Ты что, всерьез решила, что я буду тебя ждать, как собака, месяцами? Я, знаешь ли, в отличие от твоего Арниса, нормальный мужчина, и я не могу ждать, когда ты соизволишь обратить на меня внимание.
— Но почему же ты... раньше... не говорил об этом...
Ильгет уже плохо слышала. Она держалась за спинку кресла и покачивалась, все плыло вокруг. Она не догадывалась сесть или лечь, чтобы стало легче. Шрам в спине болел так, будто болт по-прежнему торчал в зияющей ране, и боль волнами расходилась по телу.
Но от этой боли становилось даже как будто легче, если на ней сосредоточиться, не так тяжело ложатся на душу злобные, ранящие слова.
— А разве тебя когда-то интересовало мое мнение? Разве ты пыталась хоть когда-нибудь меня слушаться, поступать так, как хочется мне? Хотя бы прислушаться к тому, что я говорю?
Господи, как дышать тяжело.
— Пита, прости... если это не так... Не знаю.
— Ну хорошо, — сказал он, — вот давай проверим. Вот я тебе сейчас говорю — я хочу, чтобы ты вышла из ДС. Если ты хочешь, чтобы у нас была семья, ты должна жить в семье, а не шляться неизвестно где по галактике. Вот с этого момента ты выходишь из ДС и приобретаешь нормальную профессию, подходящую для женщины. Ты это сделаешь?
Ильгет выпрямилась. Сквозь боль. Взглянула на мужа.
— Нет, — сказала она.
— Вот видишь! — победно закричал Пита. Ильгет снова покачала головой.
— Нет, Пита... это как церковь. Это невозможно. Прости.
Она снова была «непрошибаемой». Стальной внутри. Меланитовой. Пита почувствовал это и взглянул злобно.
— Ну все, — сказал он, — мне надоело. Осточертело все. Сколько можно унижаться, терпеть эти издевательства! Прощай, дорогая! Я от тебя ухожу, можешь спокойно выходить замуж за своего Арниса или кого угодно, кто сможет выдержать твой характерец.
Пита метался по квартире, складывая вещи в чемодан, и время от времени забегал в гостиную и выливал очередную порцию соображений о том, какой Ильгет ужасный человек. Она отвратительная хозяйка. Он молчал все эти годы, но ведь в квартиру зайти страшно! И это даже на Квирине, где самой ничего мыть не надо. Она вообще не женщина. Что — вот это можно назвать женскими руками и плечами? Она извращенка просто. И не случайно она не родила ребенка! Она так и дышит злобой, излучает злобу, она ненавидит всех и вся. Она не только убивает людей на войне, хотя это само по себе отвратительно. Она еще и ненавидит буквально всех окружающих, например, его мать, которая всегда делала Ильгет только добро! Да вообще всех ненавидит и обо всех говорит гадости! А уж ее отношение к мужу...
Ильгет уже понимала, что все это говорится от бессилия и злости. Она не воспринимала больше смысла слов, видела лишь, как по квартире мечется несчастный, больной, измученный человек, и хочет чего-то добиться... чего — любви?
— Пита, — сказала она, — я тебя люблю.
На миг ей почудилось, что муж поколебался. Что сейчас он расплачется, бросится ей в объятия и попросит простить его и забыть все, что он наговорил. Ильгет знала, что простит, и что много дней потом будет мучительно переживать и забывать, и в конце концов действительно забудет. Так было уже не раз.
Право выбора, вспомнилось ей вдруг. Свобода воли. Все мы обладаем свободой воли, и все мы вольны совершить поступок. Выбор. Вот только некоторые выборы бывают необратимыми. Как был необратим поступок Евы в райском саду, как необратимо предательство Иуды.
— Ты думаешь, что опять буду перед тобой извиняться? — закричал Пита.
— Нет, мне не нужно извинений...
— Ты вот такая гордая, да? Ну и сиди со своей гордостью!
