Отвлечешься от них, будто никогда и не слышал, и вдруг они возникают внезапно и не дают покоя. Они подобны медленно действующему яду, бледнеют, тонут, всплывают вновь, возникают во сне как осязаемые образы, как реальность, заставляют размышлять о них. Можно не соглашаться с ними, оспаривать. Сама жизнь опровергает их. Он — свободен. И все же никак они не уходят, эти мысли европейца, несомненно — ложные. Ложно все, что говорят и чему поучают неверные. Один только Аллах, которого они не признают, истинен и правдив.«Ты сам себя обманываешь, Омар! — говорит голос, идущий из глубины души. — А вдруг они говорят правду?» Нет, нет, этого не может, не должно быть!Сражения! Только в схватках спасение от таких пустых мудрствований.Омар так и рвался в бой — это был единственный способ отринуть от себя сверлящие мозг мысли, вложенные в него Бенедетто Мецци.Пока молодой офицер мучился сомнениями, бичевал себя, нанося удары не по коже, а глубже, в самое сердце, ренегат Бенелли прочесывал регентство, стремясь выйти на след Эль-Франси.Эль-Франси — француз по имени Жан Менье из Ла-Каля. Человек состоятельный: охота — прихоть куда как не из дешевых. Ни о каком Луиджи Парвизи в городке, по словам шпиона, никто ничего не знает.Имена, как звук и дым, — они исчезают. Их можно сбросить с себя, как грязную рубашку, и заменить на другие, когда потребуется.«Ну хорошо, — решил Бенелли, — коли так, надо обязательно сойтись с этим Жаном Менье — Эль-Франси лицом к лицу и выяснить наконец, не Луиджи ли Парвизи действует под этими именами». Сюрприза здесь, пожалуй, ожидать не приходится: очень уж прочные завязываются узелки между этим Менье и Парвизи. Он, Бенелли, просто нюхом чует, что не ошибся. Даже в мыслях иной раз путается: хочет сказать Парвизи, а говорит — Менье, думает о Менье, а говорит — Парвизи.Он приказал схватить этого Эль-Франси и доставить в Алжир. Но его посланцы вернулись с пустыми руками. Всякий раз дичь умело ускользала от них. Ну как не зауважать такого человека! Возможно, своего земляка? Бенелли даже чуть было не возгордился им. Но — лишь на миг: он терпеть не мог рядом с собой никого, умного и понимающего тонкость интриги, такого же авантюриста, как и он сам. Пока Парвизи не ввязался еще в высокую, запутанную игру, называемую политикой. Пока нет. Но кто может гарантировать, что он не сделает этого завтра? А может, уже и сегодня?Возможно, однако, что все это куда проще. Он ищет своего сына. Прочности регентства это никоим образом не угрожает. Снова и снова Бенелли урезонивал себя, призывал к спокойствию. Что ему этот человек? С чего бы щадить его? Из-за того, что он — генуэзец? К черту сантименты! Генуя, родина, давным-давно покинута и позабыта. Теперь она — не более чем точка на географической карте. Да, если речь идет только о розысках сына, это не так уж плохо. Но ведь этот Эль-Франси — преемник француза Эль-Франси! С ним даже и негр Селим, верный спутник того, первого. Почему первый передал второму это почитаемое и любимое в стране имя? Только ли для того, чтобы ему удобнее было искать мальчишку? Нет, не может быть — за этим, несомненно, кроется что-то иное. Парвизи работает на Францию. Если так, то это грозит опасностью, устранить которую может только один человек — он сам, Бенелли!