От слепящего блеска золота у нее закружилась голова. Мари закрыла глаза.
– Смотрите на диск, – приказал мужчина.
Его пальцы сдавили ей горло, вынуждая ее подчиниться Она ловила ртом воздух, кашляла, но только когда она открыла глаза, он ослабил свою хватку. Чуть-чуть, ровно настолько, чтобы она не задохнулась.
– Так-то лучше, – удовлетворенно проговорил он. – А теперь, – его голос стал тихим и монотонным, – смотрите на диск... Смотрим на диск... смотрим прямо перед собой... на диск...
Его рука сжимала ей горло, она чувствовала себя беспомощной, не в силах отвести взгляда, отвернуть голову. Ни единого звука не доносилось из оранжереи. Да и во всем доме стояла мертвая тишина. Мари ошеломленно смотрела на вращающийся перед глазами блестящий круг.
У нее кружилась голова, перед глазами все плыло. Она заморгала. Казалось, вращается вся комната – быстрее, быстрее, быстрее.
Прошло несколько минут, и она почувствовала, что все ее тело наполняется тяжестью.
– Хорошо, – проговорил он тем же низким, размеренным голосом. – Ваши веки тяжелеют... наливаются тяжестью... они опускаются... опускаются...
Она старалась не слушать его. То, что он говорил, и то, что он делал, приводило ее в полнейшее замешательство. Она вдруг с удивлением поняла, что ее веки... действительно начинают тяжелеть.
– Хорошо... очень хорошо. Веки тяжелые... вам хочется опустить их... вы опускаете их...
Она уже ничего не различала вокруг – только кружащиеся золотые круги, стремительно разрастаясь, мелькали перед ее глазами. Странное ощущение возникло в голове – как будто ватный туман наполнил ее, неумолимо смеживая ее веки.
Мужской голос звучал где-то далеко.
– Не сопротивляйтесь, мадемуазель. Спешить некуда... здесь никого нет... только вы и я...
Она уже не сопротивлялась тяжести, тянувшей ее вниз, на пол. Она еще ощущала ход времени, только каждая последующая минута тянулась дольше предыдущей. Но вскоре она перестала чувствовать и его.
Ей показалось, что она очень долго спала, когда снова услышала этот голос.
– А сейчас, мадемуазель, вы будете вспоминать... Вспоминать... Нужно вспоминать...
Голос звучал на задворках сознания, ей казалось, что она опять проваливается в сон. Нет, не в сон. В царство теней.
– Вы будете вспоминать... вспоминать...
Мрак небытия окутал ее – тяжелый, пугающий, абсолютный мрак. Тени обступали ее, она не могла вырваться из их кольца. Не могла вернуться. Не могла бороться с ними У нее не было сил. Тело ее безжизненно обмякло.
– Вспоминайте...
Она проваливалась глубже... глубже... глубже. Бесконечно одинокая в этом царстве теней.
– Вспоминайте.
И вдруг вспышка света прорезала мглу.
Как будто солнце взорвалось в ночи.
Задыхаясь от ужаса, она открыла глаза, когда внезапно увидела все, разом. Поток образов затопил ее сознание. Словно черная повязка упала с ее глаз, и вся ее жизнь промелькнула перед ней.
Она содрогнулась, как от смертельного удара. Судорога прошла по ее телу. И Мари, вжавшись в стену, закричала от ужаса.
Она вспомнила все. Абсолютно все.
Детство. Мать. Усадьбу. Деда. Армана. Она видела все – до последнего мгновения, до мельчайшей подробности. Свою лабораторию. Эксперименты.
Вероника!
... она стоит у окна.
Погоня. Выстрелы. Пожар.
Сестра лежит на земле...
...раздавленная колесами экипажа.
Ополоумев от стиснувшей ее боли, Мари завопила.
Макс парил на грани забытья, мучимый сокрушающими волнами боли, пока крик, прозвучавший в тишине, не привел его в сознание.
