Только в темноте, в щелях и закоулках мира, в вонючих дворах и подъездах находила она убежище от своих страхов, только там она могла отдохнуть.
Ее мир . Мир, в котором боль преображалась в наслаждение. Порошок . Он освобождал сознание. Порошок . Игла означала спасение. Порошок . Каждый укол в вену приносил освобождение. Но ей требовалось все больше порошка, чтобы время не обрушивало на нее безжалостные удары кнута…
Мир, в котором искореженная любовь и горькие воспоминания не приносили боли. Где ненависть к отцу превращалась в любовь ко всему человечеству, слезы высыхали, а мучения прекращались. С помощью порошка она могла оказаться в нежных объятиях матери, так жестоко отнятой у нее, и возвратиться в детство, так безжалостно прерванное.
Порошок.
В его мире ничто – ни жизнь, ни смерть, ни время, ни Судный День, ни отец, особенно отец – не имеет значения.
Порошок. Порошок. Порошок-порошок-порошок.
– Я не хочу, чтобы ты туда шла, Иза. Без меня.
Они сидели в Американском баре «Стэффорда» под мешаниной из галстуков, бейсбольных кепок, вымпелов, шлемов и оленьих рогов, которые свисали с потолка, как спелый виноград с лозы. Изидора чувствовала настоятельную потребность выпить, немного, бокал шабли, ведь ей потребуется вся ее воля. Только сейчас Изидору осенило, что Дэнни вообще не пьет, никогда.
– Ты знаешь, что я не могу взять тебя с собой, Дэниел. Ведь считается, что мой муж зашивает мешки с почтой где-то по ту сторону Скалистых гор.
– Ты не знаешь, во что ввязываешься.
– Я догадываюсь, – пробормотала Иза в ответ.
«Слишком хорошо догадываюсь», – подумала она про себя.
– Он коронер. Важный деятель, имеет власть и будет отчаянно бороться, если почувствует, что его карьере угрожает опасность.
– Но есть что-то еще, что-то гораздо более серьезное, – спокойно ответила она. – Я все спрашиваю себя, почему Фолд ввязался в это мошенничество с усыновлением. Да, дело вроде безопасное. Он сам им управляет, решая, подходят те или иные люди для усыновления, всегда можно сделать вид, что действуешь, руководствуясь законом.
– А если люди начнут задавать вопросы?
– Кто? Дети не могут пожаловаться. Никто не усомнится в репутации коронера. Внешне все так респектабельно, он практически неуязвим. Сложив два и два, я получила шестизначную цифру.
– Что ты имеешь в виду?
– Помнишь, что нам рассказали монахини в Миссии? Двадцать детей в год. Каждый стоит двадцать пять кусков. Получается, что четверть миллиона фунтов прилипает к его рукам, и без налогов. Хороший источник дохода, ты согласен? – Иза наклонилась к Блэкхарту. – Вот почему мы не имеем право на ошибку.
Он грустно посмотрел на любимую женщину.
– Ты потрясающе выглядишь. Как бы я хотел, чтобы ты осталась со мной!
Да, Иза постаралась как следует. Провела час в парикмахерской, пытаясь вернуть утраченный стиль, пролежала в ванне, в душистой пене, накрасилась, надела открытое ярко-зеленое платье, которое подчеркивало цвет ее глаз и не оставляло никаких сомнений в том, какая гладкая у нее кожа. Грудь прикрывал длинный шарф из вышитого шелка. Она вернулась в восьмой размер, жестокий огонь боли и страха сжег лишний вес. Она выглядела хорошо, очень хорошо, и ненавидела себя за то, что вынуждена стараться для Фолда.
– Почему, – сказал Дэнни со своим дивным ирландским акцентом, – мне так хочется сорвать с тебя всю одежду?
– В чем дело, тебе не нравится мое платье?
– На вешалке, может, и понравилось бы…
– Беда в том, Дэнни Блэкхарт, что я знаю – ты говоришь это всем девушкам.
