Я вежливо с ними распрощался и решил по пути домой зайти в библиотеку.
Маргарет спросила, здоров ли я. Она объясняла мое Длительное отсутствие простудой, которую я, наверное, подхватил в прошлый раз под дождем. Я вкратце рассказал ей о своих первых попытках работать на компьютере, о побеге миссис Б. и гибели своего компьютера. Я не стал вдаваться в подробности — Маргарет женщина занятая, и позади меня уже образовалась очередь.
— Не волнуйтесь, — сказал я ей в заключение, — зато я теперь сам способен заниматься «поисками в Интернете».
Затем я прошел к одному из «писишек», как мы их называем, набрал слова «Ферран и Минар» и с приятным удивлением получил «список», который дал мне возможность установить, что за книгу читала моя обнаженная героиня. Ее полное название — «Ферран и Минар: Жан-Жак Руссо и „В поисках утраченного времени“. Ее автор — доктор А.Б. Петри, который, как мне удалось установить, читает курс французской литературы в нашем собственном университете. Это чрезвычайно интересно, сказал я себе; кто бы мог подумать, что „поисковая программа“ настолько умна, что, получив вопрос о Розье, отсылающий ее к французской литературе восемнадцатого века, способна найти „прямую видеосвязь“ с изображением женщины, читающей книгу на родственную тему! Правда, современная наука способна на чудеса?
— Ну, как дела? — спросила Маргарет, склоняясь над моим плечом и обдавая меня ароматом духов.
— Отлично, — сказал я и собрался было повторить то, о чем я написал тебе в последних строчках, но воздержался. Маргарет — очень занятая и невероятно знающая женщина, можно сказать, украшение своей профессии. Так что я только сообщил ей о книге Петри, и она, выяснив, что в библиотеке этой книги нет, помогла мне заполнить бланк с запросом в межбиблиотечный фонд и заверила, что я получу эту книгу максимум через три недели. Мои поиски Розье близятся к завершению! Я ушел из библиотеки в самом радужном настроении, но, придя домой, вспомнил, что мой компьютер вышел из строя.
Как же я сожалел о том, что взял таз, наполнил его мыльной водой и вымыл этой роковой жидкостью своего друга, которого теперь потерял так же, как миссис Б. (а будь здесь миссис Б., она наверняка протерла бы компьютер сухой тряпкой и ничего бы не случилось). Я провел несколько часов, глядя на темный экран, а затем, исполненный безнадежности и отчаяния, отправился спать.
На следующее утро Катриона пришла в назначенное время. Приятно сознавать, что некоторые молодые люди и в наши дни приучены к пунктуальности.
— Я подумал, что его надо немного почистить… — объяснил я ей.
— Сейчас поглядим, — сказала Катриона.
Если у тебя сломается какой-нибудь механизм, не трать время на магазин Диксонз или сервисное обслуживание — заведи себе студентку, изучающую науку жизни! Кто бы мог подумать, что эта тоненькая девушка с волосами, стянутыми в хвостик, наушниками от плеера и маленькими свободно висящими грудями может зайти в мой кабинет, оценить значение мокрых пятен на компьютере и на стене и мгновенно вынести диагноз: у меня всего лишь «полетел предохранитель». Она тут же его починила, взяв вилку от настольной лампы из спальни и пристроив ее на конец компьютерного провода, который она перерезала так же бесцеремонно, как если бы это была старая бельевая веревка. Какая потрясающая изобретательность — направить электрический ток, предназначенный для ненужной мне настольной лампы, в компьютер. Прибор загудел, и его экран тут же загорелся, обретя новую жизнь. Катриона же спокойно закрыла перочинный нож — единственный инструмент, понадобившийся для всей этой хирургической операции! Она даже умудрилась починить «поисковую программу», которая заработала так же, как раньше. Милая девочка только рассмеялась, когда я напомнил, что, согласно договоренности, заплачу ей ту же сумму, какую за те же услуги заплатил бы механику из сервисного обслуживания, — сумму, превышающую жалованье миссис Б. за целую неделю.
Катриона же, казалось, хотела одного — выпить со мной чаю. Я уже выпил полагающийся мне стакан воды утром, и до времени, когда я обычно пил чай, было еще очень далеко. Но я был слишком обязан ей, чтобы отказаться, и моему мочевому пузырю оставалось только тихо роптать, пока мы спускались по лестнице на кухню.
Я сказал Катрионе, что у меня есть вопрос к ней как к студентке, изучающей науку жизни, хотя, чтобы ответить на него, надо быть не просто студенткой, а дипломированным специалистом. Вопрос заключался в следующем: зачем некоторые женщины засовывают себе между ног некий розовый предмет. Катриона чуть не уронила чайник и покраснела.
