Так думали туземцы о Пьере Шарле. Он никогда не подведет их, но и помочь им тоже ничем не сможет. Не один раз поднимали здесь оружие против чужеземцев. Однако мощь дея и его янычар всякий раз оказывалась сильнее, ибо население Алжира не было единым народом. Племена, народности и расы упорно не желали объединяться, изматывали свои силы в семейных распрях и племенной вражде — к великой радости маленькой кучки турок, с которыми можно было бы без труда покончить, если бы кому-нибудь удалось объединить все эти храбрые и привычные к войнам общины и племена, возглавить их и обратить против нескольких тысяч чужеземных поработителей.Де Вермон знал, что кабилы гор Джурджура, берберы Атласа и арабы равнин и пустынь не занимаются морским разбоем. Ремесло это — чисто турецкое, туземцев же к нему приманить удается лишь с трудом, разве что принудить.— Дела заставят, видимо, меня уехать, не дожидаясь полного выздоровления нашего больного, но все заботы о нем примет на себя мой кузен, господин де ла Винь, — заверил Пьер Шарль врача.— Тогда я согласен. Пока фрегат не уйдет, я буду ежедневно посещать вашего подопечного. * * * «…и теперь он у меня, — заканчивал молодой де Вермон письмо к отцу. — Я выждал две недели, прежде чем отправить это письмо в надежде, что состояние незнакомца улучшится. Небольшой успех есть: парень уже встал с койки, но это пока и все. Память к нему не возвращается».Ксавье де Вермон перечел письмо вторично, руки его дрожали. Этот спасенный мог быть сыном его друга Парвизи. Купец сопоставил даты: отплытие «Астры» из Генуи, ожидаемое прибытие несчастного корабля в Малагу, выход «Тулона» из Марселя — все шло к тому, что обнаруженные французским фрегатом обломки принадлежали пропавшему без вести генуэзскому купеческому судну. «Тулон» лишь несколько часов спустя оказался на месте катастрофы. И потом, может, самое важное — очень хорошо, что Пьер Шарль упомянул об этом, — грифель и начатый рисунок. Андреа частенько вспоминал о художнических талантах Луиджи, велел даже привезти из города рисунки, чтобы полюбоваться ими вместе с другом.— Браво, браво, Пьер Шарль! — вслух похвалил сына довольный де Вермон, будто тот за тысячи миль отсюда, в Африке, мог его услышать.Скорее известить обо всем Парвизи! Сообщить ему о возможности и даже вероятности того, что Луиджи — жив! Далее: с ближайшей почтовой оказией поручить Пьеру Шарлю разузнать о судьбе «Астры» и людей, что были захвачены на ней в неволе. Такую же просьбу — французскому консулу в Алжире. Французскому консулу? Де Вермон задумался. Может, обойтись без чиновников? А ну как консул, вопреки ожиданиям, разовьет слишком уж бурную деятельность и вместо помощи только все испортит. Дей — очень нелегкий человек. Своенравный, недоверчивый, вероломный, дикий. Не учинил бы он чего с попавшими к нему в лапы людьми с «Астры», заметив, что Франция — пусть даже всего лишь по просьбе де Вермона — вступается за них. Нет, лучше консула не подключать. Но прежде всего Пьер Шарль должен искать следы Рафаэлы Парвизи и маленького Ливио. Сделает это, тогда можно урегулировать и все остальное. * * * Шли недели. Пьер Шарль давно уже снова отправился в путешествие в глубь страны. Он охотно дождался бы просветления в разуме своего подопечного, но больной оставался безучастным ко всем внешним впечатлениям и воздействиям. Он машинально ел и пил, не отбивался, когда его брали под руку и вели в сад или приводили обратно. Большую часть времени он проводил на воздухе. Отдыхал на приготовленном для него из подушек и одеял ложе. Потом часами гулял рука об руку с приставленным к нему слугой — глаза опущены в землю или устремлены вдаль.Де ла Винь проводил возле незнакомца большую часть своего свободного времени. И не только потому, что об этом просил кузен: его самого сильно волновал этот странный случай заболевания. Неужели несчастному ничем уже нельзя помочь?Как-то один из немногих друзей, которыми молодой служащий успел обзавестись в Ла-Кале, Постав Мариво, пришел навестить его и пригласить назавтра к себе на маленький семейный праздник. Седьмая годовщина свадьбы, счастливое, достойное праздника число — друг, конечно, понимает… Холостяк Роже де ла Винь ничего, разумеется, не понял, но очень обрадовался возможности разнообразить столь приятным образом свое одиночество. Случайное времяпрепровождение с коллегами в прокуренном портовом кабачке в счет не шло.Гюстав пришел не один. Его сопровождал маленький Мариво — милый шестилетний карапуз Клод.Все сидели в саду, болтали. Время от времени де ла Винь бросал взгляды на отдыхающего в сторонке за деревьями больного.Ребенку неинтересны были разговоры взрослых. Он скучал.