– Верно, – усмехнулся он, – но влюбляюсь я далеко не в каждую.
– Я уверена, ты хочешь меня только из-за денег.
– Знаешь, у моей семьи когда-то было много денег, по крайней мере, по блэкхартовским представлениям. Их потеряли так давно, что даже забыли почему. Но моя дорогая матушка всегда говорила мне: будь осторожен с богатыми женщинами. Их деньги могут исчезнуть так же легко, как красота. И ты останешься ни с чем. Так что держись женщин, которые заставляют тебя смеяться, вне зависимости от того, одеты они или раздеты. – Он подмигнул Изидоре. – Я еще не знаю, как смеешься ты, Иза, но мне очень хотелось бы узнать.
– Я не знаю, смогу ли когда-нибудь полюбить тебя так, как тебе этого хочется.
– Я игрок и рискну. Но, если подберешь меня однажды, береги и никогда не бросай. Если я выскользну из твоих рук, могу разбиться вдребезги. Я похож на Хампти-Дампти в любви, и на моей скорлупе уже слишком много трещин. Еще одно падение – и из меня можно будет делать омлет.
Вот и Дэнни, оказывается, ранен жизнью. Несмотря на шутливый тон и кривую усмешку, он явно не шутил. Незажившие раны. Откуда они, кто их нанес?
– Я так мало знаю о тебе, – прошептала она. – Принимаю как нечто само собой разумеющееся в моей жизни. Прости меня.
– Уже простил. У тебя достаточно своих проблем, я бы не хотел добавлять еще. Просто обращайся со мной бережно.
– Даже если ты будешь сдирать с меня платье?
– Особенно в этот момент.
– Скоро, Дэниел, у нас будет время друг для друга. Девица и ирландский пират в путешествии, полном неожиданностей. Мне это очень понравится. – Иза действительно так думала.
Дэниел поднял стакан с томатным соком.
– Попутного тебе ветра, Иза.
В вестибюле было полно народу. Авиапассажиры с горами кожаных чемоданов. Японский бизнесмен что-то объясняет двум скучающим женщинам, слишком нарядным, лениво жующим резинку. Толстый Санта-Клаус, за которым шла группа женщин, изображающих северных оленей. Хлопья искусственного снега. Рождественский антураж.
Фолд ждал Изидору. Он был одет в хорошо сшитый шерстяной костюм. Когда он подошел, чтобы поздороваться, его глаза за очками в металлической оправе не могли оторваться от ее груди. Фолд ни разу не взглянул ни на ноги женщины, ни ей в глаза. Хотя в отеле хорошо топили, Изу пробрала дрожь.
Фолд продолжал говорить ей банальные комплименты, ведя за руку через сутолоку праздничной толпы к лифту. От него сильно пахло одеколоном. Изидора уже не чувствовала себя уверенной; ей казалось, что она запачкала себя соприкосновением с Фолдом. Однако каждый этаж приближал ее к Полетт и Бэлле. Во всяком случае, она надеялась на это.
Они шли вовсе не в ресторан на крыше отеля: на двадцать третьем этаже, выведя Изу из лифта, Фолд вынул ключ и показал ей.
– Я заказал номер, – объяснил он. – Так нам будет уютнее.
Да уж!
Вид из номера был замечательный, окна выходили на Букингемский дворец, Королевский штандарт развевался в блеске прожекторов, а огоньки машин на вечерних лондонских улицах обтекали его по периметру, подобно вулканической лаве.
Фолд снял с Изы пальто, и она почувствовала, как он замер, дыша ей в плечо, дрожь пробежала у нее по коже. В углу у окна был накрыт столик на двоих. Изидора знала, чего хочет от нее этот человек, но не знала когда: до, после еды? А может, и до, и после?
Открывая шампанское, он рассматривал ее тело.
