Арнис тоже не любил шума и лишних разговоров. С Иостом ему было легко.
— Хочешь, приходи как-нибудь, у нас вечером всегда Маттис играет на мессе, очень красиво, — сказал Иост. Арнис кивнул.
— Зайду на днях. Маттис, вроде, был известен до того, как ушел в орден? Именно как композитор? Или исполнитель?
— Да, как исполнитель на синтаре, он дважды был в десятке в рейтинге, — сказал Иост, — и композитор он неплохой. Но ты его в церкви послушай!
Арнис ощутил чье-то присутствие справа. Попробовал угадать, не глядя. Не утерпел, скосил глаза. К столику подошла Ильгет. Счастье толчком плеснулось в сердце. Ильгет в золотистом облачке, немного растерянная.
— Привет, Иль, садись с нами, — Арнис подвинул ей стул. Ильгет неуверенно села. Иост радушно заулыбался.
— Хочешь сосисок?
— Нет, — отказалась Ильгет, — я бы стаканчик кринка.
— Сейчас закажем, — Иост убежал. Здесь не было роботов, бегать приходилось самим. Маленькая, тонкая рука Ильгет лежала на столе, и пальчики казались совершенно детскими. До смешного. Арнису захотелось накрыть эту руку ладонью, спрятать ее в горсти. Он сдержался. Вот этими пальчиками можно держать приклад «Молнии»? Бред какой-то.
— Мне кажется, что тебе грустно, Иль? Нет?
— Да нет... не знаю, Арнис. Как-то все гнусно.
Вернулся Иост, поставил перед Ильгет высокий бокал с ванильным кринком. Ильгет взглядом поблагодарила его. Иост просиял.
— Что гнусно? — спросил Арнис.
— Да война вся эта... Не знаю.
— Конечно, гнусно, — сказал Иост, — ты бы, Иль, не ходила туда лучше. Оставалась бы на Квирине. Тебе и так досталось, на всю жизнь вперед хватит.
— При чем здесь это, — Ильгет отхлебнула кринк, — какая разница, ну останусь я. Я буду чистенькая и хорошая, а кто-то будет убивать. За меня. Я буду об этом знать. Грязь это все, вот что. Как вспомню, тошнит просто. Может, эти люди, которых я там убивала, может, они и не виноваты вовсе. Да если и виноваты, они ведь живые. Понимаете , живые люди. А я...
Арнис накрыл ее руку ладонью.
— Да, Иль, — сказал он, — все это правда. Но нам надо защитить Квирин. Сагоны все время пытаются к нему подобраться.
— Я знаю это, — Ильгет посмотрела на него, — но подумай, как это выглядит! Мы приходим на чужие планеты. То есть это вы на чужие, а я еще хуже, я предатель, который воюет против собственного народа.
— Да, поэтому деятельность ДС и держится, насколько это возможно, в тайне, — сказал Иост.
— Насколько возможно, — пробормотал Арнис, — к нам в Галактике потому плохо и относятся.
— А какая альтернатива... — сказал Иост, — сагоны все равно хуже.
Они помолчали. Все это было понятно. Но от этого не менее гнусно.
— Хватит, ребята, сопли разводить, — сказал Арнис, — ведь ясно, что этого хочет Бог. Чтобы мы убивали сагонов. Сагоны прокляты. Война есть война. В конце концов, нас... наших... тоже убивают.
— Правильно, — кивнул Иост. Ильгет посмотрела на него. Потом на Арниса.
— Вот послушаешь вас, и вроде тоже думаешь — все правильно. А потом...
— Лучше приходи к нам, — сказал Иост поспешно, — вот с Арнисом приходи вечером на службу. Послушаешь, как Маттис играет.
— Неужели бывает красивее, чем в Квиринусе? — Ильгет улыбнулась, — приду, конечно.

