Видимо, убедилась, что дочь «устроена», раз привозит такие подарки. Да и говорит, что служит где-то, хотя и странное, конечно, это для женщины занятие, военная служба, но ведь это же Ильгет, с нее станется...
— А что с ребенком? — спросила мама, — вы ведь теперь с Питой?
— Да... но так ничего и не получилось.
— Но вы хоть пробуете? Ведь квиринская медицина... там же наверняка могут вылечить.
— Да, мы пытаемся, — туманно ответила Ильгет.
Правда заключалась в том, что ребенка не хотел Пита. Не то, чтобы активно не хотел — просто был к этому равнодушен. Но сказать об этом маме нельзя, она и так постоянно осуждала Питу.
В письмах Ильгет старалась сообщать поменьше и только хорошее. И вообще писала редко, чтобы не приучать маму к частым письмам — тогда во время акций мама будет с ума сходить.
Интересно, подумала Ильгет, до каких пор я должна буду оправдываться во всем?
Похоже, до глубокой старости. Если доживу, конечно, что очень сомнительно.
У мамы и Кейна все шло благополучно. Не хуже, во всяком случае, чем при сагонах, разве что мама стала поспокойнее. Это радовало Ильгет, в глубине души ее все еще терзали сомнения, нет, ясно, что избавление от сагонов — всегда благо, но вот как это воспринимают люди...
Вроде бы, воспринимали очень неплохо.

Ильгет осталась жить у мамы — тут уж она не будет выпендриваться с гостиницей. До глубокой ночи она читала старый роман, полузабытый, лежа в кровати, словно перенесясь во времена детства и ранней юности. На следующее утро мама разбудила ее.
— Тебе звонят! Скорее!
Ильгет выскочила из комнаты, натягивая на ходу халат. Как непривычно, чтобы поговорить, нужно бежать куда-то... и видео нет. Она схватила трубку телефона. Сердце упало — до самых внутренностей пронзил голос Нелы.
— Ильке, это ты? Привет!
— Привет.
— Слушай, ты в Иннельсе? Я приеду! У меня сейчас отпуск, я приеду! Послезавтра, давай?
— Давай, — медленно, удивляясь, сказала Ильгет.
— Ну и хорошо. Так я приеду!
— Конечно.
Ильгет положила трубку, улыбаясь.

Она гуляла по городу, но почти никого из старых друзей найти не удалось. Большинство разъехалось, кто в отпуск (ведь лето), кто насовсем. Однако Ильгет все равно чувствовала себя неплохо, даже и одна. Иногда ей хотелось, чтобы хоть Пита был здесь, побродить с ним по Иннельсу, посидеть в кафе, вспомнить первые времена своей любви.
Но пожалуй, даже хорошо, что сейчас его нет. Даже не обязательно конфликты бы возникли, просто — с ним все не так, все не то. В последнее время так стало. А может быть, и ничего... Сейчас бы ходили и разглядывали блондинок с длинными ногами, Ильгет бы подшучивала над «кобелиными замашками», а Пита был бы этим доволен... нравится ощущать себя сексуальным суперменом. Нет, уж лучше так... чистые, ничем не замутненные воспоминания юности. Вот и в церковь можно зайти спокойно, без опасения вызвать чье-то неудовольствие.

Через день Ильгет встретила Нелу. Вопреки ожиданию, та приехала без детей. Жить она собиралась у своей матери. С утра подруги сразу же отправились гулять в парк — как любили когда-то в детстве.
Ильгет искоса поглядывала на Нелу и замечала, что та изменилась. Снова. Стала, пожалуй, больше похожа на прежнюю. Восторженные голубые глаза и носик кнопочкой. Вьющиеся над лбом темные кудряшки. Ни за что не скажешь, что у нее двое детей...
— Ты знаешь, — сказала Нела, — я хотела тебе объяснить...
Ильгет молчала.