Это был женский вопль, полный ужаса и страдания, – он как зазубренный нож распарывал сердце.
Так в предсмертной агонии кричит человеческая душа. Так кричала Мари.
Опаляющая боль и черная ярость застлали его сознание. Он пытался подняться, но у него не было сил даже поднять голову. Он едва сумел открыть глаза.
Он лежал на спине, распростертый на полу. Потолок кареты кружился, угрожающе нависая над ним. Боль терзала его грудь, волнами прокатывалась по всему телу. Он ранен. Флеминг стрелял в него. Макс вспомнил тот миг, когда пуля обожгла ему грудь.
Но он жив. Как могло случиться, что он до сих пор жив? Он чувствовал, как кровь пропитывает его одежду. Слышал ее запах – острый, с металлическим привкусом. Пуля попала в цель. Она должна была убить его.
Через секунду он понял, что спасло его. Причина эта была до нелепости смешной.
Маленькая хитрость, которой сами же Вульф и Флеминг научили его, спасла ему жизнь: стальные ножи, вшитые в подкладку жилета. Одно из этих лезвий по-видимому и изменило траекторию полета пули. Изменило чуть-чуть, но этого оказалось достаточно.
А может и нет.
Кровь, и вместе с ней жизнь, убегала из его тела. Стремительно, неумолимо. Он уже так ослаб, что не мог двигаться. Пытался подняться – и снова падая, стеная от боли.
И вновь он услышал крик.
Мари.
Внезапно он нашел в себе силу и волю; видно, были в нем некие скрытые резервы, о которых он не догадывался. Превозмогая боль, цепляясь за диваны, видя перед собой только распахнутую дверцу кареты, он поднялся. Сошел на землю.
Видимо, движение оказалось слишком резким, потому что земля под ногами и небо над головой завертелись в ошеломляющем кружении. Он ухватился за дверцу, чтобы не упасть. Сейчас главное было не упасть. Не потерять сознание.
В темноте на траве чернели тела его людей. Флеминг. Будь он проклят! Все это было хитрой ловушкой. Он мастерски разыграл сцену спасения Макса у дверей таверны. Люди, стрелявшие в них, были его наемниками.
Этот подонок велел одному из них ранить его в руку. А потом позволил им всем умереть. Для вящей убедительности.
Зато другие его сподручные, скрываясь в темноте, преследовали карету Макса. Выждав удобный момент, они с безопасного расстояния перестреляли одного за другим всех его охранников.
Макс сам привел их сюда.
Привел их прямо к Мари.
В доме стояла тишина, никаких криков он больше не слышал. Сердце его билось неравномерно, к горлу подкатывала тошнота. Если Флеминг что-то сделал с ней...
Ярость нахлынула на Макса. Он оторвался от дверцы кареты. Туман застилал его взор, боль обжигала грудь, левая рука онемела, и он не чувствовал ее. Но он сконцентрировался, пошарил рукой в карете.
Нащупал пистоль, которую выронил, когда его сразила пуля.
И, подчинив воле каждый мускул своего тела, направился к дому, не задержавшись даже для того, чтобы промокнуть рану.
– Со счастливым возвращением из прошлого, мадемуазель ле Бон, – с вкрадчивым ехидством проговорил мужчина. – Или, вернее сказать, в прошлое?
Мари сползала по стенке на пол. От воплей и рыданий саднило горло. Он больше не держал ее, позволив ей упасть на колени.
Связанными руками она закрыла лицо. Ей казалось, что она разрывается меж двух миров, двух жизней, двух разных Мари. Одни мучительные воспоминания переплетались с другими; она помнила себя, давнюю, ту, которой была она до аварии, и эти воспоминания наталкивались на другие, недавние.
Это-то и было самым ужасным – она помнила все. Не только далекое прошлое, но и все то, что случилось с ней после того, как она очнулась в парижской лечебнице.
