В лесах изобилие красного зверя, лосей, бизонов и многих еще животных, подобных этим, а водоплавающей птицы столько, что в небе темнеет, когда их стаи поднимаются в воздух. Кроме того, требуется совсем мало усилий, чтобы выращивать там все виды зерновых. — Он усмехнулся, медленно обводя глазами своих разгоряченных, издающих зловонные запахи слушателей. — Думая, что мы боги или духи их предков, вернувшиеся на землю, туземцы Виргинии поклонялись нам, ишачили на нас и даже бесплатно снабдили всеми съестными припасами, которые показались нам съедобными.
— А как у них насчет бабенок? — поинтересовался кто-то хриплым голосом. — Симпатичные, красивые?
— По-своему что надо. Вожди почитали за честь предлагать своих дочерей самым простым из наших матросов — бери, сколько можешь. Уж я-то знаю, какие они! — добавил Питер, вызвав взрыв похотливого хохота.
— Поклянешься, что в стране Виргиния нет никакого золота? — спросил щербатый.
— Нам ничего не попадалось.
— А серебро?
— Только немного, и его мы выменивали у племен, живущих южнее.
Служанка пивной, которую целовал Хоптон, осмелела, подошла к нему бочком и взяла его под руку. С надеждой подняв свое утомленное, когда-то смазливое личико, она спросила:
— А в этой твоей Америке, голубчик, есть ли большие города, такие, как Лондон, где бедная девушка могла бы найти себе дом и мужа?
Взрыв хохота засвидетельствовал исчезновение руки Хоптона под нижними юбками распутницы.
— Индейцы, куколка, действительно строят деревни, некоторые из них даже окружены грубым частоколом, но, по всей вероятности, ты не встретишь ничего, подобного Картахене, Номбре-де-Дьос или тем большим городам, что испанцы построили в Санто-Доминго, Мексике и Перу.
— Тьфу! Провались она пропадом, эта жалкая земля, — смачно сплюнув, проворчал щербатый и отвернулся. — Что бы там ни говорили, а я испытаю свою судьбу в открытом море.
— Но ведь там же простор, разве не так? — настаивал плечистый парень в прожженном кожаном фартуке кузнеца. — Там же простор, там можно дышать, смотреть, как восходит солнце, как цветут деревья на твоей же собственной земле, ведь верно?
Питер предложил кузнецу глотнуть из своей кружки.
— Да хранит тебя Бог, дружище. Любой трудяга из этой вонючей клоаки, Лондона, мог бы, не горбатясь особо, стать владельцем целого городка в этой славной новой стране.
Кузнец пробрался поближе к путешественнику.
— Вы хотите сказать, сэр, что я, нищая безземельная шавка, мог бы там, в Америке, стать землевладельцем?
— Ручаюсь, друг кузнец. Нет никаких причин, почему бы им не стать. Богатство этой новой земли выходит за границы воображения — а я ведь вырос на ферме. Хотя сэр Уолтер Ралей не дал еще ей имя, полагают, уж он наверняка окрестит эту колонию «Виргинией» в честь девственности нашей милостивой королевы.
Замечательно, что никто не заржал, ибо самый тупой из присутствующих понимал, что это и впрямь почтенный титул, если таковой вообще когда-либо существовал. Разве не ходили сплетни об Эссексе, Лестере, Ралее, Сиднее и «маленьком лорде Бомонте», не считая других знаменитых дворян?
Атмосфера сгущалась, кислый запах впитавшегося в шерсть застаревшего пота становился острее.
— Ты ручаешься, что в Северной Америке нет ни капли золота? — Щербатый, похоже, не склонен был верить собственным ушам.
— Мы ничего не обнаружили, хотя туземцы наперебой рассказывают об очень богатых приисках к западу от их поселений.
Нечего сказать, никакого золота! За исключением кузнеца и той проститутки, льнущей с такой надеждой к Питеру Хоптону, компания за столом поостыла и отошла, чтобы вновь наполнить пивом свои кружки.