— Тогда, ну когда ты была у нас зимой... тебя ведь хотели арестовать, да? Такие гадости потом рассказывали, показывали тебя с заложницей, что ты такая вот убийца, кучу людей перестреляла. Но не в моей передаче.
— Я действительно убийца, Нел, — Ильгет с силой пнула попавшую под ноги шишку, — это правда. Я убиваю людей. На войне.
— Но это же на войне... знаешь, я тогда просто не понимала.
Нела помолчала.
— Ты знаешь, мой муж... Он ведь в Системе работал. Он теперь все осознал, все понял. Он говорит, что же я делал, зачем... Мы ведь ничего не знали. Нас обманули, понимаешь?
— Нел, да я все прекрасно понимаю. Я что, тебя осуждаю? Я сама работала на сагонской фабрике, и была еще рада, что хоть какую-то работу нашла. Если бы мне не попались квиринцы, не завербовали, я бы так ничего и не узнала, так бы дурой и была. Еще бы и в охрану устроилась, если бы предложили.
Нела кивнула. Голубые глаза сосредоточенно глядели в землю.
— Я потом все про тебя узнала... рассказали. Ты месяц была в тюрьме...
Ильгет вздрогнула. Взяла Нелу за руку.
— Слушай, не надо. Не надо, ладно? Не хочу об этом.
Нела вдруг всхлипнула и бросилась ей на шею.
— Прости меня, Иль, прости... и я еще, как дура... Такая энтузиастка была.
Ильгет растерянно похлопывала подругу по спине.
— Нел, да ты что... Это ты меня прости. Ведь я тебя убить собиралась. Правда. Потом поняла, что не смогу. Но я же тебя... — Ильгет умолкла. Все равно ведь — скрутила, бросила на пол. Их прежние отношения такого все же не предполагали.
— Все нормально, Иль, что ты... Я все понимаю.

Ильгет испытывала настоящее счастье. Нела простила ее! Нела все поняла. И с мамой больше нет конфликтов.
Как будто вернулась в детство, к настоящим своим корням, но только уже по-другому, без всех этих тягостных недомолвок и трагедий...
Даже уезжать не хочется, думала она, лежа вечером в кровати. А что? Остаться здесь... работа найдется. Теперь найдется. Пойти, поговорить с кем-нибудь из квиринцев, которые здесь обучают людей новым технологиям, выучиться обслуживать какие-нибудь биосинтезаторы или биотопы, производить пищу... и жить среди этих милых сердцу серых больших зданий, среди знакомых, родных людей.
Неприветливый город, но любимый до невозможности.
Среди голых ветвей — серое небо осеннее.
Ах, зачем мне все эти скучные сложности?
Мне бы только идти, там, где ветром травы посеяны
В молодости когда-то сочиняла... Только как же Пита. Захочет ли он остаться...
И как же Дозорная Служба? Визар? Ильгет вспомнился Эннори... Рида... ученики. Они ждут ее. Им каждую секунду угрожает сагон.
Эх, не вернуться домой... нельзя это, невозможно. Не бросить эту войну.
Ильгет заснула. Она очутилась в каком-то странном месте, почти пустом, лишь развалины зданий и серо-желтый туман над ними, и что-то страшное таится в этом тумане, лучше не думать об этом, не смотреть. А там, в развалинах, бродили мутанты , знала Ильгет, и какие-то очень страшные, даже подумать об этом было невозможно. Она сделала шаг... земля под ногами вдруг стала переворачиваться... Ильгет попыталась вскрикнуть, но крик, как это бывает, завяз в воздухе. Однако и земля успокоилась. Что же делать? Кто-то ждет ее здесь? Серый туман вдруг стал подниматься... Ильгет больше не видела ничего. Стало трудно дышать. Он же душит ее! Все труднее и труднее. Я умираю! — и в самый страшный момент Ильгет проснулась. Лежа в темноте, она жадно хватала воздух ртом, казалось, кислорода в воздухе действительно мало. Это сон, всего лишь сон — сердце бешено колотилось. Слишком яркий сон. Событий никаких, но вот эта обстановка, кажется, навсегда запечатлелась под веками. И действительно трудно дышать. И еще боль... только сейчас Ильгет осознала слабую, но явственную боль, хорошо знакомую, болели точки от сагонских игл. Ее охватила паника, что, если эта боль вернется... от нее не спасает даже атен. Тепловой излучатель... но здесь нет ни излучателя, ни Арниса, чтобы оказаться рядом в нужную минуту и позаботиться о ней. И никого нет, кого она решилась бы попросить о помощи... Впрочем, если опять так жутко разболится, придется разбудить маму, терпеть это невозможно. Но вроде бы, боль не усиливалась. Так просто, давала о себе знать.