– Зачем? – прорыдала она. – Зачем? Зачем?
Вот и все, что она могла вымолвить в эту секунду, – дрожащая, потрясенная ужасом предательства.
Человек – она не помнит его, она видит его впервые – склонился и рывком поставил ее на ноги.
– Мне нет дела до ваших вопросов, мадемуазель. Вопросы буду задавать я, а вы будете отвечать на них. И отвечать быстро, если хоть немного дорожите своей жизнью. Сейчас вы скажете мне формулу вашего соединения.
Она с ужасом смотрела на него. Его требование повергло ее в оцепенение – казалось, стремительно раскручивающаяся спираль воспоминаний остановилась, дойдя до своего предела.
Формула. Удобрение. То, которое Арман продал военным. Они использовали его как оружие. Это они ворвались в усадьбу, надеясь найти там его запасы.
Так вот что им нужно! Ее изобретение!
И как только они получат его, они сразу же убьют ее.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – солгала она. – Кто вы такой? Что вам...
– Я – Флеминг, а нужна мне формула.
Он вытащил пистоль и приставил дуло к ее виску.
Оно еще не остыло от выстрелов.
Мари застыла.
Затем внезапно вздернула коленом, выбросив его вперед быстро и резко, как давным-давно научил ее дед.
Но Флеминг успел уклониться, а затем, навалившись на нее всем телом, прижал ее к стене. Мари вскрикнула от боли.
– Не шути со мной, детка, – глухо прорычал он и приставил пистоль к ее плечу. – Ты, конечно, понимаешь – убить я тебя не убью, слишком ценная ты добыча. Но покалечить могу. А ну-ка, живо говори формулу.
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – в отчаянии повторила она, чувствуя, как сердце пульсирует в горле. – Я не помню никаких...
Он взвел курок, готовый выстрелить в нее.
– Хорошо! – закричала она. – Я скажу.
– И не пытайтесь одурачить меня, барышня, – пригрозил он. – Я разбираюсь в химии лучше, чем вы думаете.
Она не знала, верить этому или нет. Но времени на раздумья не было.
– Одна часть фосфора, – дрожащим голосом произнесла она. – Одна часть аммиака. Две части разложившихся морских водорослей. Три части воды.
– Отлично. – Он улыбнулся. – Вы оказали неоценимую услугу своей стране. А теперь пойдемте, мадемуазель. Я уверен, вы жаждете вернуться на родину.
Он чуть отодвинулся от нее, и Мари наконец смогла вздохнуть. Но мужчина не успел отступить от нее и на шаг, как в холле вдруг прогремел выстрел.
Флеминг вскрикнул и упал навзничь; пистоль, выпав у него из рук, отлетела в сторону и клацнула на мраморном полу. Мари, закричав, прижалась к стене, полными страха глазами глядя в полумрак холла, туда, где была входная дверь и откуда раздался выстрел.
– Макс!
Он едва стоял на ногах, держась за косяк. В ту секунду, когда она выкрикнула его имя, он начал медленно сползать на пол. Из его разжавшихся пальцев выпала дымящаяся пистоль.
Он был в крови.
Она бросилась к нему, но тихое ругательство Флеминга заставило ее остановиться. Похолодев, она на секунду оцепенела, затем резко повернулась к нему.
Макс не убил его. Флеминг, держась за раненую ногу, пытался подняться. Меж пальцев у него текла кровь.
Его остекленевший взгляд бы устремлен на пистоль.
Мари действовала не раздумывая. Стремглав бросилась обратно, чтобы перехватить оружие. Трясущимися руками она схватила пистоль.
Затем встала между мужчинами и направила оружие на Флеминга.
Он, тяжело дыша и прищурившись, смотрел на нее.
– Ну-ка, попробуй, пальни, – поддразнил он ее. – Ты ведь даже не умеешь держать ее.
