«Не в своей тарелке» – так мог сказать про нее Дженкинс. Она не выезжала верхом, почти не смеялась и перестала тайком пробираться в питомник для гончих, чтобы угостить их чем-нибудь недозволенным. От ее былой жизнерадостности не осталось и следа. Всю неделю она, словно тень, следовала за герцогиней к ее старым друзьям, как будто не было более увлекательного занятия, чем общение со старыми перечницами.
Вдова владельца антикварной лавки с ее скучными разговорами о современных нравах (разумеется, гораздо более свободных, нежели во времена ее молодости), жена церковного сторожа в старом линялом платье – девушка не пренебрегала ничьим обществом, словно старалась как можно меньше времени проводить в поместье.
Она даже посетила это мрачное привидение – Кэтрин Эксетер, чей дом обходили стороной городские мальчишки. Зная о тех трудностях, которые пережила женщина, Эдвард мог бы посочувствовать ей, но этому мешало одно неприятное воспоминание. Когда-то маленький Фредди, которому тогда было всего три года, играя в прятки, затаился за углом дома Кэтрин. Хозяйка выскочила наружу и, словно злобная наседка, защищающая цыплят, налетела на мальчика. В гневе она обозвала ничего не понимающего Фредди «адским отродьем», чем довела его до слез. Конечно, потом она рассыпалась в извинениях, и мать Эдварда приняла их, но сам Эдвард не забыл горьких рыданий испуганного брата. Поэтому ему не было дела до того, сколь набожной была Кэтрин Эксетер и сколько средств она потратила на благотворительность – для него она навеки осталась злобной старой девой.
Уж если Флоренс не смутил визит к этой женщине, что-то с ней определенно было не так.
Даже тетка Ипатия заметила перемены.
– Скучаешь по подруге? – спросила она как-то за обедом. – Жаль, что ей пришлось уехать. Но Эдвард вполне может и сам дать тебе пару уроков верховой езды.
Флоренс отрицательно покачала головой.
– Дело не в этом. Я скучаю совсем не по ней, а по родному дому. Общаясь с вашими друзьями, тетя, я вспоминаю всех тех, кто остался в Кезике, и мне их недостает.
– Хмм, – протянула Ипатия недоверчиво.
Впрочем, Эдвард тоже ни на секунду не поверил этому объяснению. Какой сильной должна быть ностальгия, чтобы так мучить несчастную девушку? Не может быть, чтобы тоска по дому была причиной темных кругов под глазами и отсутствия аппетита.
Граф не мог припомнить, когда в последний раз Флоренс поднимала на него глаза. Как бы ни смущали Эдварда ее взгляды, ему их не хватало. И почему она отказывается от его помощи в верховой езде? Уж не подозревает ли, что он нарочно отослал Мэри – лишь бы причинить ей боль? Хотя она вполне может думать о нем такое, видя, как холодно он к ней относится.
Проклятие! Эдвард заставил себя расслабить пальцы, сжимавшие бокал с вином, опасаясь, что может его раздавить.
– Завтра ты покажешь мне, чему тебя научила Мэри Вэнс. Без практики ты легко забудешь ее уроки, а мне бы этого не хотелось.
Флоренс взглянула на него, и глаза ее блеснули. Эдвард уже успел забыть, как это бывает, и на секунду замер, не в силах двинуться. Странный ком застрял в горле, и пришлось сделать хороший глоток вина, чтобы протолкнуть его в желудок. И даже там он улегся тяжело и неудобно. Его мужское естество само по себе дернулось и стало наливаться в штанах, скрытое – слава Богу! – крышкой стола. Ругая себя на все лады, Эдвард отвел глаза в сторону.
– Если тебе действительно этого хочется, – ответила Флоренс, сделав упор на слове «действительно», – я с радостью приму твое предложение.
Это «действительно» задело графа. Неужели она в самом деле думает, что он такое чудовище, что только вежливость является настоящей причиной предложения составить ей компанию?
– Если бы я не хотел, я бы не предлагал, – фыркнул он раздраженно.
Герцогиня вопросительно приподняла брови, удивленная его тоном, и несколько секунд молча изучала Эдварда.
– Вот и отлично, – наконец произнесла она. – Мы же не хотим, чтобы невеста Фредди скучала в Грейстоу.
Этой ночью Эдвард почти не спал. Его преследовали сны, один другого откровеннее, в которых он так или иначе обладал Флоренс. Раз за разом он вскакивал, словно подброшенный пружиной, вцеплялся себе в волосы руками и начинал ходить по комнате. Когда он пытался уснуть, все начиналось сначала.
Сегодня утром он будет вести себя корректно, очень корректно! Он должен совладать со своим навязчивым желанием и сосредоточиться на прогулке.
Но все его благие намерения пошли прахом, когда он увидел Флоренс. На ней было синее платье, поднимавшее грудь и подчеркивавшее тонкую талию, в котором он уже видел ее в Лондоне. Маленькие туфельки – те самые, что он тайком прижимал к груди в коридоре! – изящно сидели на ножках. Когда Эдвард подсаживал девушку на лошадь, одна туфелька оказалась так близко от его лица, что он чуть не задохнулся от нахлынувшего волнения.