Ничего страшного... просто кошмарный сон. Бывает. Ильгет закрыла глаза. Попытаться снова... но засыпать просто страшно, да и не хочется как-то. Может, почитать? Под черепной крышкой возник словно бы зуд, пилящий, неприятный. И вдруг Ильгет поняла.
«Это ты...»
«Это я, — согласился сагон, — давно тебя ждал. Ты видишь меня?»
«Нет», — сказала Ильгет и вдруг увидела.
Он сидел рядом с ней. Но не в комнате. Они были где-то совсем в другом месте. Просторный зал, уходящий вдаль, и вдали — красное зарево, будто закат за окном. Ильгет встала с постели, сделала несколько шагов.
Этого сагона она узнала бы с закрытыми глазами. Ильгет остановилась. Сагон смотрел на нее... сквозь нее...
Он сидел на широком мраморном выступе у стены, вдоль которой вилась какая-то зелень. Было похоже на Квирин. Но явно — не Квирин.
— Ты боишься, — сказал сагон.
— Боюсь, — согласилась Ильгет. Она не то, что боялась — тело сковал ужас, вбитый в каждую клетку. Все нервные окончания словно заморозило.
— Я понимаю тебя, боль была слишком сильной, — сказал сагон, — но не бойся. Этого больше не будет. Присаживайся, — он повел рукой.
Ильгет вдруг словно опомнилась — где я? Что это такое вокруг? Я сплю? Она попробовала ущипнуть себя за руку — щипок вполне чувствовался. Сагон слегка улыбнулся.
— Ты не спишь. Да и какая разница? Суть не в этом. Садись.
Ильгет послушно села рядом с сагоном.
— Меня зовут Хэрон, — сообщил он. Ильгет подумала, что имя все-таки красивое.
— Я больше не трону тебя, — сказал Хэрон, — поверь, я желаю тебе добра.
— И тогда тоже? — спросила Ильгет, зная, что сагон поймет ее. Он кивнул.
— Да. Так же, как Арнис, желая тебе добра, все-таки не стал спасать тебя, а предоставил судьбе.
— Это другое.
— Ильгет, придет время, и ты поймешь. Пока прости. Ты ведь можешь простить?
Ильгет неуверенно пожала плечами.
Странно вел себя этот сагон. Враг? Ведь они враги. Но сейчас ей казалось, что она говорит с давним, близким и все понимающим другом.
Господи, подумала Ильгет, Иисус, Сын Божий, помилуй меня, грешную. Хэрон молча смотрел сквозь нее.
— Признаюсь честно, — сказал он, — если ты будешь постоянно молиться, ты избавишься от меня. Наверное. Во всяком случае, это эффективный способ добиться того, чтобы не слышать меня. Но ведь ты сама хочешь услышать то, что я тебе скажу. Тебе интересно, верно?
— Ты хотел мне что-то сказать? — Ильгет почувствовала легкие угрызения совести.
— Тебе совестно, что ты не молишься? Но ведь ты сама понимаешь, что молитвы эти — как мантры, ими можно заглушить голос разума, но ты хочешь разумом все понять, верно? Для чего-то ведь он тебе дан? Не все же время тупо твердить «Господи, помилуй», верно?
Ильгет почувствовала желание встать... и выйти... только куда?
У зала не было выхода. Сагон повел рукой.
