— Миледи, это Бернард, он здесь!— Бернард?! — Мартина откинула покрывало и спрыгнула с кровати, подбегая к окну.Она глянула вниз и ахнула. Десятки вооруженных всадников толпились вокруг входа в замок, некоторые из них спешивались и бежали внутрь с факелами в руках. Она услышала топот ног на лестнице и знакомый голос, отдающий отрывистые команды, — голос Бернарда.Подскочив к двери, она заперла ее, потом вспомнила о двери, ведущей в церковь, и заперла ее тоже.— Что происходит, миледи? — закричала Фильда, слыша приближающиеся шаги. — Что ему нужно?— Думаю, ему нужна я, — дрогнувшим шепотом произнесла Мартина.— Матерь Божья, сохрани нас, — запричитала служанка. — Ах, если бы сэр Торн был сейчас дома.Мартина услышала голос Бернарда за дверью: «Вот эта дверь» — и увидела, как поворачивается дверная ручка.— Отоприте, миледи! — заорал он.Фильда перекрестилась.— Что нам делать, что делать, госпожа?!— Ему нужна я, — хладнокровно повторила она, почувствовав, как с этими словами на нее нисходит спокойствие и возвращается присутствие духа. — Ты можешь ускользнуть, Фильда, не привлекая к себе внимания…— Нет! — вскричала служанка. Снаружи принялись колотить в дверь сапогами. — Я не стану убегать. Вам нужно, чтобы я была рядом с вами.— Мне нужно, чтобы ты добралась до Гастингса и привела Торна.Ломиться в дверь перестали, но это была зловещая пауза, потому что удары вскоре возобновились, теперь уже с помощью чего-то твердого, и дверь затрещала.Мартина схватила Фильду за плечи.— Садись на лошадь и мчись в Гастингс. В гавани есть одна женщина по имени… кажется, Нэн…Фильда охнула и раскрыла рот от изумления:— Толстуха Нэн?Мартина кивнула.— Так он оставил вас тут одну, а сам отправился к…Мартина повернула ее, толкая ко второй двери. Под очередным сильным ударом на входной двери появилась трещина.— Найди его, Фильда, и приведи сюда! Скажи ему, что происходит!Еще один оглушительный удар, и дверь слетела с петель. Темные тени с оружием в руках показались в проеме. Глава 23 — Беги! — закричала Мартина своей служанке, и в этот момент солдаты схватили ее и швырнули лицом вниз на кровать. Кто-то придавил ее спину коленом в железном наколеннике с такой силой, что она еле дышала, в то время как кто-то другой завел руки за спину и туго связал толстой веревкой, впившейся в кожу. Одновременно кто-то третий свел вместе ее колени и связал их. Теперь она даже не могла шевельнуться.«Не может этого быть! — Ее била крупная дрожь, глаза были крепко закрыты. — Не может быть, чтобы они осмелились на такое». Ее ноздри затрепетали, чуя запах смазанной маслом стали, кожи, пропитанной потом, и немытых тел. Она могла лишь негодующе, яростно кричать, чувствуя на себе грубые руки и тычки в спину.«Не плачь! — приказала она себе. — Нельзя терять своего достоинства перед этими скотами. Не доставляй им такого удовольствия».Двое подскочили к ней, рывком поставили на ноги и придержали, чтобы она не упала.В свете факела перед ней возник Бернард, со своей обычной холодной змеиной улыбкой. Он один из всех не был вооружен, на нем была черная парчовая туника с золотой тесьмой.— Леди Фальконер, — как ни в чем не бывало произнес он.— Что вам надо? — стараясь придать голосу твердость, спросила Мартина.— По-моему, это ясно и очевидно, миледи. Мне нужны вы.— Вы опоздали. Я уже замужем.Бернард расхохотался, солдаты загоготали, вторя ему.— Не думайте, что я стану просить вашей руки, миледи. — Он сделал кому-то знак рукой, и в проеме появилась фигура отца Саймона с куском пергамента в руках.— Прочтите, — приказал Бернард.