И безобидность Эль-Франси — всего лишь маска. То, что упустил туземный лазутчик, не ушло от внимания Мустафы. В стране много говорят об Эль-Франси. И верный друг-то он, и помощник, и советчик. Но чтобы подстрекал он народ против турок — об этом никаких сведений не поступало. За это его к ответу не притянешь. Ладно, пусть даже против турок он ничего и не замышляет, но он, и это много существеннее, наводит людей на размышления. Только что вспыхнувший пожар можно погасить быстро. Куда страшнее огонь, тлеющий под крышей, скрытый под балками и кладками. В любой момент может разлиться он в целое море пламени, и для преодоления его потребуются чрезвычайные меры. Если люди долго обдумывают какое-то дело, взвешивают все «за» и «против», прикидывают шансы на возможный успех и неудачу, выжидают, пока плод созреет, — это и есть наивысшая опасность!— Я — Мустафа, советник дея, — представился Бенелли деревенскому старосте.— Добро пожаловать, господин. Великая честь выпала нашей деревне. Что привело тебя к нам?— Я на охоте, мой друг. Не могу ли я чем-нибудь помочь вам? Не нападают ли хищные звери на ваши стада? Я могу расправиться с ними.— Ты так добр, господин! — снова поклонился кабил.«Скрытный парень, — решил Бенелли. — Может, не следовало представляться советником дея?»— Повторяю: я охотно помогу вам.— Спасибо, господин, но ты опоздал.— Опоздал? Не понимаю тебя.— Нам помог Эль-Франси, господин!Бенелли удовлетворенно улыбнулся. Кабил заметил это.— Ну вот. Я рад слышать это. Лихой парень этот Эль-Франси!— Наш друг, господин.— Вы можете гордиться им. Все, что я о нем слышал, мне очень нравится. Я с удовольствием сходил бы как-нибудь вместе с ним на охоту. Скажи, где я мог бы с ним встретиться? Ты ведь слышал обо мне, знаешь, что я…— Да, господин.— И что же ты знаешь?— Что ты большой начальник.Бенелли рассмеялся. Этот деревенский староста — остолоп, дурень, слабоватый умом.— Вовсе не это хотел я сказать, мой друг, а то, что как охотник могу потягаться с вашим Эль-Франси. Мне хотелось бы поохотиться вместе с ним. Где он?— Я не знаю этого, господин.— Мне говорили, что его видели здесь еще вчера?— Вчера, господин?— Странно, что ты ничего об этом не знаешь.Кабил не отреагировал.— Жаль. Ты лжешь, старик! — легко, будто так, между прочим, бросил Мустафа в лицо старосте оскорбительные слова.— Я не отваживаюсь возразить тебе, такому великому и могущественному человеку, даже если в мыслях твоих нет правды.— Проклятье! — Из этого идиота все равно ничего путного не выудишь. Лучше, пожалуй, закончить разговор какими-нибудь дружелюбными словами. — Извини, я не хотел тебя обидеть. Меня, должно быть, неправильно осведомили. Этой ночью мы останемся у вас. Я сам принимаю приглашение в твой дом. Для моих спутников найди подобающий кров.То, что кабил и не думал его приглашать, Мустафу нимало не смутило. Он — господин, и дать ему приют все прочие должны почитать за великую честь.Среди ночи Мустафа покинул деревню. Он неслышно выскользнул из хижины, осторожно миновал поселение и лишь после этого вскочил на коня.Бенелли заблуждался. Деревенский староста с его смиренным «Да, господин!» вовсе не был ни остолопом, ни глупцом, но умным и опасным противником.— Гляди, Селим! — Луиджи Парвизи протянул негру трубу и показал направление, куда смотреть.— Алжирцы. Уходим!— Да, это они. Хорошо, что нас предупредили.Парвизи оглядел окрестности. Они находились почти на самом краю равнины, за которой начинались холмы. Уйти можно. Если пустить коней в галоп. И прямо в горы. Ввек никто не сыщет. Но кони устали…— Нет, Селим, скрываться мы не будем. Этого советника дея я должен рассмотреть поближе.— Что это в последнее время они уж очень нами интересуются? — спросил чуть спустя негр.