Начали с закуски. Фолд расспрашивал, а она, как Пенелопа, рассказывала придуманную легенду, пытаясь выведать что-нибудь и у него. Это оказалось не так просто.
На каждый ее вопрос Фолд только подливал ей вина, говоря:
– Вы собираетесь усыновить ребенка, а не я. Я не представляю для вас никакого интереса.
Он много пил, его виски начали блестеть, сопротивление слабело. Иза узнала, что он не женат и никогда не был, родители, ревностные баптисты, дали ему имя Гидеон. Весьма пристойное детство. В молодости провел два года в Эр-Рияде, в качестве инспектора, наблюдающего за выполнением контракта на строительстве порта. Фолд рассказывал, что много занимался спортом, даже бегал марафон. Явный намек на выносливость. Наверняка врет.
Фолд все подливал себе, глаза наливались кровью, высокий лоб лоснился, Над верхней губой выступил пот. Его тщательно причесанные волосы стали влажными и висели сальными прядями. Он открыл третью бутылку, но Иза отказалась, прикрыв бокал ладонью.
– Довольно. Я и так уже плохо соображаю и не смогу отвечать на ваши вопросы, если еще выпью, – убеждала она.
– Вопросы? Думаю, я закончил. Вы рассказали мне все, что я должен был знать, Фиона.
– Прошла ли я испытание? Вы сможете помочь мне?
Фолд с трудом ворочал языком.
– Полагаю, что смогу. На определенных условиях.
– Ребенок не старше шести месяцев. Это возможно?
– Трудно.
– Как скоро?
– Вы нетерпеливы, – хихикнул он.
– Нет. Просто я твердо решила довести дело до конца.
– Мне необходимо провести расследование. Я дам вам знать.
– Послушайте, не думаю, что за двадцать пять кусков должна маяться неизвестно сколько в Лондоне. Младенцев не аисты приносят, они рождаются точно в срок. И я хочу знать: когда ожидается ближайший?
– Вы дерзкая, мне это нравится, – кивнул Фолд. – Но, дорогая, не вы единственная хотите усыновить ребенка. Есть и другие клиенты.
– У вас должны быть особые возможности, – запротестовала Изидора.
Он поднял руки.
– Сдаюсь, сдаюсь. Очень хорошо, посмотрим, что можно сделать.
Фолд поднялся – ноги его слегка заплетались – и направился к кровати, где лежала папка с документами, вынул оттуда черный кожаный футлярчик.
– Мой маленький помощник, – объяснил он. – Мой дорожный компьютер. Напоминает, чтобы я надел чистую рубашку… – бормотал он, – встречи, даты, адреса. Контакты.
Впервые за вечер Иза воспрянула духом. Связь с Полетт. А вдруг?
– Мммм. Слушайте, я ничего не могу гарантировать, – сказал он, – но, возможно, смогу заполучить одного… месяца через два…
Изу загипнотизировало это маленькое устройство. Как бы ей хотелось усилием воли проникнуть в память и добраться до Полетт. И не платить ту ужасную цену, которую наверняка потребует Фолд.
Капкан захлопнулся. Фолд повернулся и взглянул на Изу.
Кровать. Она знала – все время знала, – что ответы на свои вопросы она найдет только там. Фолд вернулся за стол.
Через два месяца. Если все пойдет как надо.
– Я смогу получить ребенка? Через два месяца?
– О, нет. Не так быстро. Ребенок должен оставаться на попечении агентства, по крайней мере, десять недель. За это время принимается решение, оформляются документы…
«А решают все Фолд с Полетт», – поняла Изидора.
– А потом?
– Документы отправляют на рассмотрение Совета по усыновлению. Двенадцать человек. Уважаемые, честные граждане, – он хитро взглянул на Изу. – Так что, вы понимаете, все бумаги должны быть в полном порядке.
– А младенца тоже предъявляют Совету? И мать?