Птичка клюет песок. Вот здорово! Малыш встал и очень тихо, медленно, подобрался к ней. Ах, ты улетаешь прочь, скрываешься в кустарнике? А ну-ка посмотрим, где ты там прыгаешь!О, да там человек! Клод посмотрел на незнакомого дядьку издали. Совсем неподвижно лежит. Может, спит? Да нет, глаза открыты, только смотрит не поймешь куда. Клод осторожно подошел поближе, присел на корточки. Подождал. Кивнул головой. Ничего в ответ. Смотрит застывшими глазами прямо перед собой и даже не моргает. Страшно. Мальчик вздрогнул и пустился наутек.— Да, Клод, дядя болеет. Уже много, много недель, — пояснил Роже и добавил, повернувшись к другу: — Потерпевший крушение, я рассказывал о нем.— И никаких улучшений?— К сожалению.Вскоре гости распрощались и ушли. * * * Маленький юбилей был отмечен очень интимно. Много говорилось на этом чудесном празднике о семейном счастье. Малыш Клод был самым дорогим в жизни этой счастливой пары. Для своего мальчика они готовы на любую жертву. Он должен жить беззаботно и счастливо.Голос мадам Мариво звенел как колокольчик. Вольно развалясь в кресле, де ла Винь слегка рассеянно слушал ее бойкую болтовню. Вдруг он резко подобрался и поставил на стол стакан, из которого только что собирался пить. Малыш! Детская головка на рисунке!Друзья с удивлением смотрели на него. Движением руки, означавшим «Ничего, все в порядке», он успокоил их: так, немного задумался. Секунду спустя он снова уже участвовал в легкой, беспечной беседе.Он слушал краем уха застольные разговоры, сам вставлял порой подходящие слова, а из головы не шло: малыш, ребенок! Полно, возьми себя в руки, Роже! Не порть ты своими неистовыми, бешеными мыслями этот замечательный вечер! Впрочем, что там: праздник все равно подходит к концу. Пора прощаться.Де ла Винь, едва разбирая дорогу, пронесся по сонным улочкам Ла-Каля и, запыхавшись, остановился у ворот виллы. С моря дул резкий ветер, вихрем взметая к небу дорожную пыль. Скоро Атласские горы покроются снежной шапкой. Осень на пороге.Где те штаны, что были на больном, когда его достали из воды? Вот они, висят среди старой одежды. В левом кармане рисунок. Но где же он? Карман пуст.Может, Пьер Шарль отправил его в письме дядюшке? Да нет! Ведь он же давал Роже прочесть это письмо и запечатал при нем. Рисунка там не было. Если его не порвали — Роже часто и прерывисто задышал при этой мысли, — то он определенно где-то среди бумаг кузена. К счастью, у него есть ключ от секретера Пьера Шарля. Ну вот, наконец-то. Он облегченно вздохнул. От рисунка, правда, мало что осталось. Морская вода обесцветила штрихи. Но детская головка все же видна. Может, в ней и таится спасение больного? Не окажется ли этот клочок бумаги той веревочкой, за которую можно будет вытянуть несчастного из ночной тьмы к свету?Роже де ла Винь твердо верил в это.На другой день он положил грифель и бумагу на колени незнакомца и застыл, напряженно ожидая реакции. Однако, к разочарованию своему, установил, что больной и к этому остался безучастен.А впрочем, может, все так и должно быть? Ты что же, считал — мертвые вещи сотворят чудо? Невозможно. И все же именно малыш, ребенок расшевелит уснувшую душу больного! Роже был просто убежден в этом.Может, еще раз попробовать с Клодом?Переговоры с родителями мальчика шли долго. Были рассмотрены все доводы за и против. Наконец порешили все же сделать еще одну попытку.В назначенный для визита день Роже де ла Винь был очень рассеян на службе, никак не мог сосредоточиться на деловых письмах и цифрах, мыслями он был на вилле де Вермонов.Удастся ли визит? Этот вопрос продолжал его мучить и после того, как он вернулся домой. Друзья еще не пришли, приходилось ждать. Томительное ожидание. Вопросы громоздились один на другой: имеют ли они вообще право предпринимать такую попытку? Какое действие она может оказать?Проклятые сомнения! Согласился бы на это врач? Природа — лучший лекарь, организм сам поможет себе, если только помощь вообще возможна, — говорил он кузену, передавая ему больного.Мысли молодого француза метались между надеждой и сомнениями. Да и за ребенка было страшно — не случилось бы чего. Однако делать что-то было необходимо. Природа природой, но если можно помочь человеку, то нечего и сомневаться. Конечно, попытка, что и говорить, рискованная, но молодой организм в конце концов победит, так что — вперед!Клода ни во что не посвящали. Просто уселись все рядом, как и в прошлый раз. Только теперь с ними была и мадам Мариво.— Дядя опять лежит в кресле за кустами, Клод, — начал де ла Винь разговор с ребенком.— Ах, тот дядя, о котором ты мне рассказывал, Клод? Ты, наверное, снова хочешь его навестить? — обратилась мать к малышу.