Но я боюсь, что наше недовольство друг другом будет чем дальше, тем больше затмевать все, что между нами было хорошего.
Минар понятия не имел, о чем идет речь и почему Ферран так странно выражается. Может, это — воздействие «Энциклопедии» или проклятых романов Руссо и его подражателей. Ферран в последнее время вдруг принялся все это читать, и Минар подозревал, что эти книги были напичканы именно такими бессмысленными идеями, вошедшими в моду по вине их соседа-убийцы.
— Я еще посплю, — сказал Минар и тут же уснул. Некоторое время спустя Минара разбудил какой-то шум, прервавший сладостные сны о клочках бумаги и нитках, которые тысячекратно подтвердили все его подозрения. Он услышал стук копыт, поскрипывание кареты, какие-то взволнованные голоса. Выглянув в окно, Минар увидел Терезу, она стояла на дорожке и кричала кучеру:
— Он уже уехал!
— Но у нас ордер на его арест!
— Какое мне дело до ваших ордеров! Его здесь нет, понятно?
Пришли за Ферраном? А может, у них есть ордер на его собственный арест? Минар соскочил с кровати, прыгая на одной ноге, натянул чулок, потом другой, надел верхнюю одежду на ночную рубашку и, совсем забыв о шляпе, начал торопливо собирать вещи. Счетная машина тут же превратилась в невообразимый клубок, из которого на пол падали оторвавшиеся клочки бумаги. А деньги! Это же самое главное! Скоро начнут стучаться в его дверь и его, Минара, потребуют к ответу. В чем его обвиняют? В убийстве Жаклин? Или в присвоении «Энциклопедии» Розье? Или в каком-нибудь другом преступлении, о котором он даже не слыхивал?
Нет, убежать не удастся. Минару казалось, что снаружи собралось десятка два карет и добрая сотня лошадей; может быть, отряд солдат уже окружает дом. Да! Из окна он увидел, как хорошо одетый господин поднялся по ступеням павильона Руссо и посмотрел внутрь через стеклянную дверь. Они собираются напасть на дом Минара через сад!
Минар храбро спрятался под кроватью, откуда осмелился вылезти только через два часа.
Его дом так и не штурмовали, и Минар решил, что ему удалось избежать ареста благодаря Терезе, которая сказала, что ни Феррана, ни Минара нет дома. Может быть, она и дура, заключил Минар, но сегодня утром она помогла ему спасти свою шкуру.
Минар приготовился бежать. Все самые нужные вещи были связаны в узел: одежда, его часть «Энциклопедии» (остальное забрал Ферран) и заработанные им у Бертье деньги. Но куда же отправиться? Минар решил перед уходом навестить Терезу. Она сидела в кухне за столом и плакала.
— Господи, какая ужасная ночь! — простонала Тереза. Она, наверное, слышала последнюю ссору Феррана и Минара. Они давно заметили, что даже негромкий разговор в одном доме был отлично слышен в другом. Минар часто просил Феррана говорить потише, а тот в ответ спрашивал: «Вы что, стыдитесь меня?»
— Да, ужасная, — подтвердил Минар, вспомнив про горшок, который Ферран запустил ему в голову всего лишь за то, что он напомнил Феррану, как громко тот храпит по ночам. — Но он уже уехал.
Тереза опять застонала и, опустив голову, закрыла лицо фартуком.
— По крайней мере его заблаговременно предупредили, — пробормотала она.
— Именно, — согласился Минар. — Я его много раз предупреждал, что этим кончится.
Тереза подняла голову.
— Вы? Вы знали? Минар скорбно кивнул.
— Это всем было очевидно. Да только позавчера я говорил отцу Бертье…
И вдруг он заметил, что взгляд Терезы исполнился враждебности.
— Это вы его предали, — негромко произнесла она. — Все это случилось из-за вас.
Ну уж это несправедливо, подумал Минар. В ссоре всегда участвуют двое. А он даже позволил Феррану открывать или закрывать окна на ночь по своему усмотрению. Нет, Тереза все-таки безнадежная дура, да к тому же еще жена убийцы. Чего еще от нее ожидать?
— Изгнан из страны, которую он полюбил, как свою родину, — и все из-за вас, — плакала Тереза.
— Как, он уехал из Франции? — спросил Минар. К чему такие крайности?
— Зато в Швейцарии вам с вашим приятелем не удастся ему навредить.
— Я и не подозревал, что он бывал в Швейцарии, — сказал Минар. Почему-то в их разговорах с Ферраном никогда не возникала тема путешествий. — А вы знаете, куда именно он поехал?
Минар уже думал, что надо написать бывшему другу письмо.
— Конечно, знаю, — сказала Тереза. — Я скоро поеду к нему.
Минар посмотрел на нее с недоумением:
— Как это понимать: вы к нему поедете?
Но Тереза не стала с ним играть в игру «как это понимать», которая стала привычной формой спора между Ферраном и Минаром.
