– Гидеон хотел провернуть это дело, когда все будут заняты и не останется времени на вопросы. Просто проштамповать документы и уйти.
– Так когда же? Вспомни! Ты должна вспомнить. Давай! Вспомни. И тогда ты получишь то, чего так жаждешь.
Взгляд девушки витал где-то далеко, она как будто была в трансе. Потом задрожала, схватилась за живот, нижняя губа ее была прокушена почти до крови.
– Рождественские покупки, – прошептала она.
– Что? – завопила Иза, испугавшись, что Полетт уже вообще ничего не соображает.
– Рождество. Когда все заняты, сказал он. Бросаются делать рождественские покупки. Проштамповать и уйти… – Полетт тяжело дышала, измученная болью и непомерными усилиями. – В пятницу. Ровно за неделю до Рождества. Ее увезут в Персидский залив. Абу-Даби. Из Гэтвика, когда полно чартерных рейсов. Пятница, перед Рождеством.
Истина не сразу дошла до Изы. Много недель она была так занята, что забыла о времени. Забыть о Рождестве. А ведь до него осталась ровно неделя.
Сегодня. Сегодня. Сегодня. СЕГОДНЯ.
У нее нет времени. Ее сознание восставало против подобного совпадения; истина обрушилась на нее, как каменная стена, похоронив под собой все надежды.
– Я дала вам то, что вы хотели. Теперь отдайте мне мое, – потребовала Полетт. Наконец-то она ясно видела шприц в руке Дэниела.
– Отдай, Дэниел, – воскликнула Иза. – И, ради Бога, давай выбираться отсюда.
Двинувшись к двери, она краем глаза увидела, что Дэнни словно окаменел. Его лицо превратилось в безжизненную, искаженную ужасом маску. Рука, державшая шприц, неосознанно дрожала с того самого момента, как игла прикоснулась к его пальцам. Голова у него тряслась.
– Я не могу – прошептал он. – Только не это. Он стоял, застыв на месте. Внезапно Полетт, с удивительной живостью для такого измученного тела, бросилась через комнату к Дэнни, но он был слишком далеко, и она не достала его, он отступил еще дальше, к балконной двери, как будто собираясь выкинуть шприц.
– Нет, не могу, – наконец прошептал он.
Для Изы это мгновение останется самым печальным в жизни.
Полетт, терзаемая болью, не видела ничего, кроме шприца. Каждая клеточка ее тела и мозга была нацелена на него, ничто в мире больше не имело значения. Ее спасательный круг, ее кислород. Возможность выжить. Она чувствовала себя так, как будто плыла в луже расплавленного свинца, а кто-то тянул ее вниз. Не дает дышать. Душит. Паника. Шприц. Выжить. Дэниел. Игла. Немедленно!
Свирепо и мягко, как пантера, она набросилась на Дэниела, пытаясь дотянуться до шприца, всей тяжестью обрушившись ему на грудь.
Полетт почти ничего не весила, но он раскинул руки, пытаясь не дать ей дотянуться до шприца, и потерял равновесие, его отбросило назад, он споткнулся и зацепился каблуком за порог приоткрытой балконной двери. Дэниел оступился, упал и заскользил, пытаясь найти точку опоры на бетонном полу.
Холодный воздух. Рождественский мороз.
Он наткнулся спиной на перила, руки высоко подняты над головой, центр тяжести смещен вверх. На глазах у Изы, которая была не в состоянии поверить в реальность происходящего, его тело исчезло, перекувыркнувшись через перила.
Какой-то миг он, казалось, парил в воздухе как птица с расправленными крыльями, дрожа и пытаясь дотянуться до нее.
Их взгляды встретились. Дэниел прошептал имя Изидоры.
И исчез.
Она подбежала к балкону, и на нее обрушилась лавина звуков. Шум поездов метро, улица, громыхающая машинами, стройка на берегу канала. Сквозь облака прорывался вой самолета, идущего на посадку в Хитроу с выпущенными шасси. Все эти звуки заглушили ее собственный вопль.
В тот момент, когда Изидора ухватилась за перила балкона и заглянула вниз, солнце прорвалось сквозь тучи. Луч света прорезал небо и ринулся вниз, как сверкающая небесная лестница, достиг земли, отразившись от металлических перил. Как будто где-то распахнулась огромная дверь.
И луч погас.
Двадцатью пятью этажами ниже, на заброшенной автостоянке, лежало скрюченное тело.
В комнате за ее спиной что-то закричала Полетт, грязно выругалась и убежала. Ее гнали демоны, теперь и Изу они будут преследовать всегда. Дэниел просил только, чтобы она позволила ему любить ее. А она колебалась. Не теперь. Позже. Завтра.
Никогда.
Еще раз взглянув вниз, Иза заметила, как на стоянку ворвались две полицейские машины с зажженными фарами и, завизжав тормозами, остановились. Словно муравьи облепили тело. Потом подъехала еще одна машина, черный лимузин, задняя дверца открылась и вышел мужчина. Он выпрямился, посмотрел вверх.