Священник поднес бумагу к носу и забубнил:— «Да будет известно, что, пока не доказана ее невиновность, леди Мартина Руанская, или Мартина Фальконер, баронесса Блэкбернская, считается виновной в том, что с помощью заклятий, чар и прочих дьявольских ухищрений совершила следующие вредные, нечестивые и богопротивные деяния, а именно: первое, дышала в рот умершей девочки Эйлис Киркли и тем способом оживила покойную…»— Что? — воскликнула Мартина.— «…Второе, — продолжал Саймон, не обращая на нее внимания, словно ее тут и не было, — лишила мужской силы своих обоих мужей как первого, так и второго, подсыпая им яд в питье и иными способами. Третье, подобным же образом, дала отравленное питье леди Эструде Фландрской и тем лишила ее жизни…»— Это смешно, — возмутилась Мартина.Священник глянул на нее и кашлянул:— «…А также, да будет всем известно, что все эти деяния она совершила по поручительству того, кто именуется Сатаной, или же Люцифером, или Вельзевулом. И что колдунья Мартина Фальконер, прислуживая этому повелителю нечистой силы, отвергла Господа Иисуса Христа, всех святых и саму священную римскую церковь».Мартина смотрела на Саймона, Бернарда, на стоящих вокруг солдат и не верила своим ушам. На всех лицах было выражение серьезности и торжественности. Ее снова заколотило в ознобе.— Я хочу видеть своего мужа.Бернард улыбнулся:— Насколько мне известно, ваш муж сейчас в Гастингсе, и, следовательно, мы не можем исполнить вашу просьбу.— Конечно, — до нее наконец дошло. — Вы знали, что его здесь нет. Знали заранее. А иначе не осмелились бы сунуться сюда…— Совершенно верно, миледи. Мы были в курсе дел в вашем замке. Об этом позаботилась моя добрая леди Клэр. Мартина с отвращением вздохнула.— Клэр! Мне бы следовало сразу догадаться. — Она кивнула на лист пергамента в руках Саймона. — И что же все это означает? Что меня ждет?Отец Саймон свернул документ в трубочку и спрятал под рясой.— Вам помогут признаться в ваших грехах.Спазмы перехватили горло. И когда Мартина заговорила, голос ее дрогнул:— То есть меня подвергнут пыткам?— К сожалению, нет, — ответил монах, — увы, у нас в Англии почему-то не одобряют этот весьма прогрессивный метод, применяемый повсюду на континенте. Но вас допросят, зададут вам несколько вопросов, потом будут судить и признают виновной.Будут судить и признают виновной.— И какое наказание ждет виновного в колдовстве? — спросила она.— Не очень суровое, — небрежно ответил Саймон. — Штраф, может, несколько ударов кнутом… в самом худшем случае изгнание из страны.Она вздохнула с облегчением.— Слава Богу, — вырвался у нее непроизвольный возглас.— Но конечно же, — продолжал Саймон, — к вам это не имеет никакого отношения, потому что вас обвиняют не в колдовстве, вас обвиняют в еретическом колдовстве, в колдовстве с помощью самого дьявола. А наказание за такой огромный грех предусмотрено куда более страшное, чем за простое колдовство, — смертная казнь.— Меня повесят! — выдохнула Мартина.Саймон шагнул к ней, улыбаясь; Бернард сделал то же самое. Оба явно наслаждались ситуацией и ее беспомощностью, играя с ней, как два довольных кота с маленькой мышкой.— Вовсе не обязательно, — сказал Бернард. — Хотя вам, конечно, может повезти и вы будете приговорены к повешению. Но в Англии сейчас есть священники, и отец Саймон один из них, которые требуют, чтобы еретиков сжигали на костре.— Как это принято в более цивилизованных странах Европы, — добавил Саймон.Мартина медленно покачала головой.— Нет, не может быть…— О да, миледи. — Бернард приблизился к ней и взял ее за подбородок, вынуждая смотреть в глаза. — Вам не по душе было стать моей женой, не так ли? И вы решили, что вместе с сокольничим сумели перехитрить меня? Но на этот раз я своего не упущу, так что не стройте иллюзий. Вас признают виновной, а потом вы умрете на костре, медленно и мучительно. Никакая агония не сравнится со смертью в огне, вы уж мне поверьте.— За исключением замужества с вами, конечно же. — Мартина мотнула головой, вырываясь из его липких пальцев.