Иволга решила остаться у Ильгет на все выходные. У детей все равно был школьный поход, а с мужем Иволга обычно как-то не стремилась остаться. Так или иначе, Ильгет очень обрадовалась, когда после учений Иволга заявила, что не прочь провести выходные у лучшей подруги.
В пятницу они сразу завалились спать — весь день бегали по полигону, проводя совместные учения с армией, потом — «разбор полетов», Дэцин ужасно возмущался отвратительным согласованием действий, потом последовала длительная дискуссия... Женщины добрались до дома уже без задних ног.
В субботу после завтрака Ильгет села заниматься по программе эмигрантского минимума, а Иволга полезла в Сеть, в свой клуб терранских переводчиков, что-то там делала, с кем-то общалась, потом завалилась с микропленкой и демонстратором на диван. Потом у Ильгет по плану следовали занятия психотренингом и тренировка в Космоцентре — невесомость, центрифуга и симулятор боевого ландера. Ильгет, в отличие от большинства квиринцев, не могла позволить себе роскошь отдыхать два дня в неделю.
Таким образом, всю субботу Иволга и Ильгет практически не сталкивались. Только к шести вечера Ильгет освободилась.
— Значит так, — решила Иволга, — я хочу посмотреть на Коринту. А то сидишь на этой Алорке... конечно, дом, дети, но я-то привыкла к городу. Надоело. Пойдем пошляемся?
Она свистнула своего пса, черного Карлсона, закинула за плечо гитару.
— А вдруг пригодится?
Дом Ильгет находился не так уж близко к центру, но все же подруги решили идти пешком. Около часа они шли неторопливо, весело болтая, по тенистой, полого сбегающей к морю наискосок Серебряной аллее. В Коринте и улиц почти нет — одни аллеи. Сейчас, к вечеру, народа вокруг стало побольше, то и дело попадались парочки, компании, одиночки, бредущие по Серебряной, скартеры и всадники на породистых лошадях обгоняли прохожих, собаки, как и везде в Коринте, бегающие без поводков, подходили обнюхаться с Карлсоном. Иволга рассказывала о Терре. Она вообще часто говорила о своей земле, и пела терранские песни. Ильгет спросила.
— А тебе не хотелось бы вернуться туда?
— Там у меня ничего нет, — ответила Иволга, — мне некуда возвращаться. Нет жилья, нет друзей, ни работы, ни главное — цели, зачем вообще там жить. Да и дети... конечно, это главное — кем они станут на Терре? Правда, у меня там мама, но она теперь знает, где я, я могу немного помогать... Нет, так лучше. А ты почему спросила — тоскуешь по Ярне?
— Есть немного, — призналась Ильгет.
— Ну ты-то скоро побываешь там.
Ильгет посмотрела на Иволгу, подруга сегодня оделась оригинально, в толстый, будто из натуральной нити связанный, расшитый узорами тервак (на терранском языке он назывался «пончо»). И теперь она в этот тервак куталась, будто мерзла, хотя вроде бы, стояла теплынь.
Ильгет была одета просто — серебристая куртка, белые брюки.
— А тебе хотелось бы побывать на Терре — так? — спросила Ильгет.
— Хотела бы я, чтобы Терру захватили сагоны? Ну и вопросик.
— А воевать на Терре?
— Я бы согласилась. Но конечно, такая перспектива меня не радует. Похоже, у тебя угрызения совести? Иль, у тебя никакой совести быть не должно, ты в ДС.
Ильгет удивилась.
— Почему это у меня не должно быть совести?
— Потому что в следующий раз сагон начнет давить на твою совесть. Ведь вы же уверены, что она — голос Божий, а сагон очень быстренько начнет выдавать себя за Бога. Твоя же совесть тебя и убьет.
— Но чем-то же ты руководствуешься в жизни, а, Иволга?