Едва они убрались, Уайэтт, не без помощи красивой шпаги испанского офицера, обеспечил себе место рядом с кузеном.
— Ты в самом деле только что вернулся из-за моря-океана?
— Эх, это была лучшая часть года с тех пор, как мы в последний раз видели Плимут-Хоу, но теперь наконец-то я еду домой, чтобы жениться на дочери мастера Тома Фуллера — мне уж давно надлежало выполнить этот долг.
— Может, она теперь замужем.
— Что ж, есть еще близняшки у Маркандов — им сейчас около шестнадцати, — засмеялся Хоптон, — и на них больший спрос, чем на нетронутых девственниц.
— И что же позволяет тебе воображать, что ты завлечешь таких юных скромниц на сеновал?
— Их тщеславие. Эти глупые пичужки изо всех сил стараются подражать ярким придворным модам. Вот здесь, — быстро оглядевшись вокруг, Питер похлопал по объемистой кожаной котомке и заговорил приглушенным голосом, — я везу такие жемчужины, что у тебя глаза вылезут наружу, как у манящего краба. Того, что внутри, мне хватит на много ночных шалостей и, возможно, останется, чтобы добавить несколько акров к земле моего родителя. — Вдруг посерьезнев, он устремил озабоченный взгляд на своего кузена: — Давно не был в Сент-Неотсе?
Лицо Уайэтта исказилось гримасой.
— Ни разу с тех пор, как мы оба уехали два года назад. — Он подобрал под себя ноги и, не отрываясь, с любовью воззрился на Питера Хоптона. — С тех пор я плавал в Левант, к туркам и дважды в Испанию. — Он начал было рассказ о происшествии в Бильбао, но Питер прервал его и увел разговор в сторону.
— Надеюсь, ты получил хорошие известия от сладкоголосой Кэт Ибботт?
Тяжелые рыжие брови Уайэтта моментально нахмурились.
— Увы, Питер, нет, в этом году не получал. И от отца не было ни строчки. — Он пожал плечами. — Хотя это и неудивительно, ведь он вряд ли знал, куда писать.
— Генри, послушай.
Уайэтт еще больше нагнулся над столом, но так, чтобы не угодить в лужицу пролитого эля.
— Да?
— Я собираюсь съездить домой, в Хантингдоншир.
— И я тоже, перед тем как торговаться насчет собственного судна. Было бы здорово повидать стариков.
Питер отвернулся и крикнул, чтобы ему принесли еще эля и порезанного окорока, затем хлопнул кузена по спине.
— Это верно. Расслабься, Генри. Мы свои люди. Думаю, времени у нас хватит, чтобы съездить туда и вернуться до того, как сэр Уолтер Ралей начнет собирать еще одну экспедицию на этот остров Роанок и в Виргинию, о которых я только что говорил. Ты сам моряк и должен знать, что такие экспедиции никогда не выходят в море не то что в назначенный срок — даже в ближайшие к нему дни.
— Что правда, то правда, — согласился Уайэтт, извлекая из тарелки кончиком ножа, вынутого из ножен, сочный кусочек окорока, приправленного нарезанным луком. — Не люблю ходить далеко пешком, поэтому завтра давай-ка поинтересуемся, какое судно может идти в Уош. А пока все же послушай меня, я тебе такое расскажу о том, что случилось в гавани Бильбао.
Питер выпучил на него ярко-синие глаза.
— Боже милостивый! Уж не был ли ты на «Первоцвете»?
Уайэтт усмехнулся и кивнул головой.
— Да, кузен, был — и в качестве помощника капитана Джона Фостера. И к тому же не далее чем вчера днем я побывал на личном приеме у ее величества всемилостивейшей королевы!
