Еще недавно сама мысль об этом показалась бы ему чудовищной. Превратиться в мел – кого воришку? Но сейчас это его мало беспокоило. В конце концов, превратился же он шпиона. Не говоря уж о разбойнике.
Какие еще ипостаси уготовила ему судьба?
Прошло совсем немного времени, и Макс, прижимая к себе узелок с награбленным добром, поднялся наверх. Если шпион из него не удастся, то, может, возьмут пиратом на какую-нибудь галеру, с мрачной усмешкой подумал Макс. Осталось вдеть в нос кольцо и не расставаться с бутылкой рома. Он стащил не только платье и туфли, но и кое-какую еду, а также чистое полотняное полотенце, которое вполне сгодится, чтобы перевязать кровоточащие колени и запястья Мари. Завернул он свою добычу в скатерть.
Открыв дверь, он обнаружил, что его послушная пленница уже успела поднять шторы на окнах и зажечь свечи, все до единой, приземистые огарки которых заполняли полку над камином. Он затворил дверь.
Она обернулась, направилась было к нему и вдруг остановилась, глядя на него с тем же выражением изумленного восхищения, что было на ее лице в прошлый раз.
Но не меньшее удивление выражало сейчас его лицо.
Он словно прирос к полу, не мог ступить и шага.
Увидев ее впервые при лунном свете, он удивился странному сочетанию силы и хрупкости, в котором таилась неизъяснимая прелесть. Но сейчас...
Сейчас, в тусклом подрагивающем мерцании свечей, она являла собою поистине жалкое зрелище. Бледная, измученная, со спутанными, слипшимися волосами, с бескровными губами и размазанными по щекам слезами, она походила скорее на беспризорного оборвыша.
Однако ее прямо выдвинутый подбородок безошибочно говорил о том, что она готова встретить любую опасность. А глаза...
Его поразили ее глаза. Прекрасные и бездонные, они смотрели на него из-под черных как смоль ресниц, пленяя и притягивая. И они светились умом. Никогда в жизни он не видел подобных глаз.
Но в самой глубине их таился страх. И страх этот тяжким грузом лег ему на сердце. Он почувствовал, как в нем пробуждается...
Нет! Черта с два!
Он отвернулся, прошел к кровати и, злясь на себя за симпатию, неожиданно пробудившуюся в душе, швырнул узелок с вещами. Эта женщина не заслуживает ни нежности, ни симпатии, она не заслуживает никаких добрых чувств. Она его пленница, враг.
Пусть она пребывает в блаженном неведении, но он-то не должен забывать об этом.
– Мужмакс, – позвала она.
Он не ответил. Не позволил себе обернуться. Не позволил нелепому чувству одержать верх над логикой. Он ненавидит Мари Николь ле Бон. Ненавидит. Возненавидел ее задолго до встречи с ней. Она повинна в гибели ста с лишним его соотечественников. Повинна в страданиях его ослепшего брата. Она заслуживает ненависти.
– Мужмакс, это ничего... что... я зажгла свечи? – спросила она, не дождавшись его ответа. – Я... так не люблю оставаться в темноте. Знаешь, там... откуда ты забрал меня...
Ее голос дрогнул и умолк. Но он понял, о чем она думала.
По телу его прошла дрожь, когда он вспомнил стоны и крики, гулко прокатывавшиеся по коридорам лечебницы. Он слушал их всего только час, но знал, что преследовать его они будут вечно. Знал, что его ночные кошмары будут озвучены этими криками. А она лежала там одна и слушала их день за днем, ночь за ночью, три долгих недели...
Хватит, остановил он себя. Хватит думать о ее страданиях. Вспомни лучше о страданиях и смерти, которые она навлекла на других. И сделала она это в жажде наживы.
– Мужмакс, – прошептала она.
– Бог с ними со свечами, – бросил он и, стряхнув с себя оцепенение, принялся развязывать узел. – Нам нужно уезжать. Немедленно. И перестань называть меня мужмакс Зови меня просто Макс. – Он метнул на нее сердитый взгляд и медленно и раздраженно повторил по буквам. – М-А-К-С.
– Извини... Макс. Казалось, она вот-вот заплачет. У него сжалось сердце.
Он отвел глаза. О Господи! Ну что ему делать? Уж лучше стоять перед десятком ощетинившихся мушкетами французских солдат, чем видеть слезы в этих огромных карих глазах.
Черт! Интересно, что они думали, посылая его сюда? Как ему быть со всем этим? Как может он изображать любящего мужа, зная, что эта женщина повинна в мучениях Джулиана? Особенно, если его чувства к ней так стремительно...
Теплеют.
Он медленно выдохнул и нервно провел пятерней по волосам, вспомнив, что сказали ему Вульф с Флемингом перед его отъездом.
Постарайтесь не причинять ей вреда, д'Авенант. Она наша последняя надежда.
Итак, придется ему играть свою роль и играть ее по возможности более убедительно.