— Уходите, пожалуйста, — попросила она. — У меня много работы.
Так, значит, на морковный суп надежды нет. Минар вернулся домой, и вскоре до него донесся с улицы крик, означавший, что ему не потребуется налаживать свою счетную машину для того, чтобы точно выяснить, что же случилось рано утром.
— Жан-Жак бежал! — кричал кто-то. — Говорят, он уехал в Швейцарию.
Вскоре у ворот Монлуи собралась порядочная толпа.
Теперь Минару все стало понятно. Он опять проверил свой узел, чтобы убедиться, что деньги запрятаны надежно, и окинул взглядом то, что оставалось в доме и что он не собирался брать с собой: никчемные приметы их совместной жизни с Ферраном. Его предали — Минару это было совершенно очевидно.
Что происходило во время тех долгих шахматных партий, которые разыгрывали Жан-Жак и Ферран? Может быть, они говорили о нем, Минаре? Может быть, Ферран жаловался Руссо, что Минар якобы отлынивает от своих обязанностей по дому, что ему надо напоминать, чтобы он надел чистое белье, что он убивает время на нанизывание кусочков бумаги на нитки? Как они, наверное, смеялись над ним, обмениваясь пешками. А может быть, Ферран также говорил Руссо, как одиноко ему живется, как скучно переписывать страницы, смысл которых ему непонятен, в то время как Минар играет в свои игрушки на втором этаже; может быть, Ферран даже сказал Руссо, в чем его подозревает Минар? Минару стало зябко, когда он представил себе эту сцену: Руссо и Ферран глядят на шахматную доску и Ферран вдруг говорит: «Он считает вас убийцей, Жан-Жак. Вы слышали что-нибудь более нелепое?» И Жан-Жак протягивает руку к Феррану и говорит со своей зловещей ухмылкой: «Какой вздор! Да разве может самый знаменитый писатель на свете быть убийцей?»
И оба, наверное, хохочут над Минаром, и их громкий издевательский смех заполняет комнату, дом, сад, всю деревню Монморанси, всю Францию, выставляя Минара на посмешище перед миром, — Минара, который все так ясно видит и понимает. Он стоял возле двери, почему-то не в силах уйти и сжимая в руке засохший цветок, который, кажется, вынул из стоявшей на окне вазы и теперь свирепо перетирал пальцами.
И чем же это все кончилось? Руссо, наверное, предложил Феррану сыграть еще одну партию, а потом сообщил свой план. Скоро он уедет в Швейцарию, а Феррану, как он слышал, грозит опасность — на его арест выдан ордер. «А как же Минар?» — наверное, спросил Ферран. Да, он, без сомнения, об этом спросил. «Я могу взять с собой только одного человека, — наверняка ответил Руссо. — А Тереза приедет следом».
Да, решил Минар, так это, наверное, и было. Он наконец вышел из дома и отправился заказывать карету до Парижа, откуда собирался поехать в Швейцарию. Этот убийца Руссо соблазнил его друга лживыми обещаниями, завоевал его доверие и увез за границу. А там он сможет поступить с ним как ему вздумается. Но Минар их найдет, где бы они ни были. Не важно, сколько на это уйдет времени, рано или поздно он воссоединится со своим другом, и они вновь заживут счастливой совместной жизнью.
Так Минар отправился на розыски, которым было суждено продлиться много лет.
Глава 12
Приближался день отъезда Эллен. Мы опять регулярно встречались с Луизой, но у нее часто был встревоженный вид, и она как будто думала о чем-то своем. Может быть, ей хотелось «поговорить», но я мог говорить только о литературе. Так что во время каждой нашей встречи мы усаживались за стол, и она называла автора, чью книгу читала в последнее время, или вымучивала какой-нибудь вопрос с тем нерешительным видом, который я потом вспоминал в постели перед тем, как уснуть. Час проходил быстро, но к цели я не приближался ни на шаг. Джилл Брендон по-прежнему проявляла праздное любопытство — наши отношения с Луизой сильно ее занимали. «Как идут занятия с группой!» — спрашивала она и с каждым разом делала все большее ударение на слове «группа», пока оно не потеряло всякое отношение к тому, чем мы занимались с Луизой за закрытой дверью моего кабинета.
Мне надо было придумать план, как именно я использую неделю отсутствия Эллен. И тут Луиза опять пришла мне на помощь. Она принесла на наше «занятие» статью о теоретике литературы по имени Николя Клери. Это имя было мне совершенно незнакомо, и я напомнил Луизе об ее обещании, которое я, дожидаясь подходящего момента, лелеял, как курица свою кладку: я предложил, чтобы она пришла ко мне домой и показала, как работать в загадочном для меня Интернете, где она и выискала информацию о Клери. Луиза охотно согласилась, и тут постучали в дверь. Мы с Луизой вздрогнули, словно нас застали за каким-то неподобающим занятием, и, прежде чем я успел сказать «Войдите!», дверь открылась, и я увидел Джилл Брендон — она, видите ли, пришла отдать взятую у меня книгу.
