Но текст песни «Ты и твой гламур» получился далеко не банальным, пусть он и сам его написал. Свое фиаско с Джули Битти он преподнес публике в самых ярких трагических тонах.
Нет, настоящая причина провала заключалась в самой Джули – пустоголовой, пошлой, мелкой идиотки с душой пластикового манекена, которой по нелепости досталось скульптурное совершенство форм. Такер обнаружил это вскоре после того, как представил ошеломленной публике свое собрание гимнов в честь величия Джули. Услышав посвященный своей особе цикл, его пассия настолько прониклась страданием отринутого кавалера, что снова сбежала от мужа. Бедолага, должно быть, шею свернул, наблюдая, как она носится вверх-вниз по лестнице с чемоданом. Она преподнесла себя Такеру как красиво упакованную подарочную куклу, и уже через три дня ему эта кукла осточертела. Он понял, что у него больше общего с какой-нибудь техасской старшеклассницей-чирлидером, чем с этой набитой дурой. Она не имела представления, что такое читать, мыслить, разговаривать. А тщеславие! А самомнение! Где были его глаза? Допустим, глаза он залил алкоголем, отчего и случилась вся эта дурацкая надрывная драма. Но не только в этом дело. Ему непременно надо было вращаться в ее обществе, жить ее жизнью. Ему хотелось свести знакомство с ее знакомыми, ужинать в доме Фэй Данауэй. Он считал, что имеет на это право. У него был талант, и он жаждал жизни, достойной его таланта. В общем, вел он себя как последний кретин, о чем и напоминала ему «Джульетта», досаждая, как застрявшая в заднице заноза.
Двенадцатое июня поначалу ничем не выделялось из череды других дней. Во время переезда из Сент-Луиса в Миннеаполис он прикорнул в фургоне, немного почитал, послушал в плеере «Смитс», морщась от вонючих бздюхов ритм-секции. Провели саунд-чек, закусили, Такер прикончил бутыль красненького, нарушив данное себе обещание не прикасаться к вину до окончания концерта. В подпитии принялся донимать группу: высмеял неосведомленность барабанщика в вопросах текущей политики госдепартамента; басиста обвинил в том, что от его носков воняет подмышками, нахамил жене местного промоутера. После концерта кто-то предложил ему послушать какую-то группу в местном клубе. Такер, уже достаточно поддатый, горел желанием продолжить пьянку, да и о группе этой, как ему казалось, он уже слышал положительные отзывы.
Он в одиночестве стоял у стойки, косясь на сцену и пытаясь припомнить, какой идиот присоветовал ему тащиться за девять кварталов слушать этих мудаков, ради которых и шага ступить не стоило. Затем вдруг оказалось, что он уже не один. Рядом материализовался какой-то волосатик в футболке с обрезанными рукавами и с бицепсами рестлера. «Ник-каких драк-к», – без всякого повода приказал себе Такер, косясь на этого типа, хотя за последний год его беспробудного пьянства отсутствие повода само по себе служило причиной для драки. Шкаф-волосатик оперся о стойку, копируя позу стоявшего рядом Такера, подчеркнуто не обращавшего на него никакого внимания.
Шкаф наклонился к Такеру и проорал ему в ухо, перекрывая шумовой фон:
– Можно тебя на пару слов?
Такер пожал плечами.
– Я парень Лайзы, Джерри. Тур-менеджер «Наполеон-соло».
Такер повторил жест плечами, однако без прежней уверенности. С Лайзой он спал, когда встретил Джули Битти. Лайза заслуживала лучшего отношения. Такер не смог бы даже самого себя убедить, что обращался с Лайзой по-человечески. Он продолжал спать с ней, даже когда уже вовсю таскался за Джули. Просто потому, что не был готов поставить все точки над «i». В конце концов он просто бросил ее, без всяких объяснений. Разумеется, общаться с парнями Лайзы Такер желания не испытывал.
– Не хочешь знать, как у нее дела?
Такер пожал плечами в третий раз:
– Чует мое сердце, ты мне все равно расскажешь.
– Да пошел ты…
– Сам пошел…
Такер вдруг вспомнил, что именно Лайзе нравилась группа, слушать которую они сюда приперлись. С чего-то накатило раскаяние. Может, и не дожил бы он с нею до седин, но, во всяком случае, отношения с Лайзой были далеки от теперешнего бесконечного публичного позора с Джули. До чего же противно обо всем этом думать. Что случилось бы с его творчеством, останься он с Лайзой? Конечно, никакую «Джульетту» он не родил бы. Не брось он Лайзу, он бы, вероятно, был больше доволен собою. Но успех, внимание публики… Отсутствие всего этого заставило бы его себя ненавидеть. Этак вот…
Мужик-шкаф оттолкнулся от стойки, отвернулся, чтобы уйти. Такер задержал его:
– Постой. Извини. Как Лайза?
– Нормально, – бросил парень.
И ради этого вялого ответа он только что обматерил Такера?
– Ну, я рад. Передай ей от меня привет.
