– воскликнула я.
– Да, но разницы мало, если никто не знает, где эта линия, – Лео замолчал, а затем резко добавил: – Но я не собирался рассказывать тебе об этом. Я хотел рассказать совсем другую историю...
– Но ты вернулся благополучно? – прервала его я.
– Это очевидно, иначе бы меня здесь не было.
– Но как?..
– Дивизию вывели с фронта. Шесть дней спустя после того, как все началось – однако казалось, что прошло гораздо больше.
Лео замолчал, и я подсказала:
– Ты вернулся, но твоя открытка была опять написана карандашом.
– Отступление, затем атака, потом мы снова уходили с линии фронта, – неуклюже повел плечами Лео. – Тогда был четверг, у меня выдалось немного свободного времени, и я сел писать тебе письмо. Я обещал себе это маленькое удовольствие, если... – он поправился, – когда мы вернемся, но только начал писать, как ко мне пришел посыльный от моего командира. В лагерь внезапно приехала штабная машина, и офицер вызвал меня к себе. Приехал Дуглас Кайстер – мы были из одного итонского выпуска, я время от времени встречался с ним в клубе. Он подошел ко мне и положил руку на мое плечо, его лицо было очень серьезным. «Ворминстер, – сказал он, – боюсь, у меня для тебя очень плохие новости».
Лео поднял на меня взгляд:
– Я подумал, что это о тебе – Бог знает, откуда Кайстер мог узнать об этом. Но он продолжил: «Твой сын был ранен в последнем сражении, и, боюсь, он очень плох». Я содрогнулся, хотя ночь была теплая. Знакомый полковник был с докладом в штабе дивизии и рассказал там, что я поблизости, в полевом санитарном пункте. Кайстер уточнил, где я нахожусь, и завернул сюда, потому что ехал в том же направлении. Он описал мне местонахождение полевого госпиталя, где лежал Фрэнсис. Это было всего в двадцати километрах от нас.
– Я не представляла, что вы были так близко, – прошептала я.
– Ничего удивительного. Все-таки мы с Фрэнсисом были в одной и той же дивизии. Забавно – дивизия называется Шотландской, а мы оба не шотландцы. Для меня это был шанс – там нуждались в пополнении, когда я завербовался, но Фрэнсис... – Лео замолчал, затем тихо продолжил: – Может быть, он втянулся в это из-за союзнического договора с Францией. Все-таки по крови он был француз. Кайстер сказал, что не может подбросить меня туда сам, потому что спешит с поручением, но он привез мне пропуск. Он сказал: «Конечно, вы захотите навестить его, Ворминстер». Я так и сделал, – сказал Лео дрогнувшим голосом. – Я захотел навестить его. Я обещал ей, что буду относиться к нему как к сыну, хотя мало что для него сделал как отец. Я подумал, что это-то я могу для него сделать. Кайстер посоветовал мне одолжить лошадь, но мы потеряли их слишком много, и нечего было выделить для поездки, поэтому кто-то из парней нашел мне велосипед.
– Я не знала, что ты умеешь ездить на велосипеде.
– Я и не умею. Вернее, не умел – а теперь, наверное, могу. Чему только не выучишься на войне. Сначала я падал, но затем выучился держать равновесие. Главное – не забывать крутить педали. Дорога была ухабистой, но, по крайней мере, не разбитой снарядами, потому что мы отступили далеко в тыл. И я поехал.
Это было странное путешествие. Я вспоминал свое путешествие во Францию перед рождением Фрэнсиса. Тогда я еще ничего не знал и возлагал большие надежды на будущего ребенка – я надеялся, что родится мальчик. Я представлял, что он пойдет в армию и осуществит то, чего не смог я. Когда же он родился, и я узнал, что он не мой сын, мои надежды были разбиты. Но, крутя педали этой адской машины, я думал – нет, они не разбиты. Он пошел в армию и сражался храбро, все эти три года он провел на передовой. Кайстер сказал мне: «Вы должны гордиться им, Ворминстер», – и я наконец, почувствовал, что горжусь им. Я думал – только бы приехать вовремя, чтобы сказать ему об этом. Я знал, что он умирает, Кайстер ясно дал мне это понять, но я надеялся успеть – тогда, по крайней мере, он умрет не в одиночестве.
Эта проклятая дорога – я проколол шину, когда мне оставалось около десяти километров. Я прошел довольно много, таща за собой велосипед, потому что по дороге ездили мало. Затем меня догнала санитарная машина и предложила подвезти. Узнав, что она едет в госпиталь, я бросил велосипед в канаву и взобрался на сиденье рядом с водителем. Я обрадовался – может быть, еще успею. Госпиталь располагался в бывшей школе. Водитель высадил меня у дверей, и я вбежал внутрь. Из палаты вышла медсестра. «Сестра! – крикнул я. – Капитан Квинхэм, мой сын... я его отец...» И я увидел ее лицо. Он умер за полчаса до моего прибытия.
Меня трясло, но Лео, не смотрел на меня. Вместо этого он смотрел на фонтан, на бронзового мальчика, потускневшего и зеленоватого, на широко открытый рот дельфина, из которого сейчас не стекала вода.