— Ох, извините, — заторопился я. — Это, наверное, касается женской гигиены. Как я сам не догадался!
— Вы чай с молоком пьете? — перебила она.
— Может быть, мне обратиться за разъяснениями по поводу этих розовых предметов в Интернет? Вообще-то меня это не касается, но я вдруг осознал, что пребываю в полном неведении относительно многих общеизвестных вещей. Только я не знаю, как сформулировать вопрос.
Катриона налила чайник доверху, приведя мой мочевой пузырь в полное отчаяние.
— А не лучше ли поискать ту книгу, которая вас интересует, — «Ферран и Минар»?
Даже студентка, на мой взгляд, должна была бы знать, что это сделать очень легко — достаточно обратиться в любую библиотеку, где такие люди, как милая Маргарет, посвящают свою жизнь именно выполнению подобных желаний.
— Я уже заказал эту книгу, — с торжеством сказал я Катрионе. — Ее пришлют в течение трех недель.
Катриона нахмурилась, сказала, что три недели — это очень долго (наверное, для девушки ее возраста три недели — срок солидный), и предложила съездить в магазин Уотерстоуна. На этот раз я смог исправить ее заблуждение.
— Нет, Катриона, — сказал я, отказываясь от печенья (час обеда был уже недалек). — У Уотерстоуна продаются только газеты и журналы. Я как-то зашел туда в поисках тома Карлейля, но быстро осознал свою ошибку.
Однако Катриона настаивала, что такая книга скорее всего найдется именно в этом магазине; даже скорее, чем на многомильных полках библиотеки Маргарет. Какие превратные представления о мире у нынешних молодых людей!
И она настаивала на своем странном заблуждении, что в магазине, торгующем газетами, обязательно найдется толстая книга о Франции восемнадцатого века, и даже предложила пари, сказав, что сама пойдет со мной и мы обязательно найдем там эту книгу.
Мне стачо ясно, что Катрионе пока еще очень далеко до миссис Б. По заведенному нами распорядку я бы сейчас сидел у себя в кабинете, а Катрионе полагалось бы заниматься тем, что в это время делала миссис Б. и от чего все плоские поверхности на кухне становились слегка влажными, хотя я никогда не вдумывался, как это получалось. А Катриона вместо этого пила чай, и мне было непонятно, когда она начнет чистить овощи. Но чтобы намекнуть ей, что приближается время принятия пищи, я сказал, что, так и быть, поеду с ней в магазин Уотерстоуна после обеда. Затем я извинился и отправился в туалет — весь этот чай просился наружу.
Вернувшись в кабинет, я решил позвонить в университет, надеясь, что разговор с мистером Петри избавит меня от ненужной поездки в магазин. Он наверняка сможет мне сказать, есть ли связь между его книгой и неуловимой «Энциклопедией» Розье.
Но, к сожалению, телефон не работал. Может быть, я плеснул водой и на его предохранитель, или существует такой закон, что для соблюдения космического баланса, когда один электрический прибор оказывается починенным, другой обязательно должен сломаться. Как бы то ни было, в трубке не оказалось сигнала.
— Катриона! — позвал я. Из кухни доносились многообещающие звуки: Катриона или чистила овощи, или уже варила суп. — Кажется, опять нужен ваш перочинный ножик.
Катриона пришла на мой зов, приложила трубку к уху, посмотрела на компьютер ясным взглядом специалиста и сказала:
— У вас все еще подключен модем.
В тот момент я не понял смысла ее высказывания и могу перевести его на человеческий язык только в свете последующих событий.
— Иными словами, все эти «странички Интернета» приходят ко мне по телефону? — спросил я после того, как она дважды или трижды объяснила мне, почему механик из сервисного обслуживания поставил мне нечто, известное людям ее поколения как «телефонный двойник», и почему у меня за последние три дня не было ни одного телефонного звонка.
— И все это отразится на счете телефонной компании? — спросил я, вспоминая, сколько часов возможных разговоров и потенциального примирения с миссис Б. пропало впустую, вместо чего ко мне шел поток голых женщин.
Катриона кивнула.
— Однако у Диксонза мне об этом ничего не говорили, — сказал я. В ответ Катриона только улыбнулась. Но я еще раз напомнил ей, что считаю этот магазин очень надежным, несмотря на то что в нем работает никудышный Али.
