— Нет, — я попыталась оттолкнуть его руку.
— Да берите, берите, — это входит в финансовый отчет фильма, — и он оставил в моих руках деньги, закрыв дверцу машины прежде, чем я смогла серьезно возразить. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, — машинально ответила я" хотя такси уже отъехало от стоянки.
— Куда прикажете, леди? — спросил таксист. Я дала ему адрес.
— Это Карла Мария Перино садилась в ту машину?
— Да.
— Бог мой! — в его голосе слышался неподдельный восторг. — Она действительно нечто совершенно потрясающее, правда, леди?
— Действительно, — согласилась я, потому что думала точно так же, как и он. Но тут я вспомнила о банкноте, зажатой в руке, и взглянула на нее. Я не поверила своим глазам — никогда еще до этого мне не приходилось видеть пятисотдолларовой, банкноты.
Глава 19
Я позвонила ему по внутреннему телефону ровно в девять утра на следующий день.
— Говорит Джери-Ли Рэндол, — сказала я. — Я не, думала, что разбужу вас.
— Ничего страшного.
— Я просто хочу сказать, что оставила деньги, которые вы вчера мне всучили, в конверте на ваше имя у портье, — выпалила я. — В любом случае, спасибо.
— Минутку, минутку... — закричал он, и по голосу его я поняла, что он окончательно проснулся. — Откуда вы звоните?
— Из вестибюля.
— Не уходите. Я спущусь через минуту. Мы можем выпить по чашечке кофе и позавтракать.
— Я бы не хотела причинять вам беспокойство.
— Но я хочу вас видеть.
Я положила трубку. Меньше чем через три минуты он вышел из лифта. Я думала, что разбудила его, но он не спал. Я поняла это, потому что он был выбрит и полностью одет.
Он ничего не говорил до того момента, пока официант в ресторане не принес кофе.
— Не нужно было этого делать.
— Это скорее относится к вам.
— Вы не понимаете. Это входит в бизнес...
— Но это не мой бизнес.
— Вы на самом деле старомодная девочка, правда?
— Нет, новомодная. Я не верю в деньги, которые я не заработала.
— А что вы делаете — в смысле работы?
— Поглядываю.
— Я поговорю с Луиджи о вас. Предупрежу его, чтобы он вас не использовал.
— Я не собираюсь возвращаться к нему, — сказала я не очень уверенно.
— Скажите, Паолуччи действительно собирается снимать картину, в которой ему нужна американская актриса?
— Паолуччи снимает только картины со своей женой в главной роли, — сказал он честно.
— Другими словами, ни о какой работе вчера речи не могло идти?
— Угу.
— Собственно говоря, в конечном итоге, я пришла к такому же выводу. Думаю, что я, действительно, глупа.
— Просто это глупый бизнес. В нем миллион девушек и очень мало ролей. Даже те, у кого на самом деле есть талант, редко получают их.
— Я получу, — сказала я. — Я уже однажды поднялась.
— Когда вы были женой Уолтера Торнтона? — спросил он.
Я поняла, что он хотел сказать.
— Но мне дали приз Тони за исполнение роли, а не за пьесу, написанную мужем.
— Но любому человеку нужен друг, — сказал он. — По крайней мере, друг поможет вам пройти мимо секретарши.
— К чему вы клоните?
— Паолуччи не дал мне заснуть полночи, разговаривая о вас. Он сказал, что в Италии вы можете получить столько ролей, сколько сможете сыграть, и даже больше. Конечно, при условии, что у вас будет именно тот спонсор, который в этом деле требуется.
— Он имеет в виду себя? Да Коста кивнул.
— Нет, спасибо, — сказала я и собралась уходить. Он положил руку мне на плечо, чтобы придержать.
— Не глупите. Я могу назвать вам с десяток звезд, которые начинали именно так, включая Карлу Марию. Ей было всего семнадцать, между прочим, когда он отыскал ее в Неаполе лет двенадцать тому назад.
— Это не мой стиль, — сказала я. — Я чуть было не вступила на эту дорожку однажды и до сих пор у меня ощущение, что я не совсем полноценный человек.
— Независимость нынче вовсе не то, что не так давно было принято считать. И большинство независимых людей, которых я знаю, вернее, знал, в настоящее время сломались.
— А как обстоит дело с вами? — спросила я. — Насколько мне известно, вы не пошли в семейное дело? Он слегка покраснел.
— Это не совсем то?
— Потому что я мужчина, а вы девушка. И я могу позаботиться о себе гораздо лучше, чем вы о себе.
— Может быть, в данный момент вы и правы — сейчас вы в состоянии позаботиться о себе лучше. Но я научусь. И когда я выучусь, то никакой разницы уже не будет.
— Мир не изменится. Если вы-умная девочка, вы найдете себе подходящего парня, выйдете за него замуж и заведете пару детей.
— Это единственный ответ, который есть у вас для меня?
— Да. И еще другой, о котором вы уже сказали, что он вас не интересует.