Он выскочил из гостиной. Колени Ильгет ослабели, и она опустилась на кресло. Ничего не думая, не чувствуя, она сидела некоторое время. Пойти за Питой? Неужели семья рушится окончательно? Надо спасать. Она встала, но шрам вдруг пронзил ее тело болью. Ильгет остановилась. Сделала два шага. Господи, какая боль, дышать даже трудно. Даже не дойти до соседней комнаты. А может быть, если я дойду, семья будет спасена. Она шагнула, но боль снова скрутила ее. Пита показался на пороге — с большой сумкой в руке.
— Я ухожу, — спокойно сказал он, — сиди одна со своим самомнением. Ты никому не нужна.
Хлопнула входная дверь (даже здесь он умудрился громко хлопнуть дверью). Ильгет упала на диван. Боль немного ослабла, уже не пронзала ее тело, как копьем, а так, просто ныла где-то внутри.
За окном стемнело, а Ильгет лежала все так же, без движения.
Больно. Просто невыносимо больно. Вот, наверное, про такое и говорят — «нести свой крест». Но Господи... слишком уж. Вот сейчас просто невыносимо.
Он ушел навсегда? Господи, неужели все кончено? И она осталась одна — навечно? Но за что, почему? У Питы другая женщина... вероятно, он ушел к ней. Он не мог бы уйти, если бы другой не было. Он очень зависим от того, кто живет рядом. Не может существовать в одиночестве.
Может быть, он еще вернется? Да, возможно... Он ведь все равно привязан к Ильгет. Он любит ее. И он всегда останется ее мужем. Их брак хоть и не венчан, но признан нормальным браком.
Сейчас Ильгет ни о чем не могла думать. Она просто так лежала, в памяти всплывала то одна жестокая фраза Питы, то другая, и каждый раз шрам отзывался болью, и начали болеть точки от сагонских игл. Ильгет старалась убедить себя в том, что все это неправда, что она не такая уж плохая... но ведь раз Пита так говорит, наверное, что-то есть в его словах? Ведь не может же быть, чтобы за этим ничего не стояло? Наверное, она действительно настолько плохая. То, что она не женщина — это уж точно. Тут он прав на все сто процентов. А вот насчет ее высокомерия...
Раздался звонок в дверь. Ильгет медленно поднялась. Ей не хотелось сейчас никого видеть... да и видок у нее — лицо все в слезных разводах, растрепанная, бледная. Может, просто не открывать? Но она уже подала рукой жест домашнему циллосу, дверь открылась. Ильгет шагнула в прихожую и попыталась собрать руками растрепанные волосы.
Она замерла. На пороге стоял Арнис.
В руке он держал небольшой букет темных роз.
— Иль, — прошептал он, с ужасом глядя на нее, — что с тобой?
— Ничего, — тихо сказала она, не двигаясь с места.
— Ты одна?
— Да.
Арнис помолчал, потом спросил тихо.
— Твой муж... ушел?
— Да... в очередной раз.
— А... — сказал Арнис, — а я вот... хотел заскочить на минуту, цветы... это тебе.
— Ну заходи, — безжизненным голосом произнесла Ильгет.
Он шагнул в прихожую, протянул ей букет. Ильгет рассеянно взяла цветы, не зная, куда их деть, положила на тумбу.
— Иль, тебе плохо? — спросил он.
— Да, — так же ответила она.
— Я останусь... ладно? Ты не думай, я... просто не могу, когда ты плачешь.
— Оставайся.
Не все ли равно, подумала Ильгет. Конечно, это нехорошо, могут подумать, что... но ведь мы с Арнисом вовсе не собираемся заниматься чем-то таким. А что подумают — ну и пусть. Чего мне терять-то?
Она оторвалась от дверного косяка и покачнулась. Арнис придержал ее за плечи.
— Ты совсем расклеилась, маленькая, — сказал он озабоченно, — пойдем, я тебя уложу. Ты полежишь, поспишь, тебе станет легче. Рана болит?
— Ага. Не сильно.
— Может быть, тебе атен принять?