— Ну да, — согласилась она, — я руководствуюсь простым правилом: все, что помогает распространению сагонов во Вселенной — абсолютное зло и должно быть по возможности уничтожено. Даже если это маленький ребенок. А совести у меня нет. Впрочем, не хочу тебе ничего навязывать. Не мне тебя учить, ты больше меня умеешь в смысле противостояния сагону.
Ильгет несогласно фыркнула. Ее всегда удивляло, чего это в ДС к ней так относятся, откуда они взяли, что у нее есть какие-то особые силы. Да, и в последний раз сагон не одержал победу, при прошлой встрече она как-то смогла справиться, но произошло это — Ильгет чувствовала — на таком пределе умственных и душевных сил, что передави сагон еще чуть-чуть, и...
А при первой встрече у нее и вообще никаких сил не оставалось, она была раздавлена не только физически, но и душевно, до состояния полного безразличия ко всему, кроми боли. И то, что сагон с ней почему-то не справился — это полная, никак от самой Ильгет не зависящая случайность.
Перед подругами раскинулась Бетрисанда.
— Перекресток тысячи дорог... — пробормотала Иволга. Они стояли действительно на перекрестке, от которого лучами расходились чудные волшебные аллеи Коринтского парка. Они особенно прекрасны летом, но и сейчас было на что посмотреть, особенно в Хвойной аллее, где вдоль дороги по низу стелились темные разлапистые кустарники, покрытые яркими ягодами, а выше — этажами бурная растительность, вплоть до взлетающих к небу стремительных прямых сосен. Или в Фонарной аллее, где то и дело менялась экспозиция, и появлялись новые чудные светильники, от излучающих скульптур до странных модерновых сооружений со свисающими лампами в виде абстрактных геометрических фигур. Но сейчас было еще слишком светло, а на негорящие фонари смотреть неинтересно. Подруги выбрали Аллею Молчания.
Здесь выставляли свои работы многочисленные скульпторы Коринты. Немного жутковато — идешь в окружении молчаливых и неподвижных лиц, застывших на середине движения тел. Иволга и Ильгет почти перестали разговаривать, разглядывая статуи, от вполне реалистичных обнаженных фигур спортсменов и танцовщиц, эстаргов в бикрах, до совершенно абстрактных, сплетенных, например, из прутьев, конструкций. Ильгет больше всего привлекало что-то среднее, не копии реальных людей, и не абстракции, а то, что называют авторским видением мира. Например, вот эта, сверкающая синеватой сталью, стремительно выгнутая в броске фигура мастера рэстана, утрированные линии, острые углы суставов, удлиненная спина — но невозможно не узнать в этом человека, и даже прием, который он выполняет.
— И как выразительно, смотри, — поделилась она с Иволгой, — все тело в едином порыве, энергия собрана в одну точку, утрированы все линии, которые участвуют в движении... здорово, да?
Иволга подошла к статуе, наклонилась, прочла поясняющую табличку.
— Это Дебора Вейр! — она повернулась к Ильгет, — ну конечно, чего ты хочешь... она в рейтинге не в первой десятке, но знать ее все знают. Сама Дебора!
— Надо зайти, посмотреть в Сети, — пробормотала Ильгет.
— Конечно, посмотри! И наверняка она где-то полностью выставлена, можно и вживую глянуть.
— Если время будет...
Они миновали аллею, детский парк с совершенно фантастическими аттракционами, стоящий на приколе старый скультер времен Третьей сагонской войны, по которому лазали дети и даже более серьезная публика. Прошли Торжок, площадь, где гарцевали на прекрасных обученных конях всадники, где в одном углу пели, в другом — читали стихи, в центре, у разноцветного фонтана, танцевали, кто-то показывал фокусы с обученными собаками. Прошли Арку Тысячи Радуг и стали спускаться к Набережной.
— Где ужинать будем? — спросила Иволга деловито.
— До «Синей вороны» дойдем?
— А почему нет? Но можно и где-нибудь в другом месте... «Сад Ами», например, очень оригинальное заведение.