– Боже мой, нет. Не думаете же вы, что добропорядочные викарии и дамы в нелепых шляпках осматривают вопящих младенцев и беседуют с бледными от волнения родителями! Нет, этим занимается агентство по усыновлению.
– И Совет доверят мнению агентства? И заключению управляющих?
– А зачем иначе содержать агентство? – Фолд глотнул вина. – Так что именно мы передаем приемным родителям ребенка. Месяца через три. Вы понимаете, мы должны быть очень осторожны.
Фолд был невероятно возбужден, его глаза жадно шарили по телу Изы.
– Потом постановление об усыновлении одобряется на слушании в суде. По рекомендации агентства по усыновлению.
Изидора поняла, что Фолд и Полетт контролируют весь процесс. Бумаги. Отчеты и рекомендации. Совет добропорядочных и наивных граждан. Слушание у судьи, на котором автоматически утверждается решение. Все безупречно. Никаких вопросов. Да и кому их задавать.
Личность ребенка никому не известна, только фамилия на бумажной бирке. Совсем как в морге.
– Значит, вы это можете – найти для меня ребенка?
– Это… нелегко.
– Что это за чушь? Ведь вы только что говорили, что это возможно.
– Проблема в том, что существует очередь. Люди ждут. Долго ждут.
Его покрасневшие глаза скользнули по ее груди.
– Что требуется, – тихо спросила Иза, – чтобы оказаться первой в этой очереди?
Фолд наклонился над столом.
– Дорогая моя, вы просите, чтобы я пошел на огромный риск. Ваше право на усыновление может быть оспорено. Если об этом узнают, я погиб.
Лицо коронера горело. Иза опять наполнила его стакан в отчаянной надежде, что он отключится, но вино лишь еще больше возбудило его. Изу ужаснуло то, что она прочла в его глазах.
– Вы хотите, чтобы ради вас я пошел на огромный риск, – продолжал он. – В ответ я хотел бы получить доказательство вашей лояльности… – В лицо Изидоре ударил запах перегара.
– Чего же вы хотите?
– Я посвятил жизнь этой работе, позволяя женщинам стать счастливыми. Я прожил одинокую жизнь… – его глаза шарили по ее груди, скоро он пустил в ход и руки. – В ответ я прошу небольшого утешения. Несколько мгновений в обмен на долгие годы будущего счастья с вашим ребенком. – Фолд как будто задыхался. Он протянул руку, чтобы стянуть бретельки с плеч Изы, по дороге опрокинул бутылку, липкая рука схватила ее за грудь. – Ваш муж так далеко…
И он поволок ее к кровати.
Иза не сопротивлялась, скинула туфли, платье и шарф, а Фолд пожирал ее глазами. Тяжело дыша, он начал раздеваться, его жирный живот трясся от вожделения, пока он стягивал с Изы колготки и трусики.
Казалось, мысли и чувства ее застыли; она покорно легла на спину, а Фолд, тиская ее за грудь, заставил поднять руки над головой, взял ее шарф и стал привязывать запястья к спинке кровати. Чем больше Иза сопротивлялась, тем сильнее он распалялся.
Фолд навалился на нее, как кусок китовой туши. Он был омерзителен, но она ведь знала, идя на эту встречу, чего он потребует, и убедила себя, что это ничтожно малая плата, что это ради Бэллы, в конце концов, она взрослая женщина, а не невинная девушка, так какая разница?
Думай о Бэлле , говорила она себе, чтобы отвлечься, и внезапно отчетливо увидела лицо дочери, ее кудрявые волосики, ясные глаза, мягкую припухлость губок… Она потянулась, чтобы дотронуться до руки дочки, вот сейчас они снова будут вместе…
И вдруг начала падать в какую-то бездонную яму, и образ Бэллы отдалялся от нее, исчезал, улетал. Из горла Изы вырвался вопль боли и отчаяния, той боли, которую способна понять только мать.
– Я был неплох, дорогая? – Лицо Фолда лоснилось от пота и самодовольства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35