Флоренс коротко поблагодарила его за помощь. Граф даже не знал, быть ли ему признательным ей за немногословность или винить за это.
Хлестнув Самсона, Эдвард выехал чуть вперед и направил лошадь в северную часть поместья, к заброшенному особняку. Старый Грейстоу-Холл был все так же великолепен, как и годы назад. Дед Эдварда, построивший новый дом, хотел разрушить особняк, но почему-то не довел дело до конца, поэтому одно крыло сохранилось нетронутым. Отец часто приводил сюда маленького Эдварда и посмеивался над восторгами сына. Несмотря на суровое воспитание, Эдвард был всего лишь ребенком и потому населил стены здания привидениями и феями. Ему казалось, что это самое прекрасное место в мире, и даже сейчас, увидев каменные башенки, он почувствовал знакомое стеснение в сердце.
Возможно, не стоило приводить сюда Флоренс. Рядом с Грейстоу-Холлом Эдвард становился уязвимее, а это было совсем некстати сейчас.
– О! – восхищенно протянула девушка. – Здесь удивительно! Представляю, как вы с Фредом играли здесь целыми днями!
– Такое случалось. Особенно в рыцарей, – признался Эдвард и против воли улыбнулся. В душе ему было приятно, что Флоренс тоже очарована заброшенным особняком. Любая другая увидела бы здесь только бесполезную груду камней, заросших плющом. При мысли об этом Эдвард снова улыбнулся. Что плохого в том, что он будет к ней помягче? Разве запрещено находить приятным общество будущей жены своего брата? Сегодня он не будет портить ей настроение своей неизбывной мрачностью и отстраненностью.
Граф помог Флоренс спуститься с лошади. Короткое прикосновение к ее талии заставило вновь ожить каждую клеточку его тела, и он чуть не отдернул руки. Воздух как будто стал слаще и гуще. Или это запах сирени?
Взяв Самсона под уздцы, Эдвард направился к развалинам. Флоренс шла рядом. Граф не знал, стоит ли похвалить девушку за ее успехи в верховой езде. Наверняка она сама чувствовала себя гораздо увереннее в седле, чем в тот день в Лондоне, когда ее лошадь прянула в сторону его жеребца. Да и Мэри скорее всего много хвалила ее. Поэтому Эдвард промолчал.
Они остановились на пригорке, с которого открывался вид на нежно-зеленое поле, на пятнистых коров, на голубую ленту реки с растущими по берегам плакучими ивами. Лошади, воспользовавшись свободой, начали пощипывать траву, стоя плечом к плечу. Самые сочные пучки Самсон оставлял кобыле, словно опекая ее. Флоренс в задумчивости наблюдала эту идиллию. Лицо ее почему-то было печальным.
К черту проклятую вежливость, зло подумал Эдвард. Почему он не может прямо спросить, в чем дело?
– Может быть, ты все-таки расскажешь мне, что тебя тревожит? Я же понимаю, что причина не только в ностальгии.
Если девушка и удивилась его прямоте, то не показала этого. Она перевела на него взгляд и смотрела несколько долгих минут, за которые сердце Эдварда сжималось от беспредельной нежности.
– Я думала о женщинах, – ответила Флоренс медленно, словно подбирая слова. – О женской сущности, о чувствах, которые они способны испытывать.
Эдвард чуть не закашлялся от неожиданности. Спросить, что именно Флоренс имеет в виду, он страшился.
– Э?.. Женских чувствах?
– Да. Я все время думаю об этом. Так ли сильно женщины отличаются от мужчин? Не могут ли они испытывать те же желания, что и мужчины, или эта привилегия принадлежит только сильному полу?
Безумная прошлая ночь в одно мгновение вспомнилась Эдварду, заставив смутиться как никогда в жизни. Почему она спрашивает об этом именно его?! Неужели он лучше ответит на этот вопрос, чем Фредди?
– Почему же! Женщины вполне способны на сильные чувства, – каким-то глухим голосом ответил он и, сам того не замечая, запустил руку в волосы, как прошлой ночью. – Возможно, это несколько иные чувства, чем те, что испытывают мужчины, но по моему опыту мужчина и женщина не так уж сильно отличаются друг от друга. – Он был готов вырвать себе язык за это косноязычие.
– Это были обычные светские женщины? Те, на которых строится твой опыт. Обычные, а не... – И она сделала жест рукой, не в силах найти определение «этаким» женщинам.
Жест позабавил Эдварда – он даже улыбнулся.
– Самые обычные. Из хороших семей, воспитанные и уважаемые в обществе. Уверяю тебя, это вполне нормально, если женщина испытывает физическое тяготение к мужчине. Это естественно. Ты же это имела в виду под «женскими чувствами»?