Катриона ушла вниз, заверив меня, что обед скоро будет готов, а я позвонил в университет и после нескольких переключений попал в деканат факультета французского языка и литературы, где какая-то женщина кратко и нелюбезно сообщила мне, что доктор Петри болен. Я сказал, что позвоню на следующей неделе, но секретарша ответила, что через неделю его еще не будет; тогда я сказал, что позвоню через две недели, и она ответила, что вряд ли он выйдет и через две недели. Я накинул еще неделю, получил тот же отрицательный ответ и сделал последнюю попытку, спросив, ждут ли они его через два месяца. В конце концов я спросил ее, когда, по их предположениям, доктор Петри вернется в мир французской литературы, наверняка страдающий от его длительного отсутствия. Секретарша, которая, по-видимому, обучалась обращению с клиентами в той же школе, что и «Сандра у телефона», надолго замолчала; так надолго, что я даже подумал, не включил ли я опять модем и не слушаю ли, как он загружается из Интернета. Наконец она сказала:
— Боюсь, что мистер Петри очень серьезно болен. По правде говоря, мы почти не надеемся, что он к нам вернется.
— Как прискорбно, — сказал я. — А можно узнать, что с ним?
Опять последовала долгая пауза. Судя по всему, искусством растягивать паузы секретарша овладела в совершенстве, поскольку ей, наверное, очень часто приходилось отвечать на подобные вопросы (я знаю, что на специалистов по французской литературе в университетах большой спрос).
— Боюсь, что этого я вам сказать не могу, — наконец проговорила она.
Когда я обсудил этот разговор с Катрионой, намыливая ей губкой спину (об этом ниже), она сказала, что, похоже, секретарша с удовольствием рассказала бы мне о болезни мистера Петри, но ей запретили распространяться на эту тему.
— Передайте мистеру Петри мои пожелания скорейшего выздоровления, — сказал я в заключение разговора и перед тем, как повесить трубку, добавил: — Если вы его увидите, будьте добры, спросите, знает ли он что-нибудь об «Энциклопедии» Жана-Бернара Розье.
Как удивительно и прекрасно, подумал я, когда некоторое время спустя стал спускаться по лестнице, привлеченный соблазнительным запахом обеда, что такие случайные происшествия, как спустившее колесо, проливной дождь и, разумеется, техническая революция, которую, как говорят, по значению можно сравнить с изобретением колеса (кстати, именно мое невнимание к запасному колесу и повлекло за собой все эти события), положили начало моей новой жизни, в которой девушка чинит все мои электрические приборы при помощи перочинного ножа и в которой я оказался в состоянии помочь больному человеку, прежде не подозревавшему о моем существовании, родстве наших интересов и даже, может быть, о женщине, читающей его книгу, лежа нагишом в постели.
Войдя в кухню, я остолбенел.
— Это спагетти? — воскликнул я, увидев красное извивающееся существо, лежавшее, свернувшись клубком, в кастрюле. За последние тридцать лет миссис Б. никогда не подавала мне на обед ничего, кроме супов и тушеных овощей, о которых можно прочитать в «Ночах у Амброза» или в «Анналах клуба Клейкума». Катриона только улыбнулась своей веселой улыбкой и назвала сие устрашающее видение словом, которого определенно нет в итальянском языке — по крайней мере насколько я знаю итальянский язык.
— Замечательно, — вежливо произнес я, садясь за стол и чувствуя, как мой желудок требует говяжьей похлебки или овощной болтушки — того, что я и предполагал увидеть на столе. Катриона стала накладывать спагетти — я не отрицаю, что для некоторых это вполне достойная еда, — на тарелки, которые я не узнавал, поскольку при режиме миссис Б. ел только из фаянсовых мисок и всегда одной и той же любимой ложкой. А теперь передо мной вдруг возникла, испуская пар, масса, которая сильно и вполне приятно пахла, тогда как мне было бы вполне достаточно мисочки супа и кусочка черствого хлеба.
— Ну как? — спросила Катриона, когда розовые змеи исчезли у меня в сведенном страданием рту. — Нравится?
— Восхитительно! — сказал я и напомнил себе, что воображению человека нет границ и что, хотя оно не может выйти за рамки ограниченного запаса представлений, созданных его внутренними и внешними органами чувств, оно вольно безгранично соединять, смешивать, распределять и разделять эти представления, создавая бесконечное разнообразие вымысла и восприятия; утешившись этим мудрым высказыванием Дэвида Юма, я попытался в уме преобразить вид и вкус предложенного мне блюда — червеобразную геометрию спагетти, куски размякших помидоров, маленькие комочки сыра (с этими было проще всего) — в заложенный в моем подсознании идеал, преобразовать и изменить полученные моими органами чувств сигналы от «спагетти троватторе» (по-моему, Катриона назвала их именно так) в картину густой булькающей смеси, состоявшей из представлений, привычных моему разуму и телу, ожидаемых ими и возникающих так же невольно, как у человека с ампутированной ногой возникают боли в несуществующей конечности. В конце концов я почти убедил себя, что предложенная мне Катрионой еда имела тот же вкус, что и супы миссис Б.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41