Конечно, она мечтала побольше о нем узнать. Ей хотелось бы думать, что она по-настоящему интересуется людьми, а не просто любопытствует. Но ее интерес к Такеру изрядно превосходил обычное любопытство: она хотела составить общую цельную картину, однако даже исходные точки отсутствовали. Почему же для нее это так важно? С одной стороны, конечно, из-за Дункана: она глядела его глазами, глазами фаната, и чувствовала себя обязанной набрать побольше информации, пользуясь своей предпочтительной позицией. Но дело не только в этом. Такие экзотические личности каждый день не встречаются, и Энни опасалась, что подобный шанс ей больше не представится, разве что на нее свалится еще одна заблудшая душа.
– Ну да, – улыбнулась она. – На одной из этих англичанок.
– Думаете, я пытаюсь выглядеть загадочным?
– Я думаю, что вы не расположены обсуждать с первой встречной свои бывшие браки и связи.
– Тоже верно. Мы неплохо понимаем друг друга.
– Как ваша дочь себя чувствует?
– Не блестяще. То есть физически неплохо, но злится. В том числе на меня.
– На вас?
– Я же снова приперся и все изгадил. Причем как раз в тот момент, когда она должна быть в центре внимания.
– Уверена, Лиззи вовсе так не думает.
Не прошло и пяти минут, а она уже успела выступить в защиту Натали и Лиззи. Хватит! Больше ни слова доброго о его бабах и вообще о родственниках. Ее послушать, так заявилась беззубая безмозглая клуша, стремящаяся всех примирить да всем угодить. Такого рода клуша никак не могла приглянуться выздоравливающему отшельнику, бывшему алкоголику и рок-идолу – насколько Энни знала удалившихся от мира бывших рок-идолов в завязке, хотя на самом деле она их совсем не знала. Но уж особым милосердием они явно не страдают. Она лишь мельком видала в коридоре Натали, но ей и двух секунд хватило, чтобы понять: богатые и красивые действительно отличаются от обычных людей. Ха, она, видишь ли, «уверена, что Лиззи так не думает», – да откуда ей знать, что творится в голове дочери бывшей модели?
– У вас в Лондоне много знакомых?
– Никого. Лиззи да Натали. И вы, поскольку вы приехали в Лондон.
– Значит, нельзя сказать, что вас посетители замучили?
– Пока нет. Но кое-кто еще на подходе.
– Правда?
– Увы. Нэт и Лиззи в великой мудрости своей решили созвать всех моих детей, я и пикнуть не успел. Так что еще трое детей и одна бывшая жена уже в пути.
– А вы…
– А я не в восторге от этой идеи.
– Понимаю.
– По правде, Энни, я пока не в состоянии вынести все это. Заберите меня отсюда. Если вы живете у черта на куличках в крохотном приморском городке, далеко от Лондона и этой клиники, то это именно то, что мне нужно, чтобы прийти в себя. Да и для Джексона так будет лучше.
На несколько секунд Энни разучилась дышать. Именно такое предложение она неоднократно мысленно вкладывала в его уста с тех пор, как он позвонил и рассказал о своей болезни, и, конечно же, в его исполнении просьба звучала куда лучше, хоть и отличалась в деталях: «у черта на куличках» и «прийти в себя» в ее сценарии не было. Едва к ней вернулась способность дышать – пусть и несколько более шумно, чем ей того бы хотелось, – она стала вспоминать расписание поездов. Два двадцать подошел бы, если не будет дальнейших резонов оставаться в Лондоне. Если Джексон к тому времени вернется из зоопарка, можно поймать такси до вокзала Сент-Панкрас – ив полпятого они уже в Гулнессе.
– Как вы относитесь к этой идее?
Она слишком отвлеклась на внутренние монологи и забыла о том, что разговаривает с реальным человеком.
– Ну, Джексону-то там вряд ли понравится. Не слишком веселое место, особенно в это время года.
– Акулий глаз все еще у вас?
– О, мы там завалены этой акулой.
– Вот и отлично.
Больше всего на свете она хотела выхаживать Такера в Гулнессе. Но это была невообразимая, невозможная и опасная мечта: это было безумие. Начнем с того, что у него сердечный приступ, а не насморк. Тут речь не о грелках, домашнем бульончике и куче одеял – насколько она в курсе, любое из перечисленного может его попросту убить. А выкрасть отца семейства из лона семьи – разве не преступление? Да к тому же и не ее дело. Лучше об этом не думать. Может быть, она мыслит банально, ретроградно, но все же семья себя не изжила, отцы несут ответственность за детей, и бегство от этой ответственности недопустимо, будь то из страха или по любой иной причине. Все эти сомнения она подвергла рассмотрению и проверке и пришла к неприятному выводу. Оказалось, что Такер – реально существующая личность с неизбежными связями в реальном мире и реальными проблемами и что ни он, ни его проблемы никак не стыкуются с ее жизнью, ее домом и ее Гулнессом. Однако если ее сомнения и вели к таким печальным выводам, то сама она следовать за ними не торопилась.