Если до этого момента Флоренс напряженно смотрела ему в глаза, то теперь отвела взгляд и покраснела от подбородка до волос.
– Флоренс, – тихо сказал Эдвард и коснулся ладонью порозовевшей щеки, борясь с желанием привлечь девушку к себе. – Кто-то сказал тебе, что воспитанная леди не может испытывать желания?
Она быстро покачала головой – так быстро, что это убедило Эдварда в обратном. Он сам не раз читал трактаты известных докторов, утверждавших, что большинство женщин избегают супружеского ложа.
– В этом нет ничего преступного, Флоренс. Более того, природа дала женщине возможность получать столько же удовольствия от физической близости, как и мужчине.
Теперь ее щеки стали не просто розовыми – они ярко заалели. Несколько секунд девушка кусала нижнюю губу, а потом снова посмотрела на графа. По ее взгляду он понял, как сложно ей было набраться для этого смелости, и желание обнять ее стало таким сильным, что пришлось до боли стиснуть зубы.
– Боюсь, что не понимаю, о чем ты. Не о физической близости, конечно. В конце концов, я выросла в деревне, и кое-что мне известно. Но удовольствие? Не... не уверена, что понимаю.
Стон, едва не сорвавшийся с губ Эдварда, наверняка бы испугал ее. Любую другую женщину он давно отослал бы за ответами к ее жениху. К сожалению, женихом Флоренс был Фред, и граф не мог быть уверен в том, что его брат так уж опытен по части женщин. Поскольку Фред предпочитал мужской пол, прямые вопросы Флоренс могли смутить его. И какова вероятность, что их первая брачная ночь вообще удастся? Эдварда беспокоило то, что Фред наверняка испытывает слишком слабое влечение к женщинам, и несчастная Флоренс будет разочарована их близостью.
Флоренс заслужила честный ответ на свой вопрос. Но заслужил ли он, Эдвард, наказание быть для желанной девушки всего лишь путеводителем по дороге к супружескому ложу?
«Ты не должен даже пытаться», – взывал здравый смысл. Но почему? Если он покажет ей, как прекрасно желание физической близости, то ее первая брачная ночь может не обернуться той катастрофой, которую легко мог вообразить Эдвард.
Поэтому он вздохнул и притянул Флоренс к себе, а она, не сопротивляясь, доверчиво прильнула к его груди.
– Я покажу тебе, – сказал он, чувствуя стеснение в горле. – Но только если это останется между нами.
На этот раз, кажется, ему удалось ее поразить. У нее был не просто озадаченный, а потрясенный вид. Огромные от удивления глаза обратились к нему:
– Ты мне покажешь?
Эдвард едва справился с собой. Он так давно желал ее, не только телом и даже не только сердцем. Казалось, какая-то незримая нить привязала его к ней, и никакая сила воли, никакое самоотречение не смогут разорвать ее. Почти с рычанием он впился в губы Флоренс.
Она не противилась, а словно затаилась и позволяла исступленно прижимать себя к широкой груди. Эта покорность совсем затмила разум Эдварда, и он уже не мог припомнить, что именно собирался ей показать и как далеко собирался зайти. Все, что он мог, – это страстно желать ее, притягивать к себе за бедра и тереться о них, словно безумный.
Приподняв девушку под ягодицы, он почувствовал, как его плоть толкается ей где-то между ног, и почти застонал от острого ощущения близости. Эдвард почти кусал обе губы Флоренс, посасывал нежный язык. Боясь напугать ее своим натиском, он не мог при этом остановиться. Ему хотелось сорвать с нее тонкие перчатки и поцеловать каждый пальчик.
Но Флоренс как будто ничуть не пугали жадные поцелуи – она сама обняла его за шею и подставляла шею и мочки ушей его губам.
Неожиданно Эдвард остановился.
Их могут увидеть здесь. Место слишком открытое, и двое целующихся людей наверняка привлекут внимание! Подумав так, Эдвард подхватил Флоренс на руки, словно она ничего не весила, и направился к развалинам особняка.
– Что... что ты делаешь? – спросила она, когда он опустил ее возле разрушенного камина. Губы у нее припухли, волосы распустились и красиво окаймляли вырез платья, скрывая край ткани, так что казалось, что, приподними Эдвард шаль волос, и его взгляду откроются обнаженные груди.
Граф ничего не ответил. Он и сам не слишком понимал, что происходит. Вместо ответа он снова поцеловал девушку, приподнимая под ягодицы. Его плоть налилась с такой силой, что ощущался каждый миллиметр ткани между двумя телами.
Флоренс тоже чувствовала, как он трется между ее ног, бесстыдно и горячо. Интересно, подумала девушка, он тоже влажный, как и она?
Обнимая Эдварда, она чувствовала, как в ней поднимается что-то тяжелое, темное и запретное, колышется и затапливает ее с головой. Когда Эдвард прислонил ее к стене и поднял руки, чтобы прижать их к нагретому солнцем камню, это ощущение захватило ее так сильно, что, казалось, остановилось время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42