Мари колотило от страха. Однако она нашла в себе силы ответить.
– Совсем необязательно быть стрелком, – дрожащим голосом сказала она, – чтобы с такого расстояния продырявить вам башку.
Его взгляд скользнул с ее лица на оружие в ее руках и вернулся обратно.
И тут он сделал то, чего она ожидала меньше всего.
Он развернулся и бросился бежать. Прихрамывая, волоча ногу, он ринулся к застекленной двери, что выходила на террасу.
Страшная нерешительность овладела Мари: она не знала, стрелять в него или позволить ему уйти. Никогда в жизни она не покушалась на человеческую жизнь.
Прошло несколько секунд – и проблема выбора отпала. Флеминг исчез.
Сжимая связанными руками пистоль, она повернулась к Максу. Грудь ее тяжело вздымалась; она чуть не падала, не в силах противостоять лавине чувств, разнообразных и противоречивых, обуревавших ее.
Макс лежал в дверях. Он был без сознания.
А она смотрела на него и не могла двинуться с места. Рассудок ее был бессилен перед этой бурлящей лавиной. Она не понимала, что ей делать. Не знала, куда бежать.
Казалось, она не понимала даже, где находится.
В Англии. Она в Англии. В пустынном доме в глуши. А он...
Максимилиан д'Авенант.
Английский лорд, работавший на британские власти.
Гнев и ярость заглушили внезапно все другие чувства. Он похитил ее. Притворился ее мужем. Обманом вторгся в ее жизнь, в ее постель.
Овладел ее сердцем.
Пистоль выскользнула у нее из пальцев. Глухое рыдание заклокотало в горле.
Нужно идти. После всего того, что он сделал с ней, она должна бросить его и бежать. Немедленно. Пока не поздно. Флеминг может вернуться в любой момент. А человек, которому она некогда верила, который некогда был ей мужем, похоже...
Она пересекла холл и опустилась на колени рядом с Максом, не отдавая себе отчета в своих действиях.
Провела пальцами по его сильной шее, нащупала слабое биение пульса. Еще жив. Сколько раз она трогала это тело, как ласкала его... Она старалась не думать об этом, беспощадно загоняя воспоминания за глухую стену ярости.
Но она не могла бросить умирающего человека – кем бы он ни был, пусть даже негодяем, – если в ее силах было спасти ему жизнь.
Его лицо было мертвенно-бледным, светлее его волос, казавшихся при свете звезд серебристо-белыми, одежда была пропитана кровью. Вцепившись зубами в веревку, связывавшую ее руки, она ослабила ее и наконец освободила руки. Они тряслись. Она распахнула на нем плащ, расстегнула сюртук, затем жилет, пытаясь найти след от пули.
И нашла его. Прямо у него на груди.
Он умрет – если она не поможет ему.
Без врача не обойтись. Но прежде всего нужно остановить кровотечение. Надорвав нижний край ночной сорочки, она оторвала от нее лоскут и, сложив его вчетверо, прижала к ране.
Он застонал, его веки дрогнули.
Серые глаза, словно остекленевшие, блеснули в полумраке.
– Мари... – слабо выговорил он.
– Не разговаривай, – велела она, стараясь не смотреть на него, боясь встретиться с ним глазами.
– Флеминг...
– Его здесь нет. Ты ранил его, а потом он сбежал. Выдохнув из себя проклятие, Макс с трудом приподнял голову.
– Уходи... оставь меня... Беги отсюда!
Он попытался оттолкнуть ее руку, но, обессилев, с мучительным стоном уронил голову.
От этого стона – о Боже! – внутри у нее все перевернулось, и слезы неожиданно навернулись на глаза.
– Я не оставлю вас умирать. Память вернулась ко мне, месье д'Авенант. Я знаю, кто я, и знаю, что вы мне не муж. Вы лжец, негодяй, и я... – Она ничего не видела сквозь пелену слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50