– Дорогая, прости меня, – произнес он как можно более спокойно, разворачивая украденные из кухни платье и баш маки, которые видел прежде на здешней служанке. – Я не хотел обидеть тебя. Просто я беспокоюсь, как бы ты опять не попала в беду. – Он шагнул к ней и, словно предлагая ей мир, протянул одежду. – Вот, надень. Нам пора выезжать. В конюшне нас ждет лошадь. Я принес еды, так что в дороге мы перекусим.
С робкой улыбкой она взяла одежду.
– А далеко нам ехать?
Она развязала на шее плащ, и он упал с ее плеч.
На секунду у Макса перехватило дыхание и пересохло во рту, когда она предстала перед ним в одной рубашке, казавшейся совсем прозрачной. Стройное тело, которое уже познали его руки, открылось его взору.
– Да, – с трудом произнес он. – То есть... нет. Не очень. Мы едем не домой. Пока. Заедем сначала в одно место. Ненадолго.
Бормочет что-то невразумительное. Как круглый идиот. Какой дьявол попутал его?
– В какое место? – с любопытством спросила она, наклоняясь, чтобы поставить туфли на пол.
– Ну... как тебе сказать... Это... – Макс отвернулся и прошел к кровати, стараясь не слушать тихих шорохов за спиной, не думать о нежной коже, просвечивавшей сквозь тонкий холст. Она уже сняла сорочку и сейчас облачалась в платье. – Мне многое нужно объяснить тебе. Но у нас нет времени.
– Объяснить? Что именно?
– Не сейчас, Мари. Не сейчас. Одевайся и поедем. Я...
– А зачем тебе пистоль? – вдруг спросила она. Голос ее прозвучал глухо и напряженно.
Макс резко повернулся и увидел, что взгляд ее прикован к выглядывавшей из его правого сапога рукояти дуэльной пистоли.
Она пятилась от него, прижимая к груди туфли, словно они могли защитить ее.
– Я... помню... Это пистоль, – дрожащим, прерывающимся голосом проговорила она.
– Мари, успокойся, – как можно более ласково сказал Макс. Он оставался стоять на месте, прикидывая в уме рас стояние, отделявшее его от нее и от двери, на случай если она вдруг вздумает бежать, и молился, чтобы до этого не дошло. – Я не собираюсь причинять тебе вреда. Оружие мне нужно, чтобы защитить тебя. Но я использую его только в случае крайней необходимости.
Это была правда.
– От кого... защитить? – вжавшись в стену, жалобно спросила она.
Максу не хотелось вдаваться сейчас в объяснения, но достаточно было одного взгляда на нее, чтобы понять, что она вот-вот бросится бежать. Удержать ее смогло бы лишь доверие к нему. Или прочный канат. К помощи последнего ему прибегать не хотелось – это никак не входило в его планы.
Он должен сделать так, чтобы она повиновалась ему и сотрудничала с ним.
– От людей, которые хотели разлучить нас, – медленно проговорил он и с самым непринужденным видом сел на кровать. – Ты правда не помнишь их?
Она настороженно покачала головой. И тогда он начал свой рассказ. Тот самый, который он сочинил вместе с Вульфом и Флемингом.
– Эти люди начали преследовать нас несколько месяцев назад...
– Нас?
– Да, нас. Тебя и меня. Ты же моя жена. Мы женаты уже два года.
– Что такое мояжена? И что значит женаты?
Макс стиснул зубы, злясь, что приходится говорить медленно и объяснять элементарнейшие вещи. Доверие доверием, но надо как можно скорее убираться отсюда.
– Женаты – это значит, что мужчина и женщина... э-э... что мужчина и женщина решили жить вместе. Они вступают в брак, то есть женятся. Церемония бракосочетания называется свадьбой. После свадьбы они считаются женатыми и живут вместе. Мужчина становится мужем, а женщина женой.
– Понятно.
Она словно прилипла к стене.
– Мы с тобой женаты два года, – спокойно продолжал он. – Я ученый. Химик.
Он выговорил это слово медленно и осторожно, глядя ей прямо в глаза и выискивая в них хоть какой-то проблеск узнавания. Но его не было. Она смотрела на него с любопытством, настороженно, но его слова, по-видимому, не пробуждали в ней никаких воспоминаний.
– В военных кругах нашлись люди, которые заинтересовались моим последним изобретением. – Он уже решил для себя, что чем ближе он будет держаться правды, тем незаметнее будет вплетенная в нее ложь. Однако, ничто, казалось, не цепляло ее памяти. – Я отказал им. И тогда они взялись за тебя. Они похитили тебя, чтобы заставить меня подчиниться. – Он замолчал и закрыл глаза, как будто страдая. – Я сходил с ума, не зная, где ты и что с тобой. Искал, но не находил тебя, и уже начинал было думать, что мы больше не увидимся. А потом выяснил, что тебя держат в лечебнице для умалишенных.
– Так... вот почему Крыса все время приставала ко мне, добиваясь, чтобы я вспомнила, – медленно проговорила она. – Она хотела, чтобы я рассказала им о твоем изобретении.
Макс задумался. Неплохая догадка. Ее истертые до крови коленки и запястья не оставляли сомнений в том, что монахини не слишком заботились о здоровье своей подопечной. Французские вояки передали ее на их попечение, видимо, приказав не спускать с нее глаз, а может быть даже пообещав им хорошее вознаграждение, если девушка что-то вспомнит И это что-то несомненно касается работы ее псевдогениального братца.