Даже с высоты двадцать пятого этажа Изидора узнала его. Узнала сразу. Внизу, возле тела Дэниела, ее несостоявшегося любовника, стоял Пол Деверье.
Машина пробиралась к шоссе, ведущему в аэропорт. Дорога на Гэтвик была чертовски трудной. Даже с зажженными огнями и сиренами полицейского эскорта они двигались медленно, как во время вечернего часа пик. Пятница, канун Рождества.
Деверье сидел спокойно. Он знал, что следует предпринять. Потребовалось несколько секунд, чтобы добраться до дивизионного комиссара, начальника охраны Гэтвикского аэропорта.
– Возникла проблема, коммандер. Не могу сейчас вдаваться в детали, я звоню из машины. Но вполне вероятно, что в аэропорту сегодня произойдет инцидент. С применением насилия. Возможно, это ложная тревога, но мне сообщили, что одна американка, недавно вышедшая из больницы, находится в болезненно возбужденном состоянии. Предположительно находится на пути в Гэтвик, она опасна. Ей около тридцати пяти, рыжие волосы. Возможно, связана с арабами. Она действительно опасна, час назад она уже убила одного человека. Она выдает себя за иностранную журналистку Изидору Дин. Дин существует, но она сейчас в Штатах; самозванка может появиться в любой момент. Я сам еду, если это ложная тревога, мы разберемся, если же нет… Да, согласен. Нет смысла рисковать. Поднять всю охрану. Особенно пристально наблюдать за рейсами на страны Залива. Принимайте все меры. Остановите ее, коммандер, не подпускайте и близко к самолету, чтобы не произошло захвата. Я окажу вам личное содействие.
Деверье откинулся на спинку сиденья. Его положение поможет ему еще раз. Как только самолет взлетит, унося ребенка, он сумеет ответить на вопросы полиции.
Рядом с ним, свернувшись, как зародыш в утробе, спала Полетт. Его дочь. Восковая маска на месте умевшего когда-то улыбаться лица, высохшее тело, которое он когда-то подбрасывал над головой в летние дни, исколотые руки… Прежде они каждый вечер обвивались вокруг его шеи. Воспаленный, в болячках рот, наполнявший смехом его мир. Руины жизни. Ее собственной и многих других.
– Ради Бога, постарайтесь проехать! – просил он.
Времени на выработку плана не оставалось. Ее такси попало в такую же пробку, как и машина Деверье; у нее не было телефона, она ничего не могла узнать, ей нечем было побороть страх. Огни машин. Забитые перекрестки. Издевательски звучащие автомобильные гудки. В голове не осталось ни одной мысли. Каждый раз, когда оцепенение проходило, она испытывала только боль, вспоминая о «Башне Победы». Лучше было ни о чем не думать.
Изидора даже не вспомнила об оружии и лазерных видоискателях, которые встречали всех пассажиров в терминале. Приближалось Рождество, излюбленная пора террористов, когда все аэропорты переходят на режим повышенной бдительности. Она не обратила внимания ни на раздававшиеся вдвое чаще обычного предупреждения о необходимости сообщать об оставленных без присмотра предметах, ни на уборщиков, опустошавших мусорные баки, в которых так легко спрятать бомбу. Ей не пришло в голову, что, мчась через забитый пассажирами зал и заставляя окружающих отшатываться, она привлекает к себе ненужное внимание. Изидора не думала. Но она услышала объявление о посадке на рейс КР 432. Вылет с лондонского аэродрома Гэтвик. Прямо на Абу-Даби.
Иза бежала, как спринтер, она должна была попасть в зал вылета, все ее мысли были лишь о Бэлле. Гневные вопли раздавались за ее спиной, когда она отбрасывала со своего пути всех, кто ей мешал. Ушибленные коленки, перевернутая тележка, плач испуганного ребенка, и вот она уже видит перед собой табло, а на нем светится номер рейса – КР 432. Последнее объявление. Она почти у цели. Еще один бросок.
И вдруг ее резко остановили. Рука, протянувшаяся из-за колонны, схватила ее, и оба они чуть не упали.
– Вы, – выдохнула она.
Это был Деверье. Его взгляд метнулся с лица на табло объявлений, и она попыталась вырваться.
– Успокойтесь. Ваш ребенок в безопасности. Я уже распорядился, чтобы ее принесли сюда.
Слова Деверье заставили Изидору пошатнуться, она тяжело дышала, не в состоянии вымолвить ни слова.
– Вы победили. Вы понимаете, что выиграли? – продолжал он. – Бэлла сейчас будет здесь.
Иза тряхнула головой, не в силах поверить. А вдруг это его очередная ложь? Она оглядывалась по сторонам, в отчаянии пытаясь увидеть дочь.
– Все кончено, – кричал министр, тряся ее за плечи, чтобы привлечь внимание. Поняв, что Изидора слушает его, он понизил голос.
– Всего несколько минут, потерпите…
Изидора отшатнулась, чувствуя отвращение от его прикосновения, но смысл сказанного постепенно доходил до нее. Она зарыдала. Бэлла! Бэлла здесь! Возможно ли это? Неужели все кончено? Охватившее ее облегчение сбивало с толку, она почувствовала, что теряет сознание… Деверье опять потянулся к ней, чтобы поддержать. Взял под руку и замер. Изидора заглянула в его водянистые глаза, пытаясь прочесть в них истину. Они были тусклыми, почти мертвыми.
