Но если в Нью-Йорке появятся разносные рецензии на спектакль, театральный мир никогда этого не забудет.
— А мне плевать... — я продолжала всхлипывать, — плевать. Я знаю, что пьеса хорошая.
Он продолжал поглаживать меня по голове, а его вторая рука начала двигаться от моей талии к груди.
Я повернулась так, что моя грудь уютно легла в его ладонь.
— Адольф, — сказала я, — вы даже не представляете, как я всегда восхищалась вами, вашей смелостью, вашей продюсерской интуицией! И всегда была уверена, что вы тот самый человек, который ни при каких обстоятельствах не оставит меня! Не бросит!
— Я и не бросаю, — сказал он хрипло и откашлялся. — Я просто пытаюсь сохранить остатки практичности.
К этому моменту я умудрилась повернуться так, что обе мои груди оказались в его руках, и его лицо стало багроветь.
Вдруг он вскочил на ноги. Схватил фужер с шампанским и протянул мне.
— Выпей!
В его голосе появилось что-то, чего раньше я никогда в нем не ощущала. Властность? Мужественность? Не знаю... Во всяком случае, я вдруг осознала, что этот маленький, толстый человек-уродец — настоящий мужчина.
Я выпила залпом шампанское.
— Я хочу трахнуть тебя! — сказал он без обиняков. — И я знаю, что ты готова сегодня лечь со мной в постель. Но что ты скажешь, если я все же закрою спектакль?
— Я скажу — нет? — ответила я, глядя прямо ему в глаза.
Он некоторое время сверлил меня своими глазками, потом налил себе шампанского и одним глотком опорожнил фужер. Совершенно неожиданно для меня улыбнулся и потрепал меня по щеке.
— Ты мне нравишься. По крайней мере, ты действуешь честно.
— Спасибо, — сказала я. — А что будет со спектаклем?
— Я закрываю его. Но обещаю тебе — если ты напишешь новую пьесу, неси ее мне — мы сделаем еще одну попытку.
Я поднялась с пивана. Внутри меня все словно отмокло. Но главное — я больше не ощущала себя последней дешевкой.
— Спасибо, Адольф. Вы — настоящий джентльмен. Он открыл передо мной дверь. Я наклонилась к нему, подставила щеку для прощальаого поцелуя и пошла к своему номеру. К Гаю я решила не заходить. Зачем? Спектакль прекратил существование в Ныо-Хевене.
Глава 17
— Современная мебель на рынке совершенно обесценена, ее полно, — сказал оценщик мебели.
Я не ответила ему — бессмысленно. Все оценщихи и продавцы подержанной мебели, приходившие ко мне, до него, говорили то же самое.
— Ковер тоже ваш? — спросил он.
Я кивнула.
Он стал разглядывать ковер с явным неодобрением.
— Белый и бежевый — самые неудачные цвета. Невозможно сохранять чистыми, жутко пачкаются...
И это я уже слышала не раз.
Зазвонил телефон.
Я схватила трубку в надежде, что звонит мой новый агент, чтобы сообщить мне, как обстоят дела насчет очень важной для меня встречи с одним итальянским продюсером.
Увы, звонили из телефонной компании и напоминали, что я просрочила телефонные счета — их надо было оплатить два месяца назад. Они сказали мне, что, как это им ни жаль, они будут вынуждены отключить мой телефон, если чек не поступит к ним завтра утром. Я заверила их, что чек уже отправлен мной по почте. Я врала, но все это не имело никакого значения — завтра утром я уже не буду жить в этой квартире.
Оценщик вышел из спальни.
— Вы забрали отсюда уже кое-какую мебель, — сказал он прокурорским тоном. — Я обнаружил следы от ножек мебели на ковре. И потом я не вижу ни столового серебра, ни кухонной утвари!
— Вы видите все то, что предназначено для продажи, — сказала я с раздражением.
Неужели он полагает, что, уехав отсюда, я буду жить в чемодане? Все те вещи, которые я решила оставить, уже находились в крохотной квартирке-студии, которую я арендовала в районе Вест-Сайда.
— Не знаю, не знаю, — сказал оценщик с подчеркнутым сомнением. — Все это трудно будет продать...
— Мебель практически совершенно новая. Ей чуть больше года. И я покупала лучшее, что было тогда. Она, обошлась мне в девять тысяч долларов.
— Вам бы следовало обратиться к нам, — сказал оценщик. — Мы бы помогли вам сэкономить кучу денег.
— Тогда я понятия не имела о вашем существовании...
— В этом заключается беда многих людей. Они обычно начинают что-то узнавать только тогда, когда уже слишком поздно... да... — он умолк и указал на мою любимую кушетку:
— Сколько вы за нее хотите?
— Пять тысяч.
— Столько вам никто не даст.
— Тогда назовите вашу цену.
— Тысяча.
— Забудем, — сказала я и пошла к двери. — Спасибо, что потрудились приехать.
— Эй, подождите, у вас что — есть более выгодное предложение?
— Конечно, гораздо более выгодное.
— "Но насколько более выгодное? На сотню? На две сотни?
Я даже не дала себе труда ответить.