— А, Луиза, здравствуйте, — самым невинным тоном произнесла она. — Надеюсь, вы вовремя сдадите домашнее задание?
Луиза кивнула, а Джилл вручила мне книгу. Не знаю, оглядела ли она кабинет, поскольку я глаза опустил, ощутив внезапно необъяснимую неловкость.
Впоследствии Джилл небрежно заметила, попав в цель с точностью ракеты, следующей строго по лучу: «Эта Лоусон за последнее время как-то скисла». Поскольку я провожу столько времени в ее обществе, может быть, я знаю, в чем дело? Она задерживает домашние задания, делает их кое-как и даже пропускает лекции. «Однако для занятий вашей группы она время находит», — ядовито добавила Джилл. Я почувствовал себя небольшим складом боеприпасов, взлетевшим на воздух на экране видеомагнитофона на глазах безразличных зрителей. А Джилл, как будто этого было мало, добавила: «Может быть, вам стоит с ней поговорить?» Интересно, как она представляла себе наши занятия.
Мы воображаем, что наши желания и мечты так же недоступны посторонним взглядам, как наши счета в банках, и бываем неприятно удивлены, осознав, что люди, ежедневно возникающие перед нашим взором с кивком и улыбкой на лице, на самом деле уделяют нам гораздо больше внимания, чем мы им. Они понимают наши действия и привычки лучше нас самих; они ведут незаметную разведку нашей жизни, создают относительно нас теории и догадки, в то время как мы, изредка поглядывая на часы, читаем за кофе утреннюю газету. Ибо о том, что было очевидно Джилл Брендон, догадывалась и Эллен — на основании иных, но не менее четко изобличающих меня данных.
Однако план уже был разработан и не подлежал изменению, и в течение последующих десяти дней я с небывалым интересом следил за работой Эллен, за финансовым состоянием компании по производству изделий из пластмассы, куда она предполагала отправиться, выяснял, где и когда она окажется, особенно откуда она сможет мне позвонить, и когда вернется. И если Эллен замечала, что я веду себя как-то необычно, я прибегал к стандартной отговорке — я обдумываю сложную абстрактную проблему.
И вот Эллен уехала. Дня два я питался консервированными бобами или готовыми блюдами, продаваемыми навынос. Наконец наступил вечер, на который был назначен визит Луизы.
Я услышал звонок в дверь и с удивительным спокойствием пошел ее открывать. Лишь мельком глянув поверх плеча Луизы, чтобы удостовериться, что с другой стороны улицы никто за нами не наблюдает, я впустил Луизу в дом с такой же безликой вежливостью, какую проявил бы к представителю газовой службы, пришедшему снять показания счетчика. На Луизе была кремовая блузка из тонкой и, надо полагать, мягкой на ощупь материи. Я провел Луизу в гостиную и ушел на кухню сварить кофе, поскольку вдруг осознал, что просто не знаю, о чем разговаривать с женщиной, которую в этот момент воспринимал как покров из мягкой материи, бездумно наброшенной, надо полагать, за несколько минут до выхода. Так что не было ничего удивительного в том, что у меня язык прилип к гортани и я сбежал на кухню, сумев только спросить ее, как она будет пить кофе — с молоком, с сахаром или с печеньем.
Когда мы попадаем в непривычную ситуацию, мы стараемся как можно лучше сыграть свою роль, а сценарий нашего поведения складывается из самых разнообразных производных. Все они — та территория, где мы в данный момент существуем; поэтому в то время, как я отмеривал кофе, просыпав его на стол и все перепачкав, часть меня жила в телевизионном рекламном ролике, другая внедрилась в какой-то малоизвестный роман, а третья воплощалась в песне, которую я вдруг начал напевать. Склонность человека искать прибежища в стереотипах иногда проявляется на настолько глубоком подсознательном уровне, что мы порой оказываемся в совершенно недостоверном и искусственном состоянии. Кто-то сказал, что, когда мы влюблены, мы играем роль, почерпнутую из книг, кино и разговоров. Говорят даже, что все наше существование может быть имитацией или реакцией на те бесчисленные малозаметные воздействия и влияния, что непрерывно руководят нами. За последние месяцы, вдруг осознал я, вся моя жизнь превратилась в компиляцию.
Пруст неоднократно высказывался на эту тему. Он начал литературную карьеру с газетных статей, в которых подражал стилю самых разнообразных авторов; в другом месте он говорит о «мелодии» писателя, столь же заразной, как вирус; она внедряется в наш мозг, и все, что мы пытаемся думать или о чем пытаемся писать в последующие после чтения дни, носит ее отпечаток. Нечто подобное Монтень очень мило сказал о Плутархе: «Побывав в его обществе, я всегда ухожу с „кусочком куриной грудки или крылышком“. Паскаль также понимал, как воздействует на нас книга, как бы предъявляя нам зеркальное отражение нашей души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41