– Бэллу принесут через зал отправления. Не дергайтесь.
Иза предполагала, что ей придется столкнуться с ним, она была готова к агрессии, угрозам и насилию, но только не к спокойным логическим рассуждениям.
– Мои извинения вам не нужны, Изидора, но, поверьте, я как отец понимаю, какой ужас вы пережили. Я очень сожалею. Действительно сожалею. Я понятия не имел о том, что творится с этими усыновлениями, пока Полетт не рассказала мне все. Я считал вас докучливой бабой. Я ошибся и могу исправить это, вернув вам дочь. Хотел бы я сам получить от кого-нибудь подобную помощь.
– Помощь? – Иза была оскорблена, она отказывалась понимать слова Деверье…
– Вы получаете обратно вашу дочь. С ней все в порядке. Я отдал бы все на свете за подобное счастье…
– Полетт?..
– Бог мой, вы же видели ее, на кого она похожа. – В голосе Деверье чувствовалась горечь поражения. – Я так старался, но не думаю, что смогу когда-нибудь вернуть ее в семью. Но даже после того, что она натворила, я хочу вернуть ее. Не знаю, сможете ли вы понять это. – Лед в глазах Деверье, казалось, готов был растаять, внезапно он перестал быть высокомерным политиком, став отцом, переживающим тяжелое горе. Изидора знала, каково ему сейчас.
Деверье постарался подавить всплеск эмоций.
– Извините. Но… Позвольте мне все-таки объяснить. Прошу вас! Она вовсе не чудовище. Происшедшее… не совсем ее вина.
– Замолчите, у меня далеко не христианское настроение.
– Я не прошу вас простить. Иногда мне и самому трудно простить Полетт, но… она моя дочь. Мое единственное дитя. – Деверье шумно сглотнул, пытаясь овладеть собой. – Когда мать Полетт умерла, ей было восемь. Она покончила с собой. Что говорят люди, когда случается трагедия, разрушается семья? Кого винить в потере, если винить некого? Для восьмилетней девочки, не понимавшей, почему ушла ее мать, виноватым оказался один человек – она сама. Полетт так и не оправилась от трагедии детства. – Деверье обхватил себя за плечи. – Я не верю, что она когда-нибудь поправится. Слишком поздно.
Страдание заразительно, Изидора на мгновение забыла о гневе.
– Вы же хотите, чтобы я закрыла глаза на прошлое. Забыла обо всем.
Деверье покачал головой так, что казалось, каждое движение причиняет ему боль.
– Я много лет закрывал глаза. Убеждал себя, что с ней ничего особенного не происходит, что все пройдет. Просыпаешься каждое утро и надеешься, что с сегодняшнего дня все будет прекрасно, она появится к завтраку, улыбающаяся, любящая, она снова твоя дочь. Но… как доказать свою любовь ребенку, если он не может не терзать себя? Я думал, что обязан защищать ее, и был неправ.
– Вы покрывали ее.
– Да, и молчал, закрывая глаза на то, что она наркоманка. Я был не прав и теперь буду платить по счетам. Я был слаб. Я люблю свою дочь, она единственная что-то значит для меня, я хотел бороться за нее, пытался заставить ее прекратить разрушать себя. Уж вы-то меня понимаете?
– Я понимаю одно: ваша дочь разрушила жизни многих других людей.
Пол кивнул.
– Я все еще считаю это невероятным, но… теперь она разрушит и мою. Поверьте, я ничего не знал о том, что они творили с Фолдом, не знал до недавнего времени. Каково это – узнать, что твоя дочь… – Деверье содрогнулся, – продает младенцев. Это будет прекращено. Уже прекращено. Очевидно, Фолд, кроме всего прочего, еще и извращенец. Полиция нравов получила информацию, что его застали при компрометирующих обстоятельствах в одном из отелей.
Значит, ее телефонный звонок сработал.
– Кажется, его не в первый раз ловят на сексуальных извращениях. Ничего криминального, но ему придется уйти в отставку, я об этом позабочусь. Если у меня останется хоть какая-то власть и положение, я добьюсь, чтобы Фолд и ему подобные, замешанные в варварском деле с усыновлением, были остановлены и сама система уничтожена.
– Несколько запоздалое раскаяние, вам так не кажется? Час назад вы послали отряд полицейских, чтобы арестовать меня.
Деверье издал странный придушенный низкий звук.
– Бог мой, я не преследовал вас, я даже не знал, что вы здесь. Я приехал с полицейскими за своей дочерью, чтобы арестовать Полетт. Разве вы не видите: все те годы, что я брал ее на поруки и прощал, привели к трагедии. Но детей нельзя так любить – это почти убило Полетт. Вы можете себе представить, что значит для отца преследовать собственное дитя со сворой полицейских ищеек?
Иза понимала. Она вспомнила о матери Дэниела. Кажется, Деверье говорит правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35