– Не уверена, что мне хватит опыта. А что тут с вами делают – в смысле, вас же как-то лечат?
– Мне сделали ангиопластику.
– А. Ну вот, я даже не знаю, что это такое. И вряд смогу сделать вам еще одну.
– Господи, да и не надо.
Интересно, это ей только кажется или действительно беседа приобрела несколько похабный оттенок? Похабный и одновременно чопорный, будто она ему отказывает, хотя он ее и не думал домогаться. Да нет, конечно, это только ее воображение. Может, не откажись она в ту ночь от предложения Барнси, была бы сейчас не такой озабоченной.
– А… что такое ангиопластика?
– Да ерунда. Они в тебя засовывают шарики и надувают. Чтобы артерии прочистить.
– То есть вы перенесли операцию? В течение последних тридцати шести часов?
– Операция – сильно сказано. Баллончики они вводят через катетер.
– И вы действительно хотите сбежать от детей, которые летят через полмира, чтобы с вами увидеться?
– Да.
Она невольно улыбнулась. Его «да» шло от сердца.
– Подумайте, ваши мальчики летят через Атлантику, а им всего… кстати, сколько им?
– По двенадцать. Плюс-минус.
– …А их отец сбегает с больничной койки в неизвестном направлении.
– Совершенно верно. Дело не в том, что я не желаю видеть кого-то из них. Но все вместе… Знаете, я ведь их ни разу не видел всех вместе, в одной комнате. Не видел и не хочу. Поэтому мне и надо сбежать, пока не поздно.
– Серьезно? Вы никогда не видели всех детей вместе?
– Ради бога! – Он изобразил сценический ужас. – Все эти церемонии…
– И сколько у вас осталось времени?
– Парни прибудут сегодня вечером. Лиззи здесь, внизу; про Джексона вы знаете. Так что остается только Грейс. Ее пока еще не нашли.
– А где она живет?
– Ой, бросьте, только этого мне сейчас не хватало.
– Вы точно не знаете?
– Я вообще не имею представления.
– Но кто-то ведь знает.
– Кто-то всегда знает. Последняя жена всегда находит способ выйти на предпоследнюю. Так и разнюхивают постепенно.
– А как же они умудряются выйти на предыдущую жену?
– Все мои жены знают порядок появления на свет моих детей. Сам-то я в это не особенно вникаю, но каждая моя очередная жена стремится показать предыдущей, какая они гуманная, заботливая и чуткая… знаю-знаю, я говорю ужасные вещи, да?
Энни попыталась выразить на лице неодобрение, которого он ожидал, но потом передумала. Неодобрение принижало его, ставило вровень с людьми, которых она знала. Она стремилась вникнуть во все подробности его многосложной жизни, а неодобрение автоматически затыкало ему рот.
– Вовсе нет, – произнесла она.
Такер глянул на нее:
– Правда? Почему?
Откуда ей знать почему… Конечно же, вот так бросать детей на произвол судьбы – не самая красивая привычка.
– Мне кажется… каждый должен делать то, что у него лучше получается. Если матери более квалифицированно заботятся о детях, то не мешать им – может быть, наилучший выбор.
На мгновение она представила себе, будто у Дункана дочь от предыдущей партнерши, а ей приходится общаться с матерью Дункановой дочери, в то время как сам он чешет яйца и слушает свои бутлеги Такера Кроу. Устроил бы ее такой расклад? Совершенно определенно нет.
– Не думаю, что вы действительно так считаете. А если да, то вы первая такого рода женщина, которую я встретил. Во всяком случае, благодарен за вашу терпимость. Однако она меня отсюда не вызволит.
– Сначала повидайтесь с детьми.
– Нет-нет, тогда уже поздно будет. В том-то и дело, что я не должен с ними видеться.
– Я вас понимаю, но… Меня раздавит чувство вины. Да вы и сами не хотите этого.
– Слушайте… Вы сможете прийти еще раз, завтра? Или вам нужно возвращаться?
И снова она покраснела. Когда же это кончится! Все время, кто что ни скажи, физиономия вспыхивает. В этот раз волна оказалась особенно жаркой и захватила не только лицо. В ней нуждается существо иного пола, которое она находит привлекательным. Она вдруг подумала, что физиологическая реакция, незнакомая ей в течение пятнадцати лет, невозможна без удовольствия, хотя бы такого, какое она ощутила в этот момент.
– Нет. Мне не нужно возвращаться. Я могу… – Конечно она могла, и без особых усилий. Музей без нее проживет. Она возьмет выходной, а откроет музей и проследит за порядком одна из общественниц. Она может переночевать у Линды. Она может сделать все, что потребуется.
– Прекрасно. А вот и мы!
Искусственная радость последней фразы относилась к болезненно бледной девушке в домашнем халате, появившейся в дверях и медленно входившей в палату.
– Лиззи, Энни, познакомьтесь.