— Кажется, нам не доверяют. Эти, из Алжира. А туземцы — за нас. Молодцы! Чуть заслышат о чем-нибудь, что, по их мнению, нас касается, сразу же спешат предупредить.Не слезая с коней, оба друга осмотрели оружие. Все в порядке. Пистолеты и ружья — готовы к стрельбе, кривые сабли легко ходят в ножнах.— Признаться, и мне удирать тоже что-то не хочется. С четырьмя-то людьми, замысли они что-нибудь недоброе, мы легко управимся.Жемчужно-белые зубы Селима сверкали под стать его глазам. Негр явно не страшился возможной схватки.Друзья не оглядывались. Лишь потом, когда топот копыт за спиной уже едва слышался, они придержали коней и стали ожидать алжирцев.Это были пожилой мужчина и трое молодых парней.— Салам алейкум! — поприветствовал старший, судя по всему — главный, и, не дожидаясь ответа, добавил: — Я рад, что наконец-то встретился с тобой, Эль-Франси.Парвизи изобразил на лице изумление:— Ты знаешь меня?— О тебе и твоем друге столько рассказывают, что догадаться, кто ты, совсем не трудно.— Вот как?— Ты позволишь нам остаться в твоем обществе?— Я не знаю тебя и твоих спутников. Страна велика, в ней достаточно места, чтобы не наступать друг другу на пятки, даже если каждый пойдет своей дорогой, — осадил старика Парвизи.— Ты неприветлив, Эль-Франси. Я шейх Юсуф из Бискры.— Думай обо мне что хочешь, Юсуф. По мне, так оставайся с нами, пока нам по пути.— А куда ты направляешься?— Там видно будет. Во всяком случае, собираюсь поохотиться.— О! Позволь и мне разок выйти на хищника вместе с тобой!— Что ж, если не струсишь… Вперед, Селим, тронули!Бенелли старался держаться бок о бок с Парвизи. Снова и снова пытался он завести разговор, однако охотник отвечал лишь односложно и неприветливо.Что надо этому человеку, который представился дружественному кабилу как Мустафа, советник дея?Кавалькада въехала в горы. Парвизи внимательно оглядывал местность. Вдруг он остановился.— Я приехал. Сюда, Селим. А тебе — счастливого пути, Юсуф! — сказал Луиджи и направился к месту, показавшемуся ему подходящим для бивака. Шейх то ли не понял намека, то ли не захотел понять, что здесь их пути расходятся.— Ты не хочешь исполнить мое желание, Эль-Франси? — удивленно спросил Мустафа.— Ты ведь занят делами. А время сейчас еще раннее. Остановишься рядом на привал — и потеряешь впустую добрых полдня. Меня же никто и ничто не гонит, я останусь здесь, — улыбаясь, ответил Эль-Франси.— Тогда и я тоже остаюсь. Разбейте-ка лагерь, люди!Пока Селим и трое спутников Бенелли занимались обустройством стоянки, Парвизи стоял, скрестив руки, у скалы, заранее выбранной им на всякий случай для прикрытия сзади. Алжирец делал вид, что ужасно занят. Он хватался то за одно, то за другое, метался к каждому из своих парней и шушукался с ними, работать, впрочем, отнюдь не помогая.К Эль-Франси он присоединился, лишь когда все приготовления были закончены.— Кальян! — приказал он, усаживаясь поудобнее.Кальян принесли. Охотник сразу определил, что вещь эта дорогая — искусной работы, с двумя мундштуками.— Присаживайся, Эль-Франси, будь моим гостем! — широко улыбаясь, пригласил Мустафа и протянул ему второй мундштук.Отклонить такое приглашение было бы тяжким оскорблением. Парвизи закурил.— Нравится тебе? Настоящий турецкий табак, — попытался Бенелли завязать разговор.— Должно быть, ты весьма состоятельный человек, Юсуф: взять такую дорогую вещь с собой в путешествие! Не боишься, что ограбят? — решился вступить в разговор Парвизи. Может, удастся выведать, что на уме у этого человека.