— Иными словами, мой выбор невелик: я должна стать либо женой, либо шлюхой. И никаких иных путей, чтобы подняться на самый верх, для таких, как я, нет.
— Есть. Невероятный случай, — сказал он. — Один на миллион!
— Как раз мое любимое соотношение... — сказала я. — Благодарю вас за кофе. Он взял меня за руку.
— Вы мне нравитесь. Я был бы рад встретиться с вами еще раз.
— Я не возражаю. Но только при одном условии.
— Каком?
— Никакого дела. И никакого собачьего дерьма. Он ухмыльнулся.
— Обещаю, ваша взяла. Как я могу связаться с вами? Я продиктовала ему номер своего телефона, и мы вышли в вестибюль.
— Я позвоню вам на следующей неделе, когда спроважу их из города.
— О'кей, — сказала я.
Мы обменялись рукопожатием, и я вышла на улицу.
Солнце светило, было тепло, и я, сама не знаю почему, вдруг почувствовала, что жизнь не так уж и плоха.
Правда, он появился на моем горизонте только через три месяца. Но за это время дела каждого из нас сильно изменились. У меня летом умер отец. И я впервые по-настоящему поняла, что это значит — остаться совершенно одной.
Этим летом не было никакой работы, даже в рекламах для летних распродаж. Каждый день я совершала полный обход тех мест, где можно было бы получить работу. Читала газету «Новости о фильмах в производстве», отвечала на каждый телефонный звонок. Но без агента добиться чего-нибудь было очень трудно. Даже для того, чтобы получить работу на телевидении — чахлую роль в коммерческой рекламе, — нужен был агент, который мог бы ввести меня и представить рекламным агентствам.
Каждый вечер я возвращалась в свою маленькую квартирку опустошенная и усталая, но уже через несколько часов сна просыпалась и никакими силами не могла себя заставить заснуть снова.
Я работала над новой пьесой, но концы с концами в ней упорно не желали сходиться. Все, что я писала, казалось надуманным, состоящим из сплошных натяжек, и поэтому спустя некоторое время я вообще бросила писать. Обычно я просиживала за машинкой, бессмысленно уставившись в окно, за которым скрывалась темная ночная улица, и ни о чем не думала.
Отец каким-то необъяснимым образом почувствовал, что происходит со мной, и однажды я получила чек на сто долларов без единого слова. И с этого времени чеки стали приходить каждый понедельник. Без них я бы не справилась.
Однажды я попыталась поговорить с ним об этом, но он не захотел обсуждать со мной этот вопрос. Все, что он сказал, — это были весьма расплывчатые фразы насчет того, что они с матерью приняли совместное решение помочь мне, потому что они любят меня и верят — в меня. А когда я решила поблагодарить мать, она холодно взглянула на меня и сказала:
— Это все идея твоего отца. Я лично считаю, что ты должна вернуться домой и жить с нами. Лично мне не нравится то, что молодая девушка живет одна в огромном городе.
После этого мне гораздо сильнее захотелось доказать ей, что я могу добиться всего сама. И я снова атаковала свою пишущую машинку с прежней яростью, но это ни к чему не привело.
Я чувствовала себя одинокой до полного опустошения. Не было никаких друзей — ни мужчин, ни женщин. Товарищества в театральном деле, как я постепенно убеждалась, просто не существовало на том уровне, на котором я вынуждена была жить. Во всяком случае, для меня его не было. А тут еще случилось так, что в один прекрасный день я самым жестоким образом поняла еще и то, что я больше уже не молоденькая девочка. Случилось это вот как.
Я ответила на приглашение сниматься в массовке в роли девочки.
Массовка должна была изображать сцену на пляже в каком-то фильме, который снимался на Лонг-Айленде. Просмотр должен был состояться в большом зале на Бродвее, и мы все должны были предстать перед режиссером в бикини.
Я была почти последней в очереди из тридцати девушек. В ожидании своего выхода я стояла и думала, что к тому моменту, когда мне нужно будет проходить мимо режиссера-постановщика и продюсера, наверное, все вакансии уже будут заполнены.
У меня всегда была хорошая фигура. Я это точно знала/Кроме того, я поддерживала ее, занимаясь каждое утро не менее получаса и выполняя всевозможные упражнения.
Я услышала свое имя и пересекла по диагонали маленькую сцену. В центре сцены я остановилась, медленно повернулась, как нам было ведено, и пошла дальше, удаляясь от режиссера и продюсера, покачивая при этом бедрами, что, мне казалось, должно выглядеть весьма соблазнительно. Я почти дошла до кулис, когда услышала шопот продюсера:
— Нет.
— Но у нее роскошная фигура и сенсационная задница, — сказал режиссер.
Продюсер пытался шептать, но я отлично слышала его. В его словах прозвучал окончательный приговор для меня:
— Слишком стара. Ей по крайней мере двадцать пять.