— Нет, не сильно болит, терпимо. Душа у меня болит...
— Да, понимаю. Ложись, Иль, — он довел ее до дивана, уложил. Ушел на минуту и вернулся с теплым одеялом, накрыл ее и закутал. Ильгет стало невыразимо приятно, и боль куда-то исчезла. Арнис присел рядом с ней на пол, погладил по голове.
— Так лучше? Ты пить хочешь? Или есть? Давай я тебе сделаю чего-нибудь... чайку, хочешь?
— Да, — сказала Ильгет, — только пить. И сам тоже поешь там...
— Да ты за меня не переживай, — Арнис вышел. Через некоторое время он вернулся с подносом. Вообще-то в доме была тележка-робот, но Ильгет забыла об этом. Арнис помог ей сесть, будто рана по-прежнему болела, и она сидела на диване, прихлебывая теплый чай. Потом Арнис снова уложил ее.
— Честно говоря, — сказал он, — только ты... это... в общем, я видел твоего мужа. Вышел на улицу и увидел. Случайно.
— Он был с женщиной, — полувопросительно произнесла Ильгет.
— Да. Ну я и подумал, а как ты там... одна... думал, если ничего, то я просто цветы подарю и уйду. Ну как сюрприз. А ты совсем тут расклеилась.
— Уже хорошо, Арнис. Спасибо тебе.
— Я посижу тут с тобой, хорошо?
Он снова сел рядом с ней на пол, положил руку поверх одеяла, сжав ладонью хрупкое плечо Ильгет.
— Все будет хорошо, Иль, — бормотал он, — мы выжили, это же самое главное. Мы выжили, мы на Квирине. Знаешь, я уже думал, что ты умрешь... Но тебя Бог сохранил. А это все ерунда. Не надо из-за этого плакать. Ты поспи, Иль... Поспи, а я вот тут рядом посижу и руку буду вот так держать. Ты хорошая, Ильгет, ты самая лучшая. Поверь мне. Спи, маленькая, а завтра все будет хорошо.

Глава 12. В сторону весны.

На следующее утро Ильгет не сразу поняла, где находится. Она уже так привыкла к мерцанию аппаратуры медотсека, к жесткой функциональной кровати, но и на ее собственную кровать это никак не походило. Слишком мягко и уютно. Ах да, это же гостиная и ее диван, она лежит на диване, заботливо укрытая одеялом... И тотчас она вспомнила все, что произошло.
Больно уже не было. Пусто на душе. Яркий свет бил сквозь слегка тонированное окно, Ильгет села, утопив ноги в пушистом ковре. И увидела на низком столике знакомую черную вазу, а в ней — вчерашние розы.
Он и об этом подумал... с ума сойти можно. Ильгет потянулась к цветам, почувствовала тонкий, сладкий аромат.
Пошатываясь, Ильгет прошла в душ, сбросила платье (так и спала в нем), с наслаждением купалась в теплых сверкающих струях воды, наполненной то шампунем, то освежителем, давно уже такого кайфа не испытывала. Она вымыла и голову, потом постояла под горячими струями воздуха, растерлась бальзамом, обходя только область шрама, вышла из душа, чувствуя себя свежей и обновленной.
Потом она встала на колени и начала читать утренние молитвы. Сосредоточиться было трудно.
Что там сагон говорил?
Отчет о встрече с сагоном Ильгет сдала. Двойная нагрузка бойца ДС — сначала сагон выворачивает тебе душу наизнанку, а потом приходится еще раз наизнанку вывернуться в отчете. Но так положено. Иной раз еще и на ментоскопирование загоняют.
Отчет она сдала. А вот всерьез задуматься о том разговоре у нее еще не было времени. А может быть, зря.
Ильгет перекрестилась. Подошла к окну.
Выходит, что сагон хотя бы иногда может говорить правду... О любовнице. Да и тогда у Питы наверняка была женщина, Ильгет это ощущала. Просто заставляла себя об этом не думать. Доверяла. О том, что Пита ее бросит, уйдет к другой. Вот пожалуйста — ушел.