— Никто здесь не отважится поднять на меня руку!Самодовольная улыбка разгладила на миг старческие морщины на лице Бенелли.Лишь теперь Парвизи удалось рассмотреть его как следует. Араб? Возможно. Однако сбрить ему бороду и снять глубоко надвинутый на лоб тюрбан — вполне можно принять его и за уроженца Южной Европы.— Ну, тогда ты — счастливчик, — сказал он в ответ на бахвальство Мустафы.— Шейха Юсуфа боятся!— Знаю, знаю. Ты сказал, из Бискры?— Да.— Шейх Юсуф из Бискры в самом деле отважный и страшный для разбойников человек. Он — мой друг!— Дьяболо!Бенелли скрипнул зубами, но поздно: итальянское проклятие уже сорвалось с его губ. Глаза его метали искры.— Что ты хочешь этим сказать, Эль-Франси? — закричал он.— То, что ты — не шейх Юсуф, — спокойно, не повышая голоса, сказал Парвизи.Бенелли вскочил на ноги. Не оплошал и Луиджи.— А вы — не настоящий Эль-Франси, синьор Луиджи Парвизи! Что вы делаете здесь, в регентстве? Я — Мустафа, начальник тайной полиции дея. Вы арестованы! Вперед, люди, обезоружьте его и негра!Он потянул из-за кушака пистолет. Эль-Франси, не спускавший с мнимого алжирца глаз, выбил оружие из его руки. Пистолет звякнул о камень. Пинок ногой — и он отлетел далеко в сторону.— Руки прочь от оружия, а не то — пуля в лоб!Державшийся все время настороже Селим бросился вперед и, с двумя пистолетами в руках, взял на прицел всех троих спутников Мустафы.— И не шевелись! — предупредил он.Парвизи сделал полшага в сторону. Он тоже хотел было вытащить пистолет, но не успел: в руке у Мустафы уже был ятаган. Ах так, ну что же, тогда — дуэль на ятаганах!«А-а-а-а, Мустафа, оказывается, — левша… Потому и оружие носил с правой стороны. Надо же, как мы проглядели!»Парни выли от ярости: Селим отбирал у них ружья и пистолеты и отшвыривал подальше, на кучу гравия. Следом полетели два ятагана.Бенелли рубился, как опытный армейский фехтмейстер. Он играючи парировал любой выпад. С таким противником позиция, выбранная Парвизи — спиной к скале, — была явно невыгодной: скала мешала свободе движений. Этому Мустафе, как определил Луиджи с первых же ударов, мог противостоять только мужчина в расцвете сил, обладающий быстрейшей, чем у противника, реакцией и превосходящий его в силе.Эль-Франси сражался как бешеный. Сердце колотилось, грудь вздымалась, как кузнечный мех. А Мустафа — левша и мастер боя на ятаганах. Все быстрее и быстрее становились яростные удары. Неужели этому человеку, выдавшему сорвавшимся с губ «Дьяболо!» свое итальянское происхождение, удастся то, на что неспособен был ни один самый опасный хищник — убить Эль-Франси? И Ливио придется вечно томиться в рабстве?Парвизи пригнулся, поджал правую ногу, уперся подошвой башмака в скалу, с силой оттолкнулся — рывок! И вот он уже, словно молния, бьет Бенелли справа. Столкнулись. Оба бойца рухнули наземь.Селим, только что победивший в кратковременном поединке третьего из людей Мустафы (парень не пожелал бросить оружие), был занят своими подопечными.Падая, Парвизи сильно ударился головой, и Бенелли раньше него успел вскочить на ноги.— Получай, шпион, по заслугам! — в словах ренегата слышалась уверенность в победе.Клинок просвистел над головой полулежащего Эль-Франси. Страшнейший рубящий удар, нацеленный прямо по его горлу.Парвизи успел увидеть его. Неужели этот удар — конец всему? Чисто машинально он все же попытался защититься. Все преимущества — у Бенелли. О правильном параде Парад — в фехтовании — парирование удара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48