Дон Педро поклялся честью матери и призвал в свидетели целый сонм святых, что все пленные англичане уже освобождены.
Генералу Карлейлю эти переговоры показались совершенно неудовлетворительными, особенно потому, что небо стало темнеть и над старинной площадью Байоны порывы ветра взбивали вихрастые клубочки пыли. Со стороны гавани прибежал посланник с «Бонавентура». Появились признаки ухудшения погоды, поэтому адмирал требовал, чтобы десантная партия немедленно вернулась на корабли.
Волны приобрели свинцовый оттенок, и ветер взбивал на их гребнях барашки, которые становились все больше; пинассы и малые шлюпки с трудом возвращались к кораблям, которые неуклюже покачивались на своих якорях. Ветер свежел так быстро, что многие шлюпки с трудом освобождались от своего человеческого груза, а одну или две затопило, прежде чем их подняли на борт. Под синевато-багровым небом ветер набирал штормовую силу и завывал на самой верхней ноте, обрушивая потоки дождя. Незадачливые англичане мерзли, сгрудившись в кучки на палубах и тушили разведенные для приготовления пищи огни.
Едва успели развернуть паруса, как эскадра, покачиваясь, сразу направилась к выходу из бухты Виго, взяв курс на сравнительно безопасный Бискайский залив.
Глава 8
ПЕРЕМИРИЕ
Целых трое суток английскую эскадру трепал штормовой ветер, заливая ее водой и рассеивая корабли. Ни одной сухой нитки не осталось на моряках и солдатах. Как обычно, слабые духом проклинали свою судьбу и требовали поскорее вернуться в Англию.
Два судна из тех, что были поменьше, исчезли совсем, с концами. Несомненно, что темной бушующей ночью они стали добычей свирепого ветра и волн.
— Наверняка адмирал возвратится в Плимут, — высказал свое мнение мастер Карпентер. — Он должен это сделать, ведь наши бочки из-под воды почти пусты.
— Вы не знаете сэра Френсиса Дрейка, — прорычал помощник наводчика флагмана. — Он вернется, чтобы закончить свое дело в Байоне.
Его предсказание оказалось верным, так как утром 1 октября 1585 года армада Дрейка снова вошла в бухту Виго и бросила якорь на хорошо защищенной якорной стоянке. На этот раз испанцы, похоже, намеревались сопротивляться, поскольку видны были большие отряды солдат, шагающих дорогами, лежащими параллельно морскому берегу.
Теперь стало очевидно, что, несмотря на уверения дона Педро Ромеро, многие английские моряки остались заключенными в тюрьмах Байоны. Генералу Карлейлю было разрешено действовать на берегу как ему заблагорассудится. Тем временем Дрейк приказал своим капитанам захватывать любое стремящееся улизнуть судно. Было задержано много каперских судов и тихоходных каракк, а тех испанцев, что пытались защищать свою собственность, живо вздергивали на рее или рубили клинками на месте, если они склонны были оказывать вооруженное сопротивление.
В одной из таких пытающихся улизнуть из бухты каракк были обнаружены священные сосуды Байонского собора. Жадными глазами взирали англичане на массивный инкрустированный драгоценными камнями золотой потир, на бриллианты, сверкающие на одеянии епископа и на его митре. Но довольную улыбку на лице Дрейка вызвал большущий крест из массивного серебра, дважды позолоченного и великолепно украшенного большим количеством изумрудов и рубинов. Капитан Мун, считавший себя разбирающимся в таких вещах, оценил эту добычу самое малое в тридцать тысяч венецианских дукатов.
— Тут у вас, друзья мои, не больше чем объедки со стола, — прогремел Мун. — Подождите, пока мы не захватим сам город!
Уайэтт со своего поста на правом борту бросил взгляд на окрашенные закатом воды. Каким же древним выглядел этот порт вместе со стенами, окружавшими город и тронутыми седым временем; с башнями собора, выдержавшими много бурь; с просевшими от времени складами. Почти на всех лежащих в поле его зрения холмах стояли, крошась от старости, какие-нибудь фортификационные сооружения и среди них — неизбежная сторожевая башня времен древних римлян и арочные пролеты давно уже разрушенного акведука.
Теперь горожане стремились спасти свои самые дорогие ценности, унося их в глубь материка и напоминая при этом колонны потревоженных муравьев. Такого зрелища не видали в Испании с тех пор, как армии Фердинанда и Изабеллы прогнали последних мавров через Гибралтарский пролив в Африку, откуда они появились когда-то много веков назад.
Сквайр Коффин, облизнув потрескавшиеся от солнца губы, предсказал:
— Завтра мы отведаем превосходного вина вместо испорченного пива и отобедаем свежими фруктами и молодой ягнятиной вместо этой прогорклой говядины. — Он подмигнул. — Возможно еще, что мы найдем себе более приятную компанию по постели, чем эти заеденные блохами солдатики Карлейля.
