бы хотелось вам его показать – потому я и подумал, что можно было бы навестить тетю. Это одно из самых необычных зданий в Манхэттене, и оно осталось практически в первозданном виде. Ни одна деталь не изменена. Только «Дакоту» можно считать архитектурным сооружением того же класса, но даже «Дакота» не может с ним соперничать.
Линдсей была рада получить свидетельство действенности мягкой и женственной манеры вести беседу, но она не собиралась дать увлечь себя проблемами архитектуры.
– Но ведь и вы часто здесь бывали? – спросила она.
– Когда я бываю в Нью-Йорке, то всегда сюда заглядываю – с тетей Эмили, разумеется. Она-то ходит сюда уже триста лет. Видите ли, я думаю, ее приучил отец. И она впервые привела меня сюда, когда мне было восемь, так что это уже стало семейной традицией и очень ее бодрит. Понимаете, она чувствует себя все более и более одинокой, хотя, разумеется, никогда в этом не признается. Почти все ее друзья поумирали или уже не выходят из дому, а она все еще полна энергии и неутомима. Истинная дочь своего времени! Надеюсь, она вам понравится. Я ее очень люблю.
Колин говорил так искренне, что у Линдсей потеплело на сердце. Подозрения отчасти рассеялись. Совет присяжных выносит оправдательный приговор, решила она, и действительно, у Колина слишком покладистый характер для богатого человека.
– А эта тетя с материнской стороны или с отцовской? – спросила она. Омар требовал изрядного внимания, и потому она не заметила, что при этом вопросе Колин слегка напрягся.
– С материнской. Моя мать была американкой. – Он замолчал и потом добавил: – Она умерла, когда мне было восемь лет.
– О, Колин, простите меня, я и не знала, – Линдсей с раскаянием взглянула на него и положила ладонь на его руку. К ее удивлению, он покраснел. Он медленно и мучительно заливался краской от воротника своей безупречной рубашки до корней волос, он краснел, как краснели героини в романах прошлого века. Линдсей сочувственно сжала его руку и неуверенно спросила: – Колин, что случилось? Что-то не в порядке?
– Все! – вырвалось у него. – Зачем я все это сделал? Надо было думать. Мне следовало догадаться, что вам здесь не понравится. Я понял это с самого начала, но решил, что все обойдется. А теперь я вижу, что вы стараетесь быть вежливой, но все равно это катастрофа. Зачем я вас тащу знакомиться с тетей? Я просто идиот. Надо было повести вас в ночной клуб или что-то в этом роде.
– Я ненавижу ночные клубы, – вставила Линдсей поспешно.
–…А этот ресторан! Мне надо сходить к психиатру, проверить голову. Вам нужно что-нибудь новое, модное, как, скажем, эти заведения в Сохо. Тысяча столиков, калифорнийская кухня…
– Колин, послушайте…
– Я же знаю эти кабачки, мог бы их обзвонить. Почему я об этом не подумал? И зачем я завожу разговоры об архитектуре? Господи! Я же видел, что вам смертельно скучно, и тогда переключился на тетку. Тетка и злой гений. Можно подумать, вы всю жизнь только и мечтали о них послушать.
– Колин, – Линдсей крепче сжала его руку, и через некоторое время он наконец успокоился.
– Вот так, уже лучше. Теперь выслушайте меня. Я ненавижу эти ресторанчики в Сохо. И везде где бы то ни было. Я терпеть не могу калифорнийскую кухню и нахальных официантов. Мне не нравится, когда люди непрерывно переходят от одного столика к другому и высматривают знаменитостей. А здесь мне нравится. Очень.
– Правда? – Колин недоверчиво взглянул на нее. – Вы это говорите, чтобы меня утешить?
– Нет. Честное слово. Здесь просто замечательно. Такого шампанского я не пила никогда в жизни. Я с нетерпением жду встречи с вашей теткой и мечтаю доесть этого омара. А пока я буду это делать, вы можете говорить об архитектуре, о своей семье и о злом гении – мне ни капельки не скучно. – Она на мгновение заколебалась. – Хотите, я скажу, что меня беспокоило?
– Хочу.
– По правде говоря, меня беспокоил счет, потому что, как мне кажется, это будет что-то катастрофическое.
– Катастрофическое? – Колин понемногу приходил в нормальное состояние. – Я был к этому готов.
– Вот именно. Это очень мило с вашей стороны, но в этом не было необходимости.
– Мило? – Колин нахмурился.
– Я имею в виду, что вы проявили необыкновенную галантность. Но вы же не миллионер, и поэтому…
– Увы, нет. – Колин улыбнулся. – Но, знаете ли, Томас Корт довольно щедр. Вот я и решил, что ничего страшного не случится, если я раз в жизни гульну на всю катушку.
Он сказал это с таким простодушием, с такой подкупающей улыбкой, что Линдсей устыдилась своих подозрений. Ее лицо просветлело, она облегченно вздохнула.
– Я очень рада, что вы не миллионер. Ненавижу богачей, они мешают жить нормальным людям. Вы согласны?
– Согласен, – кивнул Колин после минутной паузы. – Давайте выпьем еще шампанского.
– Но все же, – продолжала Линдсей, – вы вели себя неразумно. Обещайте, что вы позволите мне заплатить половину, хорошо?
Колин колебался. Некоторое время он смотрел на Линдсей с непонятным выражением. Линдсей подумала, что он выглядит так, словно кто-то подкрался сзади и нанес из-за спины неожиданный удар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54