— Если здесь уже побывал оценщик от Хаммер-смита, он никак не мог предложить вам больше, чем двенадцать сотен.
Ничего не скажешь — он знал рынок: это была точно та сумма, которую мне предложили.
— Я готов рискнуть, — сказал он. — Я дам вам тринадцать сотен.
Тринадцать — мой предел.
— Спасибо, но я говорю — нет, — ответила я" не спуская с него глаз и продолжая держать дверь открытой.
Он еще раз быстро оглядел комнату.
— Когда я могу забрать вещи?
— По мне, хоть прямо сейчас, — ответила я.
— Значит, сегодня, допустим, после полудня?
— Как вам будет угодно.
— Ничего не заложено? Никаких просроченных платежей? Все полностью ваше и принадлежит только вам? И вы можете подписать соответственную бумагу?
— Конечно.
Он тяжело вздохнул.
— Партнер решит, что я свихнулся, но я все же рискну предложить вам пятнадцать сотен. И на сей раз это действительно мой предел.
Он предлагал мне на три сотни больше, что кто-либо из побывавших у меня раньше. А он был, кажется... да, четвертым.
— Наличными, — сказала я. — Никаких чеков. Чек не успеет прийти в мой банк вовремя, чтобы я смогла расплатиться за аренду и выписать чек за новую квартиру.
— Конечно, наличными.
— Продано, — сказала я и закрыла дверь.
— Я могу позвонить по вашему телефону? — спросил он. — Если вы согласны подождать, грузовик подъедет максимум через час.
— Я подожду.
Я успела в банк до трех часов. Положив деньги на свой счет и сделав необходимые платежи, я с облегчением вышла на улицу. Приближался чудный майский вечер, и я подумала, что поскольку я в этот удачный день еще ничего не слышала от моего агента, то неплохо было бы пойти и навестить его. По дороге я сделала в уме несложные расчеты. Получалось, что после выплаты всех платежей, у меня на жизнь остается около восьми сотен долларов.
Шумный офис моего нового агента Лу Брздли в здании «Брилл Билдинг» не имел ничего общего с утонченным и одновременно деловым обликом конторы Джорджа.
Да и сам Лу был далеко не тем агентом, с которым я бы хотела иметь дело, — если бы, конечно, я имела право выбора. До того, как подписать с ним контракт, я побывала во всех больших агентствах: и у Уильяма Морриса, и в Эй-Эф-Эй, и в Си-Эм-Эй. Все были исключительно вежливы со мной, но не выразили никакого интереса. Словно я внезапно попала в касту неприкасаемых. Я попыталась взглянуть на происходящее реалистически — в конце концов, их трудно было винить, ведь это естественно, что никто не хочет связываться с закоренелым неудачником.
Независимо от того, по моей ли вине или по объективным причинам, но надо признать, что с моим именем связаны три громких неудачи. Три шумных провала. Вопреки тому, что сказал мне Джон, его братец вырезал мою роль из картины — это раз; во-вторых, сплетни о моем скандале в «Юниверсал» и позорном падении с лошади разнеслись достаточно широко; и, наконец, последнее провал моей пьесы.
Как я ни крепилась, этот провал причинил мне самую большую и, честно говоря, незатихающую боль. И не только потому, что спектакль оказался действительно неудачным, но и потому, что Гай стал болтать по всему городу, что всему виной я, стал катить на меня бочку, утверждать, что именно я отказалась делать исправления, не пошла на переработку, которая могла бы спасти дело, а он, якобы, настаивал на этой переработке.
Я попыталась дозвонить ему в надежде, что смогу заставить его остановиться. Но его всегда не оказывалось дома, когда бы я ни звонила. И наконец, это сообщение из конторы Джорджа, что они расторгают со мной контракт.
Оно в полном смысле слова ошеломило меня. Поставило в тупик. Тем более, что Гарри Крег при нашей встрече мне ничего не сказал.
Я помню, как я схватила телефон, набрала его номер. Его голос прозвучал настороженно и как-то по чужому:
— Да?
— Гарри, вероятно, произошла ошибка. Я только что получила уведомление, что вы расторгаете со мной контракт. Но ты же мне ничего не сказал?
— Расторжение — не в моей компетенции, — ответил он осторожно, — Это парни там, наверху.
— Но ты знал, что готовится? Он ответил не сразу — видимо, колебался, не знал, что сказать.
— Да.
— Тогда почему ты меня не предупредил? Я думала, что ты мне друг.
— Я твой друг. Но кроме того, я работаю у Джорджа. И я не вмешиваюсь в те вопросы, которые не входят в круг моих обязанностей.
— Но мы же с тобой обсуждали мои планы, говорили о том, что можно начать делать уже сейчас, — крикнула я. — А ты все это время знал, что не будешь делать ничего, что все разговоры, все планы — блеф?!
— А что бы ты хотела, чтобы я тебе сказал: «Не беспокойся, крошка, ты уже допрыгалась»?
— Но ты бы мог сказать хоть что-то!
— О'кей, я скажу: не беспокой меня, крошка, ты уже допрыгалась! — и трубка у моего уха умолкла, словно на другом конце все вымерли.