— Спокойно, Ильгет. А поговорить я хотел о твоем муже.
— О Пите? А в чем дело?
— У тебя с ним немало проблем, верно? Можешь не отвечать, я прекрасно слышу твои мысли. Да, в последнее время. Эти проблемы были и раньше, но ты умела их не замечать. А сейчас все стало очень плохо... Нет, не обманывай себя. Не хуже стало, а именно очень плохо.
Сагон всегда неправ...
Но этого — вот сейчас — просто не может быть, потому что он говорит именно то, что так жаждет услышать сердце... измученное сердце. Издерганное. То, что ты так долго пыталась скрыть от себя самой.
Сагон это слышит и понимает. Лучше тебя.
— Ты знаешь, почему это происходит? Я скажу тебе правду. Твой муж — эгоист. Нет, не все люди эгоисты. Это бывает в разной степени, у твоего мужа это доходит уже до степени болезненной. Теперь подумай, вспомни, и ты поймешь, что я прав. Хотя бы раз, хоть однажды он попытался осуществить хоть одно твое желание? Помочь тебе? Он встречал тебя с акции, ты говоришь? И это все. Но он даже не приготовил праздничного ужина, и вернувшись из космопорта, ты сама накрывала на стол. Ему не нужен ребенок. Ему не нужно твое творчество, а ведь ты фактически пожертвовала ради него творчеством, ведь ты совсем не писала в последнее время. А он этого даже не заметил, все твои жертвы — это так естественно. Это так естественно для него — то, что ты терпела боль только ради того, чтобы он получил удовольствие. И то, что на Ярне ты терпела присутствие любовницы. И терпела придирки его матери. Это совершенно нормально! То, что на Ярне ты полностью изменила свою жизнь ради него, уехала из родного города, бросила университет — это нормально, он этого даже не заметил. То, что ты простила ему предательство — согласись, это все-таки было предательством, и простила ему Арниса... — это тоже нормально.
Зато при этом он считает великой жертвой со своей стороны то, что до сих пор не завел любовницу на Квирине! И то, что позволяет тебе работать, и не упрекает тебя этим, и даже почти не попрекает тем, что ты ходишь в церковь. Это он себе ставит в великую заслугу. Ну разве не так, согласись? Он не закатывал тебе скандалы, говоря именно такими словами — ты подавляешь меня, я жертвую собой ради тебя? А ты не могла понять, в чем это подавление заключается. С его точки зрения — в том, что ты ходишь в церковь и работаешь. Это, по его мнению, огромная жертва с его стороны...
... Странное дело, но чем дольше говорил сагон, тем больше успокаивалась Ильгет. Он неправ. То есть, может быть, что-то в его словах и есть... отдаленное... но он очень сильно преувеличивает. Пита нормальный, хороший человек. Да, эгоистичный, но ведь все мы такие. Можно подумать, что я святая. Но ТАК быть не может. Сагон не прав. Не может Пита думать так. Он просто запутавшийся, нервный, наверное, инфантильный немного человек.
— Ты так считаешь? — усмехнулся Хэйрион, — А зря. Я ведь говорю тебе чистую правду. И придет время, муж бросит тебя. Любовница, кстати, у него уже есть. Не вздрагивай. Нет, это правда. Я знаю, что тебе сказал Дэцин. Но если ты убедишься, что у твоего мужа есть любовница — ты поверишь всем остальным моим словам? Так вот, она есть у него. Если хочешь... ну посмотри дома его почту, он ее держит без пароля, рассчитывает на твою порядочность. Видишь, я предлагаю тебе вполне вещественное доказательство моих слов. Подумай над ними.
— А зачем ты мне говоришь все это? — тихо спросила Ильгет, — зачем тебе это нужно?
Хэрон вдруг оказался с ней рядом. Совсем рядом. Какие страшные все-таки глаза у него... бездна. Слепая бездна.
— Потому что я люблю тебя, Ильгет, — сказал он и коснулся пальцами ее руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70