– Его тело было уже подготовлено для похорон. Медсестре было неловко, но по моей кокарде RAMC она видела, что я все понимаю. – Лео снова взглянул на меня. – Там нет времени для мертвых, оно в первую очередь нужно живым. Военное министерство уже было извещено, похороны были назначены на следующее утро. Мне дали поесть, и нашли койку в бараке, где жили мужчины, Я очень устал, но не мог заснуть – меня одолевали мысли. Я думал о тебе, о Флоре – и о ней, его матери. С годами я научился не думать о ней, но в эту ночь ничего не мог с собой поделать. Я вспоминал ее лицо, когда родился Фрэнсис. Я тогда так напугал ее, что поклялся больше никогда не срывать гнев на женщине.
Лео немного помолчал, затем заговорил приглушенным голосом:
– В ту ночь я почти не спал. Я не ожидал, что буду так горевать, но он был еще таким молодым. Кроме того, странное дело, но с нашей встречи в окопах я думал о нем как о товарище.
– Он то же самое говорил о тебе, – сказала я, глотая слезы.
– Разве? Рад это слышать, потому что чувствую вину перед ним. По правде говоря, я никогда не был ему отцом. Я это понял, когда родилась Флора.
Похороны состоялись рано утром, – продолжил рассказ Лео. – Гроб накрыли британским флагом, святой отец подошел поговорить со мной, и я увидел, что он – католический священник. Он сказал мне: «Ваш сын принял перед смертью католическую веру». Итак, Фрэнсис наконец, присоединился к вере матери. Она обрадовалась бы, узнав об этом.
Я стоял на краю могилы и смотрел, как тело Фрэнсиса хоронят в грязи Франции. Шел сильный ливень. – Лео поднял голову. – Из-за этого ливня я вернулся в госпиталь, надеясь найти там кусок прорезиненной ткани, чтобы укрыться в дороге. И вдруг я вспомнил, что не поблагодарил медсестру. Она начала говорить: «Он умер спокойно... – но затем ее взгляд упал на мои нашивки, и она просто добавила: – ...гораздо спокойнее многих». Я еще раз поблагодарил ее и повернулся, чтобы уйти, но она окликнула меня вслед: «Сержант, у меня остались личные вещи вашего сына. Я хотела отослать их сегодня, но по нынешним временам будет надежнее, если я отдам их вам. Кстати, он женат?» «Уже нет, сестра», – ответил я ей. «Тем более надо отдать их вам. Это небольшой сверток». Она вернулась с пакетом и вручила его мне: «Может быть, это утешит вас».
Я поискал попутную машину, и часть пути меня подвезли. Дальше я пошел пешком, но дождь все еще лил, а моя накидка все время сползала с плеч. Через некоторое время я набрел на медицинский пункт. Это было хоть маленькое, но укрытие, и я решил выпить там чая и подождать другую попутную машину.
Я уселся с кружкой, но она была слишком горячей для питья, и я открыл пакет. В нем оказались часы Фрэнка, которые я подарил ему на двадцать первый день рождения. Я был удивлен, что он носил их с собой. Удивлен – и тронут. Кроме часов, там было несколько фотографий. На одной из них была она, Жанетта. Она была очень красива. Было странным сидеть в таком месте и смотреть на ее лицо, столько лет спустя. Там было и венчальное кольцо – наверное, ее кольцо.
– Нет, – вмешалась я. – Это кольцо мисс Аннабел, она вернула его Фрэнку.
– А-а, понятно. Еще там был католический молитвенник, новенький, а в нем лежало несколько полученных писем. Фрэнк положил их на хранение туда, как это принято. Затем я нашел и несколько готовых к отправке писем, они были с ним, когда он был ранен. На войне многие носят их с собой на всякий случай – так и получилось. Одно письмо было адресовано Аннабел, второе – какому-то капитану французской армии. Дойдя до третьего письма, я увидел в адресе слово «Ворминстер» и подумал, что это мне. У меня возникла абсурдная надежда, что Фрэнк решил помириться со мной после смерти, но затем я понял, что там не мое имя, а твое. Письмо было не мне, а моей жене.
Лео полез в карман своего вечернего пиджака и вынул письмо.
– Вот оно, Эми, – он встал. – Я оставлю тебя, пока ты его читаешь.
Я осталась с письмом в руке, а он пошел к фонтану и, встав ко мне спиной, закурил сигару. Мгновение я смотрела на конверт, затем дрожащими руками открыла клапан и вынула письмо.
Глава пятидесятая
17 марта 1918 года
Ma chere Aimee !
В прошлом месяце я говорил тебе , что когда война кон чится , я вернусь , и буду сражаться за тебя , но если ты чи таешь эти строки , то уже знаешь , что я проиграл это сра жение. Надеюсь на Бога , что тебе никогда не придется читать это письмо , хотя уже вижу , как ты держишь его в руке и твои кроткие глаза наполняются слезами , – потому что предчувствую , что это случится. Я знал это еще тогда , когда ты обняла меня при последнем расставании. Некото рые знакомые говорили мне , что предчувствуют собствен ную смерть , и последующие события доказывали , что они были правы. Я подозреваю , что уже давно есть снаряд , на котором написано мое имя. Прости меня , Эми , потому что я знаю , что ты ужасно расстроишься – но все-таки я не сожалею о твоем расстройстве , потому что хочу , чтобы ты горевала обо мне. Но я сожалею о себе , потому что хочу жить. Я хочу жить долго и счастливо. И , сверх всего , я хочу жить с тобой.