И никому из них не пришла в голову мысль, что истинный гений находится в их руках.
Был в их руках, но сейчас в его.
– Да, – наконец сказал Макс. – Верно поэтому они и пытали тебя. А сейчас, обнаружив, что ты исчезла, они бросились на поиски. Они ищут нас. Эти люди так просто не отступятся от своего. Нам придется затаиться и переждать.
Он поднялся и, взяв полотенце, осторожно двинулся к ней.
– Значит, мы едем не домой? – прошептала она.
Он подумал, не выложить ли ей сразу все. Ведь главного он ей не сказал, а это главное заключалось в том, что они должны покинуть Францию. Но он решил, что с этим можно повременить. Она и так напугана, и тревожить ее воображение подобными известиями ни к чему.
– Нет, не домой, – подтвердил он. – Пока не домой. Это опасно. Там они тут же схватят нас. – Он остановился перед ней и разорвал полотенце на несколько узеньких поло сок. – Позволь, я взгляну на твои руки.
Она, все еще прижимая к себе туфли и глядя ему в глаза, робко протянула руку.
– Мне так не хватало тебя, ma petite – нежно произнес он, забинтовывая ее кровоточащее запястье. – Прости, что я так долго искал тебя. Но теперь мы вместе, и они больше не посмеют тронуть тебя. – Он посмотрел в ее теплые карие глаза и осторожно затянул повязку – Обещаю.
Он перевязал и другую ее руку, а потом опустился на корточки. Она подобрала подол – ровно настолько, чтобы он смог перевязать ей коленки. Поднявшись, он уже чувствовал, что ему удалось вернуть капельку ее доверия, но только капельку. Оно угадывалось в ее глазах, пробиваясь сквозь неуверенность и страх.
И боялась она не столько их, сколько его.
По меньшей мере странно было осознавать, что она его боится. Никто и никогда не смотрел на него так. Так, словно он... нес в себе угрозу.
– Макс, я... я ничего не рассказала им.
– Знаю.
– Ничего... потому что ничего не помню. – Она опустила глаза, густые ресницы легли и тут же снова взметнулись вверх. – И тебя не я помню. Совсем не помню.
– Я знаю, Мари. – Он протянул руку и, осторожно взяв ее за подбородок, провел пальцем по ямочке. – Ты вспомнишь. Обязательно вспомнишь. А пока положись на меня. Больше им не удастся разлучить нас.
Прозвучало убедительно.
Чертовски убедительно.
Она не ответила, лишь прерывисто вздохнула. Ее губы были полуоткрыты.
Макса обдало жаром. Ее губы были так близко, что стоило ему чуть наклониться...
Он быстро подавил это желание. Эти губы будут поопаснее пули.
– Макс, я когда-нибудь буду дома?
Она не знает, что месяц назад дом ее сгорел дотла. Не знает, что сестра ее мертва, а брат заточен в Бастилию.
И он не может рассказать ей об этом.
Забвение, постигшее ее, сделало ее невинной и трогательно-беззащитной, но он знает ее жестокую сущность.
Она враг. Он доставит ее в Англию, и пусть секретные службы занимаются ею. Она ввязалась в опасную игру и проиграла ее.
Наступил час расплаты.
– Макс, – позвала она.
Он убрал руку и отступил от нее.
– Нам пора.
– Но скажи, я буду...
– Да. Будешь. Рано или поздно ты будешь дома.
Он лгал.
Одной ложью больше, одной меньше – какая разница?
Глава 5
Свобода. Она верила, что, вырвавшись оттуда, из царства стонов и тьмы, она обретет свободу. Только сейчас поняла она, сколь наивной была эта вера, и уже не знает, суждено ли ей когда-нибудь ощутить себя свободной. Она не чувствует себя в безопасности даже рядом со своим спасителем.
Особенно с ним.
Прежде чем они покинули гостиницу, она, углядев в комнате таз с кувшином, выпросила у него несколько минут на то, чтобы помыться. Сейчас, когда она наконец поела и выпила сидра, желудок ее уже не болел от голода. Но лучше ей не стало. Ни теплый ночной ветерок, овевавший лицо, ни размеренный шаг коня, ни крепкая рука, поддерживающая ее за талию, не снимали напряжения, сковавшего все ее существо.
Ей не удавалось расслабиться ни на мгновение. Спина ее стала прямой и словно каменной, как этот мост, по которому они переезжали реку. В голове проносились вопросы, тревожные и зыбкие, как лунный свет, рябью расплескавшийся по воде.
Макс вызволил ее. Он ее спаситель, это факт. Он не был с ней груб, ответил на все вопросы, все объяснил, даже перевязал ей раны.
Но у него есть пистоль.
Увидев, как блеснула рукоять оружия в его сапоге, она неожиданно вспомнила не только его название, но и звук. Резкий и громкий, при воспоминании о котором по телу ее прокатилась холодная дрожь. Она не знала, где и когда слышала его, но он не давал ей покоя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50