Трудно сказать, что в тот момент терзало меня больше — обида на его предательство или растерянность от того, что я оказалась без поддержки. Но у меня просто не было времени на слезы и причитания. Нужно было как можно быстрее раздобыть другого агента и хоть какую-нибудь работу.
Сказать быстрее — просто, а вот найти оказалось куда сложнее. Тем более, что деньги из последней выплаты за пьесу улетучивались с невероятной быстротой. Думаю, что родители почувствовали, что со мной что-то не так, что я оказалась без гроша, и прислали мне на мое двадцатипятилетие чек на двадцать пять сотен долларов. И тогда я снова разревелась.
Мне пришлось ждать никак не меньше получаса, пока Лу соизволит закончить очередной телефонный разговор. В этом отношении он ничем не отличался от любого другого агента. Они все были телефоноголиками, свихнувшимися на телефоне.
Наконец его секретарша подала мне знак, что я ькну войти в кабинет.
Он поднял на меня глаза — они были голубые и водянистые, так же, как и его бесцветное лицо.
— Привет, беби, — быстро сказал он. — Я тут думал о тебе. Но мне никак не удается поймать этого сукиного сына по телефону, — и он закричал в открытую дверь:
— Эй, Ширли, попробуй еще раз поймать Да Косту!
Затем он снизил голос почти до конфиденциального шепота:
— Думаю, что он сейчас с мальчиками.
— Кто? — спросила я в недоумении. Его голос стал еще тише:
— Ты же знаешь, кого я имею в виду. Мальчики. Большой Фрэнк Джо.
Где, как ты думаешь, эти скотские продюсеры достают деньги?
— Ты подразумеваешь рэкет? — спросила я.
— Тес! — зашипел он тут же. — Мы не употребляем этого слова в офисе.
Мальчики — все отличные, замечательные парни. Друзья. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Зазвенел телефон.
— Привет, Винченцо! — сказал он радостно в телефонную трубку. — Как оно движется?
Некоторое время он слушал, потом опять заговорил:
— Звучит здорово, право слово. Между прочим, я заполучил ту девушку, о которой мы говорили тогда в моем офисе. Скажите, вы не могли бы назначить время, чтобы бросить на нее взгляд? — Он оглядел меня и покивал в телефон, словно собеседник мог его видеть. — Я когда-нибудь давал вам дурные советы? Она действительно хороша — вы понимаете, что я имею в виду?
Огромный опыт: Бродвей, фильмы, Голливуд и все такое.
Он прикрыл трубку ладонью.
— Он говорит, что ближайшие два дня занят, а потом улетает в Италию.
Где ты сегодня вечером ужинаешь? Могла бы пойти с ним?
Я поколебалась.
— Если ты беспокоишься по поводу этого мужика, то напрасно — он настоящий джентльмен.
Я согласилась и кивнула. Даже если я не получу работу, ужин в обществе лучше, чем есть гамбургер в одиночку, сидя дома.
— Она говорит, что свободна, — сказал он в трубку, затем опять прикрыл ее ладонью. — Он спрашивает, — у тебя есть друг?
Я покачала отрицательно головой.
— Она говорит, что нету. Но не волнуйтесь, я кого-нибудь подберу, чтобы послать с ней, — он кивнул. — Усек. В восемь. Ваши апартаменты в отеле «Сейнт .Регис».
— Тебе повезло, — объявил он мне, кладя трубку. — Такие типы, как он, редко соглашаются что-то изменить в распорядке, чтобы встретиться с незнакомым человеком. К его услугам все эти известные итальянские актрисы:
Лорен, Лоллобриджида, Маньяни. С ними единственная сложность — они говорят на хреновом английском.
— А что за роль? — спросила я.
— Откуда мне знать? Черт бы ее взял! У нас не Принято спрашивать зарубежного продюсера или режиссера, а тем более, просить сценарий. Они подумают, что ты спятил или еще что похуже. При том, что половина этих парней делает фильмы без всяких там сценариев. И, заметь, все получают призы на фестивалях.
— Может быть, я не тот тип, который ему нужен?
— Ты американка — так или нет? Я кивнула.
— Ты актриса? Я кивнула снова.
— В таком случае, ты идеально подходишь на роль. Точно то, что он просил меня подобрать. Американскую актрису, — он поднялся из-за письменного стола, взял меня под руку и повел к двери. — Теперь отправляйся домой, прими горячую ванну и сядь к зеркалу. Сделай себя еще более красивой, чем ты есть. Надень длинное сексуальное платье. Эти типы носят черные галстуки к ужину каждый вечер.
Он открыл передо мной дверь в холл.
— И не забудь — в восемь вечера в его апартаментах в отеле «Сейнт Рерис!» Не опаздывай. Эти парни очень точны.
— О'кей, — сказала я, — Но ты забыл одну вещь.
— Какую?
— Назвать мне имя продюсера.
— А-а-а... Да Коста. Винсент Да Коста. Да Коста? Имя было смутно знакомым, но я так и не смогла вспомнить, где я его слышала раньше.
Глава 18
Когда я подошла к апартаментам по застланному пушистым ковром коридору, голоса стали слышны громче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60