Что он еще говорил? Какие-то гадости о Пите. А чего он хотел от Ильгет? Она стала тщательно вспоминать.
Получается — ничего особенного не хотел. Веди себя естественно, не подстраивайся под мужа, он это все равно не оценит. Хотя если бы я начала к сагону прислушиваться, возможно, он и большего бы потребовал. Это ведь он так, для начала, для затравки. Заинтересовать меня беседой.
Ильгет покрутила головой. Ничего не понятно. Лучше оставить сагона в покое. Потом будет видно. Что теперь с жизнью делать?
И жить-то не хочется. Господи, сказала Ильгет, сколько можно? Как я мечтала умереть в свое время... и какая хорошая была бы смерть. За друзей. За истину. Почему же Ты не избавил меня тогда? А на Визаре? Вроде бы, и пустяковая рана, особенно по сравнению с тем, что было тогда на Ярне. Но какая боль... Я ведь уже думала, что все, наконец-то... И так спокойно было, так хорошо. Думала, вот сейчас боль кончится. Или в пещере с дэггером. А Ты каждый раз все вытаскиваешь меня, хотя казалось бы, так легко прикончить. Ну продвинулся бы этот болт еще на пару сантиметров — и все. Или вторым бы в шею, сонную артерию бы пробило...
Я понимаю, что сейчас просить чуда — чтобы вот прямо сейчас, стоя здесь, в своем доме, в полном здоровье и безопасности я просто упала и умерла — это было бы уже совсем невероятно.
Но как это было бы замечательно...
Пустые, идиотские мысли. Уже понятно, что терпеть придется до конца, и никакого послабления в жизни не будет. Господь не сократит срок.
Надо лететь к отцу Маркусу. Может, он посоветует что-нибудь. Ильгет повернулась к монитору и вызвала номер священника.

В это же самое время Пита сидел на подоконнике в одном из домов нижней Коринты и смотрел на улицу. Он был совершенно голый. Сайна еще нежилась в кровати.
Пита давно уже расстался с Майлик. Пожалуй, с того момента, как стал Мастером, профессионалом. Все-таки сорокалетняя женщина, семеро детей... слишком уж она зажатая. Да и наскучило просто. А вот с Сайной... как знать, может быть, с ней что-то и получится.
Он познакомился с ней в Бетрисанде. Сайна была наземницей, работала сетевым дизайнером, простая, хорошая девушка, и она была свободна, никого у нее не было... Похоже, к Пите она относилась всерьез.
Он слез с подоконника, хлебнул немного ву из горлышка, лег рядом с Сайной. Приласкался.
— Знаешь, — сказал он нежно, — а давай, я у тебя останусь?
— А твоя жена... она вернется...
— Она вчера вернулась.
— Да? — Сайна напряглась. Пита чуть отодвинулся от нее.
— А я ей сказал... что больше с ней не могу жить.
Тело Сайны снова расслабилось. Пита с наслаждением провел рукой по ее коже, атласной, чистой. Сайна закрыла глаза, тело ее само потянулось за рукой Питы, прося ласки.
— Знаешь, — заметила она, — может, все-таки не надо было вчера-то... она ведь из Космоса вернулась. Нехорошо это. Надо было подождать...
Пита не обратил на слова Сайны никакого внимания. Ее тело говорило ему куда больше.

Арнис позавтракал, пока Ильгет еще спала. Принял душ, оделся и вышел. Взяв на крыше общественный флаер, он полетел прямо в церковь.
Утренняя служба заканчивалась. Арнис постоял сзади, помолился вместе со всеми. Установленное время исповеди сегодня уже прошло. Но едва служба закончилась, Арнис подстерег выходящего из сакристии отца Маркуса.
— Здравствуй, — улыбнулся священник, — ты вернулся...
— Вернулся. Отец Маркус, можно я... мне бы исповедаться надо, нельзя ли как-нибудь уже сегодня?
— Тебе срочно?
— Да.
— Тогда прямо сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70