Лиззи не выразила желания знакомиться с Энни. Лиззи вообще не выразила никакой реакции по поводу присутствия в палате отца еще какой-то фефелы. Энни до жути захотелось, чтобы Такер выпроводил Лиззи, но она понимала тщетность этого желания. Они оба пациенты этой клиники. К тому же вид у Лиззи ужасный.
– Грейс в Париже. Завтра приедет.
– Ты ей сказала, что опасность мне не угрожает и что ей не обязательно приезжать?
– Чепуха. Разумеется, она приедет.
– Зачем?
– Затем, что хватит тянуть.
– Что?
– Хватит держать нас порознь.
– Я не держал вас порознь. Я просто не сводил вас вместе.
Энни встала:
– Я, пожалуй, пойду.
– Так вы придете завтра?
Энни посмотрела на Лиззи, но та ее по-прежнему не замечала.
– Может быть, не надо завтра?..
– Надо.
Энни пожала ему руку. Снова захотелось вложить в жест теплоту и нежность, но она не решилась.
– Да, и спасибо за книги. Отличный выбор, – ухмыльнулся Такер.
– До свидания, Лиззи, – изрекла Энни с откровенным вызовом.
– Хорошо, я позвоню Грейс и скажу, что ты не желаешь ее видеть.
Энни входила во вкус игры и начинала ощущать удовольствие. Даже грубость может служить прекрасным развлечением.
Глава 13
– Значит, все мероприятие затевалось не ради моей особы?
Такеру казалось, что произнес он эту фразу мягко, спокойно. Спокойствие провозгласили богом этой недели и всей последующей жизни. Во всяком случае, до следующего сердечного приступа, когда он получит от врачей новые указания и станет легкомысленным или серьезным… если выживет.
– Я… я слегка надеялась, что и ради твоей. Слегка надеялась, что ты пожелаешь полюбоваться на всех вместе.
Голос Лиззи звучал жутковато, после ухода Энни он будто стал ниже. Казалось, она репетирует роль в шекспировской пьесе с переодеванием в мужчину. К тому же она говорила тише, чем обычно, а самое неприятное – неестественно спокойно и безжизненно. У Такера от этого голоса мурашки по спине ползли. Ему казалось, что врачи врут и что он умирает.
– Почему ты так говоришь?
– Как?
– Будто готовишься к операции по смене пола.
– Тупое животное, – так же ровно и спокойно произнесла Лиззи.
– Уже лучше.
– Почему все на свете должно происходить ради твоей задницы? Можешь на минуту представить себе, что и кроме тебя на земле люди живут?
– Я просто полагал, что вы собираетесь из-за того, что я опасно болен. Но я вне опасности, и можно все забыть.
– А если мы не хотим все забывать?
– Ты от чьего имени говоришь? От всех? Представляешь большинство? Старших? Скажем, не думаю, что Джексон придает этой встрече такое уж большое значение.
– Положим, Джексон думает то, что ты ему велишь.
– Так и бывает у шестилетних. Твой старческий сарказм неуместен.
– Уверена, что выражу мнение большинства, если скажу, что всем нам пошло бы на пользу то отношение, которое досталось Джексону.
– Ну еще бы. Ведь жизнь у всех вас сложилась кошмарно.
Если этот разговор пророческий, то пророк ему попался вроде страхолюдных бородачей из Ветхого Завета, но ни в коем случае не мягкий, кроткий, незлобивый Иисус. Кротость – черта характера, плохо поддающаяся регулировке и управлению. Ее не вызовешь и не загонишь вглубь, не включишь и не выключишь по желанию. То же, в общем-то, относится и к отношениям в целом. У них своя температура, и в термостат их не засунешь.
– И поэтому ты считаешь себя невиновным?
– Если честно, то да, так оно и есть. Если бы я бросил вас сирыми и убогими, мне было бы гораздо хуже.
– Да тебе плевать на нашу жизнь.
– Не совсем так…
– Не смеши!
Такер и в самом деле полагал, что кое-что предпринял для устройства судьбы своих детей. Объяснить свои соображения Лиззи он, однако, не считал возможным, ибо не без основания опасался еще больше ухудшить ситуацию. Конечно, его отцовские труды – во всяком случае, до Джексона – заканчивались на том, что он оплодотворял более или менее привлекательных женщин, пользующихся успехом у мужчин. Затем его сдувало каким-либо ветром, а покинутые им женщины заменяли его кем-либо понадежнее и поуспешнее. Конечно, к этим женщинам приставали и неудачники, но они, наученные горьким опытом, более на всякую шваль внимания не обращали, останавливая выбор на солидных партнерах, способных обеспечить им и их детям безбедное и комфортное существование. Работали принципы дарвиновской теории, хотя неизвестно, что сказал бы Дарвин о предшествующих упражнениях этих женщин, приведших к их беременности. Для их объяснения инстинкт выживания явно не годился.
Солидный отчим – чем не гарантия оптимального развития ребенка? Куда лучше, чем детские фонды. Детские фонды детей калечат, а трезвомыслящие состоятельные отчимы обеспечивают и развивают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35