Я пошла к тому месту за сценой, где раздевалась, чтобы взять свои вещи. Другие девушки болтали, одеваясь, но ни у кого не возникло желания сказать мне хоть слово. Сказанные продюсером слова начинали впиваться в меня, как колючки — слишком старая! Все они были гораздо моложе меня — семнадцать, восемнадцать — открытые, свеженькие и не потускневшие.
И тут мне вдруг пришел в голову простой вопрос: что я делаю в мире, который переросла?
Бродвей корчился в июльской жаре, но, тем не менее, я решила идти домой пешком. К тому времени, когда я добралась наконец до своей улицы, я выдохлась и истекала потом. Я заглянула в винный магазинчик, купила там бутылку холодного белого калифорнийского вина. Поднялась к себе в квартиру и стала пить. Примерно через час я набралась. Вино действовало лучше на пустой желудок, а я не ела с утра, потому что боялась — а вдруг мой живот чуть-чуть выпятится, когда я влезу в бикини.
Затем я уселась у окна и бессмысленно уставилась на плавящуюся под солнцем улицу. Что со мной? Что случилось со мной?
Зазвонил телефон, но я не ждала ничьих звонков и поэтому не пошевелилась. Однако телефон настойчиво звонил, и я в конце концов подняла трубку.
Звонила моя мать. В ее голосе я уловила знакомое мне железное самообладание и поняла, что случилось что-то.
— Джери-ли? Где ты была целый день? Я пыталась к тебе дозвониться.
Я разозлилась и в то же время испугалась чего-то.
— Ради Бога, мама, не надо! Я ходила искать работу. Что я еще могу делать, как ты думаешь? Железо в голосе возобладало надо всем.
— Твой отец... у него был сердечный припадок. Он умер по дороге в госпиталь.
Боль сковала сердце. Затем я смогла проговорить:
— Я немедленно еду домой, мама.
Глава 20
Казалось, что весь город пришел на его похороны. Многие магазины утром не открылись. Толпа в церкви просто не уместилась, выплеснувшись на улицы. Прощальные слова священника разносил громкоговоритель.
— Джон Рэндол был хорошим человеком. Он щедро отдавал соседям и свою жизнь, и свое благополучие. Многие из нас, сегодня здесь присутствующих, стали богаче благодаря его помощи и добрым советам — в прямом и переносном смысле. Нам будет не хватать его. И мы всегда будем помнить его.
Затем засыпанный цветами гроб вынесли и поставили на катафалк и повезли к кладбищу, где он и успокоился навеки.
Когда все соседи разошлись по домам, мы с мамой остались вдвоем.
— Позволь мне приготовить тебе чаю, — сказала я. Она кивнула.
— Он плохо себя чувствовал в то утро перед уходом на работу, — сказала она между крохотными глотками, которыми пила чай. — Я хотела, чтобы он остался и отдохнул. Но он сказал, что у него слишком много дел, намеченных на этот день. Его секретарь рассказывала, что он диктовал письмо и вдруг неожиданно упал на письменный стол. Она позвала на помощь немедленно, но никто уже ничего не мог сделать.
— Попытайся не думать об этом, — сказала я. Она посмотрела мне прямо в глаза.
— Иногда мне казалось, что я давала ему недостаточно. Может быть, он хотел бы иметь своего собственного сына. Но он никогда ничего мне не говорил. Он знал, как я была занята вами двумя.
— Он любил тебя, — сказала я. — И он был счастлив.
— Надеюсь, — ответила она. — Мне было бы тяжело думать, что я хоть в чем-то обманула его, не дала ему то, чего он хотел.
— Все, что он хотел, — это ты, мама, — сказала я. Мы очень долго молчали. Наконец она сказала:
— Ты, конечно, понимаешь, что теперь придется изменить очень многое.
Без заработка отца нам придется сократить расходы.
Я ничего не сказала.
— Мне кажется, если бы ты вернулась жить домой, было бы лучше.
— А что я здесь буду делать, ма? — спросила я, — Здесь для меня нет работы.
— Но я больше не смогу высылать тебе сотню долларов в неделю.
— Это я понимаю, мама. Я обойдусь.
— Как? — спросила она.
— Я в самое ближайшее время получу работу, — сказала я. — И я почти закончила новую пьесу. Фэннон обещал мне, что он поставит ее.
— А если она провалится как та, предыдущая?
— Тогда я начну писать следующую, — сказала я. Она встала из кресла.
— Пожалуй, я поднимусь наверх и прилягу, — сказала она и медленно пошла к лестнице, но внезапно оглянулась и добавила:
— Ты, конечно, понимаешь, что в этом доме всегда есть для тебя комната — если дела пойдут не так, как надо.
— Да, мама. Спасибо.
Я смотрела, как она медленно поднимается по лестнице в свою комнату.
Она все еще была красивой женщиной. Ее прямые волосы оставались до сих пор черными, голову она держала высоко, спина прямая. И вдруг меня пронзило чувство восхищения этой женщиной. Если бы только я могла быть такой. Она всегда знала, что нужно делать, — во всяком случае, мне так казалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60