Уайэтт кивнул, но мысли его прежде всего оставались с той, которая с такой непритязательностью занимала ту тесную и одинокую спаленку в домике капитана Фостера.
События повернулись так, что губернатор провинции Галисия выслал глашатая с просьбой о переговорах, давая при этом знать, что под его командованием находятся три тысячи закаленных в боях ветеранов и что он вполне готов воспротивиться любой попытке захвата Байоны.
Сэр Френсис Дрейк облачился в свои самые великолепные доспехи и посоветовал джентльменам и офицерам придать себе как можно более храбрый и воинственный вид.
Переговоры между губернатором и Дрейком происходили на реке на борту большой шлюпки, довольно далеко от стоянки эскадры.
Губернатор изо всех сил старался оставаться вежливым, несмотря на унижение: ведь его принудили вести эти переговоры в границах собственных владений короля Филиппа.
Дрейк прямо заявил: немедленное освобождение всех пленных англичан и право пополнять запасы воды и покупать провиант. Далее дон Ромеро должен согласиться на обмен заложниками. Со своей стороны он, адмирал королевы, соглашался возвратить захваченную церковную утварь и обещал, что Байона больше не пострадает от насилий и грабежа. Губернатор склонил свою лысеющую голову и расстался с адмиралом, бледный от унижения;
Тем же самым днем появилась согреваемая солнцем колонна шумных, довольных пленников. Осунувшиеся, лохматые, с гноящимися от оков ранами, они на слабых ногах пытались приплясывать от радости. Дойдя до причалов и видя своего освободителя, многие тянулись поцеловать руки этому невысокого росточка, но властного вида человеку, облаченному в голубое и белое. Хотя и явно довольный, Дрейк не позволял приносить себе такую дань уважения и благодарности.
Из королевских складов и адуаны возвратили все, что осталось от отнятых у англичан грузов, и английские суда, отправленные вверх по реке перед захватом Байоны, были доставлены назад.
На протяжении следующих семи дней сохранялась любопытная ситуация: в мирное время войска королевы Елизаветы Английской оккупируют испанский порт. Без всякого сомнения, Золотой адмирал со своей эскадрой действительно являлся временным хозяином Галисии. Уайэтту казалось как-то странно видеть загорелых желтоволосых англичан, вооруженных и шатающихся по улицам и базарным площадям Байоны, вполне дружелюбно общающихся со смуглыми и в общем менее крепкими рядовыми солдатами королевского губернатора, хотя их офицеры, судя по бесам, плясавшим в их черных глазах, этого не одобряли: эти высокомерные гусаки давно уж привыкли повелевать Европой и половиной мира. И потому неизбежно с горечью уязвленного самолюбия переносили нынешнее унижение и такое неслыханное оскорбление престижа Испании. Однако благодаря их прекрасной дисциплине не было ни одного случая ссоры с ненавистными еретиками-англичанами.
Для англичан предостережением было видеть, с какой четкостью испанцы проводят строевые учения и как заботятся о своем прекрасном оружии.
Когда офицерам противных сторон случалось где-то встречаться, они привередливо относились к тому, чтобы непременно раскланиваться или приподнимать головные уборы. За время хаоса средневековья военные приветствия в основном вышли из употребления, но теперь они вновь возрождались суровыми ветеранами короля и императора Священной Римской империи Филиппа II Габсбурга.
В безмятежных водах реки Виго за Байоной английские суда, словно ими играла чья-то невидимая рука, отбуксировывались туда и сюда, чтобы запасы, заброшенные вперемешку, кое-как, в Плимуте на борт кораблей, можно было рассортировать и пропорционально разложить снова так, как они должны были бы лежать тремя неделями раньше. Испанские крестьяне привозили свои продукты с холмов в больших двухколесных повозках, запряженных крупными светло-желто-коричневыми волами, ярма которых ярко украшались бахромой и длинными развевающимися лентами всевозможных цветов.
Когда стало очевидным, что протестанты не намерены разорять и опустошать сельскую местность и заплатят хорошей монетой за то, что им нужно, к ним стали свозить все мыслимые и немыслимые виды продовольствия. Открылась даже шустрая подпольная торговля оружием небольшого размера, хотя продавцы хорошо понимали, что, очень возможно, эти шпаги и кинжалы вскоре будут применены против их же собратьев по католической вере.
Важнее всего для сэра Френсиса Дрейка стало восполнить запас питьевой воды в бочонках. Он не забыл, какие муки жажды терзали его на «Золотой лани». Кроме того, его серьезно беспокоила скученность на кораблях. Хотя его капитаны спорили и бушевали, он, помня, что пока еще не существует никакого состояния войны, отказывался реквизировать какие-либо испанские суда в Байонской гавани; не принуждал он и вызволенных из плена капитанов торгового флота англичан служить у него под началом.