Однако бесполезно плакаться , особенно в посмертном письме. Хорошо , что у тебя скоро появится младенец для утешения. Я надеюсь , что это будет сын – ты сознаешь , что он будет лордом Квинхэмом вместо меня? Значит , в итоге все встанет на свои места. Да и что я мог бы предло жить тебе , если бы остался жив? Любовь – конечно , лю бовь , сколько твоей душе угодно. Ты это знаешь , уже больше года , как знаешь , но я не могу предложить тебе почтенную женитьбу – церковь и закон не допустят этого. Аннабел развелась со мной , старик , возможно , разведется с тобой , но по закону я не могу жениться на бывшей жене своего отца. Так-то , моя дражайшая мачеха.
Весь прошлый год я возмущался стариком за то , что он женился на тебе и навсегда развел нас друг с другом , если не считать перспективы незаконного союза , – но это было бы не слишком справедливо , не так ли? Я должен осуждать только себя. Если бы я не соблазнил тебя , он не женился бы на тебе. Наконец , я признаю , что во всем виноват сам.
Как-то я говорил тебе , что поклялся никогда не чув ствовать себя виноватым , но теперь осознал , что вина не избежно сопровождает человеческое бытие. Нет , Эми , я не сам додумался до этого – ведь это не в моем стиле , правда ? Мне это сказал священник после исповеди. Я наконец , при соединился к вере матери. Я должен был сделать это еще годы назад. В любом случае , этим поступком я сделал счаст ливой хотя бы одну женщину. Правда , только Богу извест но , узнает ли она об этом. Надеюсь , что узнает. Прежде я никогда не думал о Боге , но теперь думаю. Он – единствен ный , кто может предложить мне надежду , а загробная жизнь – очень хорошее предложение. Хотя , говорят , на не бесах нельзя заниматься любовью , – какая жалость. Но в настоящее время я с благодарностью приму все , что бы там ни последовало.
Это бессвязное письмо , Эми. Священник посоветовал мне написать его , чтобы попросить у тебя прощения за грех , но я знаю , что в этом нет нужды , потому что ты уже про стила меня. Ты всегда прощала меня , потому что любила меня. По-моему , эти короткие слова , которые ты сказала мне в прошлом месяце , дали мне больше утешения , чем все слова священника о божьей любви. А ощущение , твоих не жных губ , прижавшихся к моим , – это мое отпущение гре хов. Я , подумал было , что подобные слова – богохульство , но священник заверил меня , что церковь отнесется к ним тер пимо.
Теперь мне нужно написать еще одно письмо , для Анна бел – это будет куда труднее. У тебя есть надежды на будущее , а ее надежды я разрушил. Но я должен написать ей. Позволь мне отвлечься , я допишу тебе позже , чтобы ос тавить под конец что-то приятное. Писать тебе , – все равно , что ставить пирог на холод , чтобы тот до последнего ос тавался свежим!
Позже.
Письмо написано. Получилось не слишком хорошо , но я , никогда не обходился с ней хорошо , теперь я это вижу. Я в первую очередь надеюсь на тебя , ведь ты тоже грешница , значит , мы поймем друг друга.
Эми , я хочу поблагодарить тебя за то , что ты дала мне так много , особенно в последний год. Я не смог бы держать ся , если бы не мысли о тебе , оставшейся в Истоне. Ты была моим исцелением , моей наградой за хорошее поведение. Сто ило мне приклонить голову в каком-нибудь из этих вонючих дотов , все становилось терпимым , если закрыть глаза и на чать думать о тебе. Лежа там , я вспоминал твое лицо , когда ты играла с детьми , твой голос , когда ты разговари вала с Флорой , твои глаза , когда ты смотрела на меня. Ког да дела пошли ужасно , я представлял , как сплю в твоей гос тиной , а затем просыпаюсь и вижу твое лицо при свете лампы – точь в точь , как я проснулся и увидел его , когда в последний раз приезжал к тебе. Ох , Эми , как же я люблю , как же я люблю тебя!
Эми , я пытался написать письмо для Флоры , чтобы ты когда-нибудь отдала его ей , но у меня не получилось. Поэто му расскажи ей все сама , когда она достаточно повзросле ет , чтобы все понять. Скажи ей , кто ее настоящий отец , скажи , что я очень любил ее. Я написал и дяде Жан-Полю. Я сожалею , что повздорил с ним , когда в последний раз приез жал в Париж. Мы все несовершенны , а он все-таки мой отец.
Теперь , когда письма написаны , я не знаю , что с ними делать. Но , наверное , с ними ничего не нужно делать , пото му что их в любом случае перешлют в Истон , ведь старик записан как мой ближайший родственник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53