— Но ему же вовсе нет дела до меня, мама!— Он сейчас очень болен. Он совершенно не знает, что творится вокруг него. Не замечает ни птичек, ни людей, ни деревьев, ни цветов, совсем ничего, — вставил Роже.— Да, Клод. Может, он снова поправится, быстро поправится, если его погладить. Очень медленно и ласково. Вот так…Потом она сорвала цветок.— Или вложить ему в руку цветочек, такой вот красивый, как этот.Малыш посмотрел на красивый цветок, взял его из материнских рук, понюхал, поиграл им.— Можно мне подойти к нему? — спросил Клод. — И погладить его? Может, он и вправду поправится?Первоначальная нерешительность сменилась в ребенке неистовой жаждой действий. Не дожидаясь ответа, он помчался к кустам. Там его шаги замедлились. Он украдкой заглянул за кусты.Взрослые поднялись и ждали, что будет дальше. Мадам Мариво уцепилась за мужа; ей нужна была опора, поддержка.— Добрый день, дядя! Я принес тебе цветочек, чтобы ты поскорее поправился. Вот!Клод позабыл уже, что больной ничего не замечает.— Ах, да ты ничего не знаешь, дядя. Вот, я даю тебе в руку стебелек.Теплые детские ручонки силились сжать пальцы мужчины, он должен был взять цветок. Мягкие, теплые детские ручонки. Потом нежные пальчики погладили руку больного.Он вздрогнул. Глаза его ожили.— Ливио! — едва слышно произнес он свое первое слово. — Ливио! — Мужчина улыбнулся. Веки его опустились. Он спал.— Ну слава Богу, кажется, удалось! — воскликнул Роже, заметив издали, что незнакомец проявил-таки интерес к мальчику.— Мама, он мне обрадовался. Только он не знает меня. Он сказал «Ливио», — трещал Клод, возвратясь к родителям. — А что такое «Ливио»?— Он даже заговорил?Де ла Винь дрожал от возбуждения:— Должно быть, ты ему очень понравился, Клод; ведь со мной-то он еще ни одним словечком не обменялся. Это ничего, что он тебя не знает, может, потом вы еще станете добрыми друзьями. Он сказал «Ливио»? Это не по-французски. Я не знаю, что это означает. Но мне думается, это имя. И скорее всего, имя маленького друга этого дяди. Но об этом наш больной расскажет после сам. Я очень благодарен тебе за ту радость, что ты ему доставил, и, как только будет время, непременно приду к тебе поиграть. Договорились?— Ладно, дядя Роже! И папу тоже примем в игру?— А меня? — лукаво спросила мать.— Тебя нет. Ты боишься крабов и медуз.Теперь важно было не спускать с больного глаз, и де ла Винь наскоро попрощался с гостями.— Победа! — ликовал юноша, приветливо, почти ласково глядя на спящего.Вдруг больной встал с постели, осмотрелся вокруг широко раскрытыми, ищущими глазами, вытянул вперед руки.— Ливио, мой сын! Ливио! Где? Ах! — Он со стоном повалился назад в кресло.В глазах де ла Виня потемнело. Победа… Какая уж тут победа! Все потеряно. Бежали секунды, минуты. Вдруг молодой француз вскочил, склонился над несчастным. И зачем только ты его тревожил, Роже? Зачем, зачем?Он осыпал себя мучительными упреками: «Будь проклята шальная мысль, соблазнившая тебя вступить в эту отчаянную игру без совета врача и умелой помощи!»После такой встряски больной уже никогда не придет в себя. Использовать так бездарно единственное средство!И виноват во всем этом ты, Роже де ла Винь, ты, кому доверили больного. Что можешь ты сказать в свое оправдание? Нет, ничто не может извинить тебя.Но я хотел спасти его, помочь, помочь!Жалкие попытки заглушить растревоженную совесть…Роже все еще стоял, склонившись над больным, все еще смотрел в его лицо. Юноша до глубины души был потрясен крушением своей попытки.— Ну как он, месье де ла Винь? — спросил появившийся в саду слуга. Он только что проводил семейство Мариво и теперь вернулся.Вопрос слуги вспугнул тяжелые, полные упреков мысли, разогнал застилавшую глаза юноши пелену. Незнакомец — Роже склонился над ним еще ниже — не был без сознания и лежал вовсе не в прежнем оцепенении. Он спал!Его лицо стало лицом живого человека. Будто и не бывало на нем прежней каменной маски. Теперь черты его разгладились, помягчели, мелькнула даже усталая, слабая улыбка. Всего лишь мелькнула, затем губы снова плотно сжались, словно спящий боролся с неистребимой болью.Всю ночь просидел молодой француз у скорбной постели, а на другой день в бюро не пошел, послав туда слугу с извинениями.Больной все еще не раскрывал глаз. Но ум его работал Об этом свидетельствовала мимика.Ни малейшего возбуждения на лице выздоравливающего де ла Винь пока не замечал. По всей вероятности, теперь-то уж он спасен. Значит, все же победа!Напряжение ослабло. Спать, спать… Роже клюнул носом, но тут же вскинулся. Больного ни на минуту нельзя оставлять без присмотра. Пусть подежурит слуга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48