Глава 7
В УСТЬЕ РЕКИ
От берега в глубь материка медленно уплывали призрачные клубы пахнущего солью и словно подкрашенного серебром тумана, все больше ограничивая путнику дальность видения. Солнце, хоть и стояло уже высоко, создавало лишь странное бледное сияние, превращавшее в темные нереальные силуэты те изогнутые ивы и камышовые заросли, что были видны со скверной проезжей дороги, убегавшей на юг от Саттон-Бридж в сторону деревни Уизбек.
По дороге, потея под толстыми флотскими шерстяными плащами, в тяжелых матросских башмаках, не разбирая луж воды и грязи, шагали двое высоких мужчин. Между ними под тяжелой поклажей плелась тощая жалкая лошаденка с тонкой, как у овцы, шеей и низко опущенной головой с уныло свисающими ушами.
Время от времени, по мере того как дорога, петляя, проходила по обширному болоту, простирающемуся в глубь материка от широкого устья реки Уз, края дороги лизали языки воды, пробивающейся сквозь тростниковую преграду. Из болота доносились слабые звуки: то кряканье кормящихся диких гусей, то довольное клохтанье дикого селезня, дремлющего поблизости с туго набитым зобом. В окружающем мраке и холоде тяжело вился гнилостный запах обнаженных отливом илистых берегов и бесчисленных стоячих заводей.
Тот из спутников, что был покрупнее, шлепнул лошадь посохом по заду.
— Дай Бог, чтобы эта проклятая дорога не раздвоилась, — проворчал Питер Хоптон и стряхнул капли влаги с короткой светлой бороды, подстриженной «под кинжал». Fro глубоко посаженные ярко-синие глаза глянули направо, потом налево.
— Черт побери, Питер, — отвечал Уайэтт, вглядываясь в плывущий туман, — могу только сказать, что мы, наверное, последние смертные, кто остался на белом свете. — И увидел, как Хоптон довольно невесело кивнул ему по другую сторону от запачканного сажей брезента, наброшенного на поклажу, что везла на себе их лошадь.
— Гиблое место это болото. Наверняка здесь леших и колдунов до черта.
— Да, Питер, действительно кругом одна хмарь. Будет повеселее, когда зашагаем по более высокой местности. Лучше смотреть в оба: этот туман — лучший друг бездомных бродяг и разбойников.
Пальцы Уайэтта сомкнулись на эфесе той самой испанской шпаги, что была им добыта в бою на борту «Первоцвета», и, ощутив ее рукоять, моряку стало гораздо спокойней. Пусть Питер красуется эффектной испанской рапирой, добытой бог знает где и как. Когда дело примет дурной оборот, он, Генри Уайэтт, просто обернет своим матросским плащом левую руку, чтобы ею защищаться, и отобьет любого нападающего, снабженного подобным оружием.
Кузен его, заметил Уайэтт, в этом призрачном свете выглядел более широкоплечим и могучим. В них обоих проявлялись определенные характерные черты Хоптонов: например, у них были крупные головы, широкие брови и высокие мощные скулы.
С тех пор как Питер в последний раз расстался со своим кузеном, чей-то клинок задел переносицу его короткого толстого носа и оставил на нем бледно-красный шрам, идущий по диагонали.
В мочке правого уха у Питера ритмично, в такт его шагам, покачивалась изящная золотая серьга с вправленной в нее жемчужиной.
Когда Уайэтт неожиданно поднял руку, усталая лошадь тут же остановилась и еще ниже опустила голову средь свивающихся в кольца полосок тумана.
Питер, надежно защищенный от непогоды низкой короткополой кожаной шляпой, приложил ладонь к уху, чтобы послушать, о чем же хочет предупредить его Генри.
— Э? — прошептал он. — Что-то не так?
— Мне послышались голоса, — пояснил Уайэтт, в то же самое время пробуя в ножнах свою испанскую шпагу.