По совершенно непонятной, лишенной логического обоснования причине любимая группа Лайзы вдруг воздвигла шумовую Берлинскую стену, использовав в качестве стройматериала фидбэк и тарелки. Как раз в этот момент Джерри что-то сказал, чего Такер не усек. Он помотал головой и показал на уши. Джерри повторил попытку на пределе громкости, и Такер уловил что-то похожее на «мама». Мать Лайзы Такер хорошо помнил. Приятная тетка.
– Сочувствую, – проорал Такер.
Джерри глянул на него так, как будто собирался врезать. Такер сообразил, что произошло недоразумение. Иначе с чего бы злиться на уместное проявление сочувствия?
– Ее мать умерла?
– Нет! Я сказал… – Он ткнулся прямо в ухо Такера: – Я СКАЗАЛ, ЧТО ОНА СТАЛА МАТЕРЬЮ! ТЫ В КУРСЕ?
Такер помотал головой:
– Не знал.
– Сомневаюсь.
Быстро это она, подумал Такер. Год, как они расстались, так что она должна была…
– Давно?
– Уже полгода девочке.
Такер прикинул в уме, потом незаметно посчитал на пальцах, потом снова в уме.
– Полгода… Хм… Интересно.
– Пожалуй, – согласился Джерри.
– Есть две причины интересоваться.
– А?
– Я говорю, У МЕНЯ ЕСТЬ ДВЕ ПРИЧИНЫ ИНТЕРЕСОВАТЬСЯ…
Джерри пошевелил губами, подняв два толстых, как сардельки, пальца. Такеру пришло в голову, что дальше в своей беседе они в такой обстановке вряд ли продвинутся. Суть обсуждаемой темы на пальцах прояснить сложно.
– Чего две? – переспросил Джерри.
Такер впоследствии гадал, почему ни один из них не сообразил предложить другому выйти, чтобы поговорить нормально. Привычка, решил он. Оба они привыкли к общению в грохочущих рок-клубах, привыкли к тому, что упускают половину реплик, но если чего и не услышат, то и ладно, невелика потеря. Теперь же Такеру требовались обстоятельность и, пожалуй, красноречие: речь шла о чем-то важном, возможно первостепенного для него значения.
– ДВЕ ПРИЧИНЫ! – Черт бы драл этот грохот! – Ты хочешь сказать, что это мой ребенок?
– Твой, твой, – Джерри истово закивал головой.
– Я отец…
– Ага. Грейс!
– Что?
– ГРЕЙС! ИМЯ ДЕВОЧКИ. ТВОЕЙ ДОЧКИ.
– Ее зовут Грейс?
– ДА! ТЫ ОТЕЦ ГРЕЙС.
Так он об этом узнал.
Берлинская стена рухнула столь же внезапно, как и возникла. Ее сменили жидкие неловкие аплодисменты. Теперь можно было бы поговорить, но Такер не знал, что сказать. Он определенно не желал озвучивать свои мысли: он думал о работе, о музыке, о «Джульетте» и гастролях, о том, что сочетание «Джульетты» и Грейс станет нелепым и невыносимо унизительным. А для Лайзы уже наверняка стало. Он надеялся, что последняя мысль его как-то оправдывает, хотя бы с точки зрения этики. Ведь он думает не только о себе. Авось Всевышний не пропустит его мысль мимо всеслышащего уха, пусть даже она пришла в самом конце эгоистического вихря соображений о себе любимом.
– Ну и что ты собираешься делать? – спросил Джерри.
– А что тут поделаешь? Не думаю, что есть штаты, в которых разрешены аборты после рождения.
– Очень остроумно. Просто класс. Даже взглянуть не хочешь?
– Рад был с тобой познакомиться, Джерри.
Такер прикончил содержимое стакана и припечатал донышко к стойке. Отчитываться перед этим парнем он не собирался. А вот разобраться с самим собой… Короче, на выход.
– Вот еще что, – произнес Джерри, – ни к чему конечно, но ты еще та гнида, так что уж одно к одному…
Такер задержался и сделал мину «Я весь внимание».
– Эта твоя «Джульетта»… Ясно дело, тебе не терпелось ее трахнуть. Баба хоть куда, я ее фото видел. Но все эти страсти-мордасти!.. Тошниловка. Я твой диск точно не куплю.
– Не спорю. Мудрое решение.
Такер иронически ухмыльнулся, сделал Джерри ручкой и вышел. Он хотел сразу уйти, но не позволил мочевой пузырь. Это несколько снизило драматический накал, поскольку на обратном пути из туалета ему пришлось еще раз отсалютовать Джерри тем же самым жестом.
Шли годы, кучка озабоченных фанатов дискутировала в Интернете, моделировала и анализировала каждый шаг, каждую секунду этого похода в туалет. Такер такой узколобой мелочности, стремлению к детализации всегда дивился. Если бы Мартину Лютеру Кингу перед его знаменитой речью «У меня есть мечта» пришлось на минуту завернуть в туалет, такого рода аналитики с ходу предложили бы версию, что вся речь родилась благодаря этой вынужденной паузе? Выходя из туалета, Такер столкнулся со стремящимся туда барабанщиком Билли. Скорее всего, именно в затуманенном травкой мозгу Билли и вспыхнула идея, что знаковое событие произошло в туалете. А беседа с Джерри, к чести и вящей славе последнего, навсегда осталась тайной.