— Можно, — сказала Ильгет, -но мне нравится «Ворона». Там просто атмосфера приятная. Не просто пожрать, а... даже посидеть — хорошо.
— Да, атмосфера там чисто эстарговская, — подтвердила Иволга, — другие туда и не ходят. Ну что ж, хоть и далековато, но пошли в «Ворону».
Они постояли немного у парапета, посмотрели на море, синеватое, холодное, мерно бьющееся о берег, наползающее на пустые пляжи, у горизонта почти незаметно переходящее в такое же неяркое зимнее небо. Чайки и бакланы вились едва заметными точками между водой и небом, наполняя воздух еле слышным отсюда криком, а выше чаек то и дело скользили стремительные, сверкающие на солнце точки летательных аппаратов.
— У нас на Терре, в России есть такой город, чем-то похожий на Коринту. Я была там однажды, отдыхала, — сказала Иволга, — Называется Ялта. Там тоже вот так — море, вогнутая дуга Набережной, город, вползающий на горы. Но конечно, сходство весьма отдаленное.
— А я никогда до Квирина не была на море, — призналась Ильгет, — у Лонгина есть только один выход к морю, и мне там не довелось побывать.
Пошли дальше вдоль Набережной. Народу было довольно много — хорошая погода, субботний вечер. Неважно, что еще не лето, что приходится кутаться в куртки. Тем, кто уходит в патруль на теплое время, или тем, кто только что вернулся — хочется глотнуть этого воздуха, пахнущего морем, ветром, свободой, ласковым теплом друзей, услышать музыку и прибой. В Коринте не надо дожидаться каких-то дат, достаточно выйти на Набережную — вот и праздник. Подруги подошли к небольшой толпе, собравшейся вокруг деревянного круга, на котором сменяли друг друга добровольные выступающие, музыканты и певцы. Постояли, послушали игру на удивительном инструменте, Ильгет никогда и не видала такого, отдаленно это напоминало пан-флейту, но звук более рокочущий, раскатистый, и чудно гармонировал с плеском прибоя. Да и со всем этим синеватым, уже темнеющим небом, простором, ветром сливалась незнакомая непривычная мелодия, и так хорошо от этого становилось на сердце — Ильгет замерла и думала только, как бы хорошо все время вот так стоять, и чтобы не прекращалась музыка.
— Это сьента, — прошептала Иволга ей на ухо, — вроде бы, с Дорнризи, инструмент такой...
Ильгет кивнула молча. Мелодия затихла. По квиринскому обычаю слушатели долго еще стояли молча. Потом Иволга стала пробиваться через толпу к кругу. Оказывается, очереди никакой не было, она сразу вскочила на помост. Сдернула с плеча гитару. Черный, обросший шерстью Карлсон прыгнул вслед за хозяйкой, устроившись у ее ног — в толпе засмеялись.
— Перевод, — сказала Иволга, — с одного из языков Терры.
Она заиграла сложное вступление. Ильгет позавидовала подруге — надо же так уметь. Иволга запела своим низковатым, не очень красивым голосом.
Я не могу остаться здесь,(9)
Душа моя в пути.
Задуйте свеч дрожащий свет
И дайте мне уйти.
Я слишком вас люблю,
И потому уйти я должен,
Чтобы свет ваш на ладонях унести.
Ильгет уже знала эту песню, хоть Иволга перевела ее совсем недавно. Пробившись ближе к кругу, она подхватила вторым — точнее, первым, более высоким и пронзительным голосом. Иволга бросила на нее одобрительный взгляд.
Молитесь за меня,
Пусть я не буду одинок.
И без того до боли мал
Отпущенный мне срок.
Бессмертны только песни,
Лепестки которых я собрал
На перекрестке тысячи дорог...
Иволга спрыгнула с помоста, закинула гитару за плечо, будто это была «Молния», и подруги зашагали дальше, не дожидаясь, когда кончится поощрительное молчание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70