Братья замерли и не двигались долгое время, напряженно прислушиваясь к тишине, а вокруг них завихрялись колечками холодные, кисло пахнущие миазмы болот. Наконец туман немного рассеялся, и проступил черный искривленный силуэт ивы. Ветки ее издавна обрубали и наверху образовалась раскидистая свежая крона.
Уайэтт улыбнулся слегка глуповатой улыбкой, снова берясь за недоуздок.
— Скорее всего, какие-нибудь гуси. Черт его побери, этот мерзкий и липкий туман! Проникает сквозь шерсть и кожу, как через траву.
Оба в молчании возобновили свой путь, и снова зачавкали по грязи их тяжелые башмаки.
— Как думаешь найти своего отца? — наконец поинтересовался Питер.
В голос рыжеволосого путника прокралась горькая нотка самоупрека.
— Бог милостив, если он не в богадельне. Вместе с бедной моей матерью. Мне бы следовало написать им хотя бы одно письмо несколько месяцев назад, но, черт побери, Питер, я всегда был скверным писакой, и им это хорошо известно.
— А как насчет Мэг? — спросил Хоптон, таща лошадь через заболоченную ямину. — Она еще жива?
— Да, насколько я знаю. Больше всего я беспокоюсь о бедной сестренке Мэг. С тех пор как кипяток испортил ей лицо, она стала несчастней лисицы, у которой отняли лисят. Только недавно я лишь начал догадываться, что это значит для миловидной девчонки — вдруг обнаружить, что лицо ее изуродовано.
Питер кивнул и рывком натянул свой темно-зеленый плащ повыше на массивные плечи.
— Бедняжка Мэг.
Уайэтт похлопал по тяжелой кожаной сумке, надежно привязанной к его поясу.
— Того, что у меня здесь благодаря щедрости ее милосердного величества, должно хватить на добротную новую юбку для нашей бедняжки Мэг, чтобы снова заставить ее улыбаться. Верно, братишка?
Его спутник вдруг дернул за недоуздок и, остановив лошадь, обнажил длинную рапиру с эфесом корзинкой: в плывущем тумане с пугающей неожиданностью возникли две человеческие фигуры. Уайэтт тоже услышал тревожные звуки. Клинок его шпаги с мягким шуршанием вышел из ножен.
При виде путников с лошадью один из двух призраков выхватил из-за пояса тяжелый топор, а другой угрожающе поднял увесистую дубину, головка которой поблескивала железными остриями.
— Кто вы такие и куда путь держите? — спросил стоящий ближе высокий мужчина.
— А по какому праву осмеливаетесь вы это спрашивать, — отпарировал Уайэтт. — Стойте, где стоите, и рассказывайте о себе.
Оба незнакомца опустили свое оружие и попытались улыбнуться.
— Мы всего лишь бедные странники, заблудившиеся в этом проклятом тумане. Люди добрые, дайте нам корочку хлеба и позвольте пойти вместе с вами, в компании безопасней.
В то время как Уайэтт вглядывался в двух скверно одетых, исхудалых и вызывающих жалость встречных, неясно виднеющихся в медленно тающем тумане, Питер уже добродушно заметил:
— В самом деле, братишка, этим ребятам, похоже, действительно туговато как с оружием, так и с провиантом. Может, дадим им перекусить и пусть идут вместе с нами?
Уайэтт ответил не сразу. Может, там, за пеленой тумана, затаились еще такие же? Он посмотрел во все стороны, но за двумя жилистыми незнакомцами разглядел лишь верхушки рогоза и ряд тускло мерцающих луж.
— Дадим им полбуханки хлеба да кусок сыра — и пусть идут своей дорогой. Путь этот опасен: помнишь, в Саттон-Бридже констебль нас предупреждал, что эти болота так и кишат всевозможным жульем и бродягами?
— Клянусь, мил человек, что мы не из их числа. — Более рослый приблизился, засовывая топор с широким лезвием за широкий кожаный пояс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68