По пути домой, где-то между клубом и мотелем, Такера вырвало. Он выблевал красное вино и ирландский виски вперемешку с ломтиками бекона, но вместе с ними, казалось, вышло и кое-что еще. Наутро он позвонил менеджеру. На самом деле ничего особенного той ночью не случилось, ничего такого, о чем потом судачили в Сети. Он узнал, что стал отцом. Он отменил турне. Той же ночью по всей Америке куча музыкантов узнали то же самое и отменили свои туры – такая уж у музыкантов судьба. И это не означает, что следующий день стал особенным, или послеследующий, или через один – и так до бесконечности. Просто накопилось.
Глава 12
Сначала Энни даже обрадовалась опозданию Такера и Джексона. Задержка дала ей возможность собраться с мыслями, обдумать, в каком виде себя подать. Да, ее кое-что связывало с Такером, однако эта киберсвязь по прочности не превосходила паутинку: дунь – и нету. И все же, появись он точно в три, она бы, может, бросилась ему на шею, что, естественно, предполагало ответный взрыв чувств, на который она была не вправе рассчитывать. В десять минут четвертого Энни несколько отрезвела, решившись ограничиться вежливым клевком в щеку. Еще десять минут – и поцелуй в щеку выродился в проект рукопожатия. Правда, «двуручного». Она обхватит его ладонь обеими своими, чтобы придать жесту теплоту и душевность. Без четверти четыре она уже и глядеть на этого подлого Кроу не желала.
Конечно же, если бы Энни прогнозировала возможность такого вопиющего проявления невежливости, она бы назначила свидание где-нибудь в другом месте, не у дома Диккенса на Даути-стрит. Вокруг не было ни одного кафе, где можно было бы засесть, наблюдая за входом в музей и потягивая капучино, равный по стоимости домику с верандой в Гулнессе. Пришлось торчать под открытым небом. И чувствовать себя дурой. Энни внутренне приготовилась к подобному исходу как к неизбежному следствию дурацкого сетевого «романа» – ведь столь односторонний флирт не может не окончиться фатально, – но ожидала его наступления позже, когда после встречи Такер перестанет отвечать на ее письма. К тому, что он просто не придет, Энни оказалась не готова. Но на что она надеялась, чего ожидала? Такер Кроу – бывшая рок-звезда, бывший алкоголик, ныне прослывший затворником. Исходя из этих параметров, трудно ожидать, что он появится в назначенном месте минута в минуту – в четверг, ровно в три часа после полудня. Что же теперь делать? Через час ожидания Энни взвесила целесообразность самостоятельного посещения музея Диккенса, но особого желания приобщиться к быту классика в себе не обнаружила. Направилась к Рассел-сквер. Номер своего мобильника она Такеру отправила, его номера в ответ, однако, не получила. Предусмотрительный тип, отметила про себя Энни. Она знала лишь, что остановится Такер в квартире дочери, но даже если бы она могла уточнить детали, гордость не позволила бы ей звонить или, боже упаси, стучаться в дверь.
Где-то внутри нее не угасло желание с ним встретиться, ибо в противном случае ей придется вернуться в дрянную дешевую комнатушку гостиницы возле Британского музея, упаковать пожитки в дорожную сумку и отправиться на вокзал. Выйдя на Рассел-сквер, она заметила афишу французского художественного фильма, зашла в кинотеатр и отсиживалась там, тупо вглядываясь в субтитры. Она поставила телефон на виброзвонок и ощупывала его каждую минуту, боясь прозевать вызов. Но на экранчике телефона не появилось ни звонков, ни покаянных сообщений, ни вообще каких-либо напоминаний о несостоявшемся свидании.
Знакомых в Лондоне у нее почти не осталось. Линда в Сток-Ньюингтоне да Энтони в Илинге. Все остальные один за другим обзавелись парами и разъехались кто куда. Многие из них трудились преподавателями и резонно полагали, что ту же жалкую зарплату лучше проживать в местах, где жизнь дешевле и безопаснее лондонской; где ученики в школах видят ножи, кастеты и наркотики лишь на телевизионном экране, а слышат о них лишь в дежурных рэп-шедеврах.
Энни решила начать с Линды, поскольку та работала на дому, следовательно, сидела у телефона. К тому же ей казалось, что Сток-Ньюингтон ближе Илинга. Ей повезло, Линда сразу же сняла трубку. Делать ей было, как видно, нечего, звонку Энни она обрадовалась и сразу же предложила встретиться и сводить Энни в дешевый индийский ресторанчик в Блумсбери. К сожалению, Энни забыла, что второй такой зануды, как Линда, в мире не найдешь. Но в течение трехминутного разговора ей пришлось вспомнить об этом неоднократно.
– Бог мой, это ты! Что ты тут делаешь?
– Да вот… приехала по интернет-знакомству.
– О-о, тут кроется столько загадок, что надо это обсудить поподробнее. А куда делся твой кошмарный Дункан?
К своему удивлению, Энни почувствовала себя уязвленной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35