Для сэра Френсиса явилось чем-то вроде удара вдруг узнать, что многие местные купцы-англичане не желают ни вербоваться к нему в эскадру, ни возвращаться на родину Фактически эти несуетливые эмигранты — большей частью католики — предпочитали вести и дальше дела своих предприятий, построенных за многие долгие годы лишений. Многие из них сколачивали себе состояние, делая поставки строящимся в морских арсеналах Лиссабона и Кадиса флотилиям. Эти «презренные лакеи», как окрестил их контр-адмирал Ноллис, прекрасно отдавали себе отчет в том, что такие корабли строились с одной только целью — с целью вторжения в Англию. Как ни странно большинству рядовых англичан никогда не приходило в голову отнестись к этому с критикой; а разве мало было испанцев, живущих и торгующих в Англии? Ни они, ни местные купцы не обращали большого внимания на флюгер международной политики.
— Повесьте и четвертуйте меня, но я никак не могу понять их цели, — признался Хьюберт Коффин на третий день повторной оккупации Байоны английским флотом. — Перед Богом англичанин, по-моему, во всем должен быть англичанином, а испанец — испанцем. Чума на этих жадных ублюдков, которые служат и нашим и вашим!
Коффин и Уайэтт прогуливались по широкому, затененному деревьями променаду, лежащему параллельно кромке воды, и с любопытством поглядывали на ряды узких жилых домов под красными крышами, разделенных крошечными садиками, с фруктовыми деревьями и без оных. Время от времени их дорога сворачивала в сторону материка, и между ней и водой возникал какой-нибудь дом прекрасной постройки и немного выдающийся в бухту причал.
Когда они рассматривали один из таких домов, из него вышел слуга, низко поклонился и сказал на чистом английском, но с сильным акцентом:
— Сеньоры, мой хозяин Дженкинс будет польщен, если вы зайдете с ним выпить.
— Черт побери! — расплылся в ухмылке Коффин. — Ты сказал, его зовут Дженкинс?
— Да, сеньор. Мой хозяин англичанин из Бристоля.
Уайэтт кивнул в знак согласия; любопытно было поговорить с одним из этих необъяснимых эмигрантов — особенно с таким, у которого, очевидно, так здорово шли дела. Они последовали за слугой в желтой куртке в маленькие ворота и в небольшом фруктовом садочке столкнулись с пухлым, по виду веселым и краснолицым парнем, который подскочил и протянул свою руку.
— Роджер Дженкинс к вашим услугам, — объявил он. — Для меня большая и редкая честь пригласить в свое скромное жилище соотечественников благородных кровей. — На нем оказалась богатая одежда модного покроя, и то же самое можно было сказать о его густой коричневой бороде — ухожена по последней моде. С чуть-чуть настороженным видом он пригласил гостей садиться под тщательно подстриженными деревьями миндаля.
Само воплощение уверенности, высокий молодой Хьюберт Коффин непринужденно прошел к скамейке и поправил на боку свою шпагу. Усевшись, он стянул с головы плоскую темно-зеленую шляпу.
— А вы, похоже, неплохо здесь устроились, на чужбине, дружище Дженкинс, — заметил он, пробежав глазами по фасаду желто-серого каменного дома хозяина. Очертания его смягчались тянущимися вверх шпалерами ветвей грушевых и персиковых деревьев.
— Да, это верно. В обычные времена дела у меня идут относительно неплохо, но за последние три года торговля стала предприятием трудным и рискованным.
— А чем торгуете? — полюбопытствовал Уайэтт. Кто знает, мелькнула мысль, может, когда-нибудь, когда не будет явной угрозы войны, этот же самый мастер Дженкинс окажется ценным знакомством?
— Я, молодой человек, экспортирую вина, снасти — я продаю только лучшие канаты, сделанные в Испании, — с гордостью заявил он. — Пенька доставляется издалека, аж из Африки. Ручаюсь, на этом можно сколотить состояние. Конечно, кроме этого я еще экспортирую bacalao — соленую треску.
— А вы импортируете? — Уайэтт уселся в удобное веревочное кресло и пристроил шпагу у себя на коленях.
— Ну да, добрые английские шерстяные вещи, кожу и, — Дженкинс облизал полные губы, — орудия, как только предоставляется возможность их достать. — Его налитые кровью серые глаза, утратив вдруг непринужденность, загорелись расчетливостью. — Я вам скажу, эти испанцы страшно нуждаются в пушках, особенно с тех пор, как «эль Драго» вынудил их вооружать свои колонии в Америках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68