Кто-то из солдат за его спиной весело хохотнул. Бернард обернулся с отвисшей от ярости челюстью, смех оборвался.— Кажется, вы забыли, кто здесь хозяин положения, миледи, — приблизив к ней лицо, прошипел он. — Ну так я вам сейчас напомню.Резко взмахнув рукой, он ударил ее в перносицу эфесом меча. Кровавая пелена поплыла перед ее глазами, боль ослепила Мартину, и она рухнула на колени.— Заткните ей рот кляпом, — приказал Бернард и вышел из комнаты.Мартина потеряла сознание и больше ничего не чувствовала. Она не помнила, как ее выволокли из замка и погрузили, словно мешок с овсом, на чью-то лошадь.
— Проснитесь, милорд! — Голос был женский. Торн почувствовал, что кто-то трясет его, отчего к горлу подступила тошнота.Он повернулся на бок, щуря глаза от света. Он лежал на покрытом одеялом соломенном матраце, упираясь грудью во что-то жесткое… кувшин. Он был в одежде и даже при мече.— Проваливай! — Во рту был такой вкус, словно это и не рот, а пустая гниющая винная бочка.Женщина что-то зашептала. Несколько рук ухватили его и повернули лицом вверх.— Милорд, проснитесь. Это я, Нэн.— Нэн? — промычал Торн. Нэн. Толстуха Нэн. Так, значит, он в ее борделе. Эта мысль вызвала новый приступ тошноты.— Оставь меня в покое.— Оставить вас?! После того, что вы сделали? После того, как любили меня всю ночь напролет? Девочки говорили, что вы еще тот жеребец, но представить такое я даже и не…— Что?! — Торн привстал на локтях, оглядываясь вокруг. Он находился в одной из комнат борделя, грязной и пропитанной запахом греха и пота. Толстуха Нэн и стайка ее полуодетых девиц склонились над ним.Нэн обернулась к остальным:— Что я вам говорила? Уж от таких-то слов он вмиг очухается.Девушки понимающе рассмеялись. Сообразив, что над ним подшутили, Торн немного расслабился. Он молча сел, морщась от жуткой головной боли, и осмотрел девиц, стараясь припомнить, с которой же из них он…— Вы заказали три штуки, и всех их, так сказать, употребили, — сказала Нэн.Девицы захихикали, наблюдая за реакцией Торна, который не знал, то ли гордиться, то ли стыдиться таких подвигов. Но что-то в голосе толстухи заставило его насторожиться.— Так вот, вы заказали еще, но… — Нэн пнула ногой пустой кувшин и рассмеялась, — но успели сделать лишь один глоток и тут же свалились мертвецки пьяным.Шлюхи разразились веселым смехом. У Торна застучало в висках.— Так ты хочешь сказать, что все, что я сделал, это…— А вы сами ничего не помните? — спросила Нэн. — Да, неудивительно. Вы заявились вчера, ревели тут, как медведь, выкуренный из берлоги, велели мне принести побольше бренди и пили, пока не упились в стельку.Рябая Тильда поправила одеяло и положила голову ему на колени.— Да, уснули, как младенец на руках у матери, — мечтательно сказала она. — Это было такое трогательное зрелище.Торну вновь стало плохо, и он подумал, как растрогается эта Тильда, если его сейчас вырвет прямо на нее.— Я хотела дать вам выспаться, но тут заявилась эта баба и…Женщины зашушукались и заохали.— Ну надо же! Они уже дошли до того, что бегают за ним в бордели! Какой мужчина, какая любовь!Мартина? Здесь? Нет, Боже, только не это! Торн попытался подняться на ноги, оттолкнув бросившуюся помогать Тильду. Шлюхи расступились, и он, шатаясь, побрел вниз по лестнице, думая, что скажет ей. И что скажет она, когда увидит его в таком жалком виде.— Фильда, ты? — удивленно воскликнул он.Она быстро подскочила и со всей силы влепила ему пощечину.— Ты негодяй! — В ее глазах стояли слезы. — Ты оставил ее, чтобы прийти к этим… этим…— Все, что он сделал, это напился, — возразила Нэн, спускаясь с лестницы. — А теперь у него жуткое похмелье, так что ты лучше была бы с ним по…— Очень хорошо! Я рада, что ты мучаешься, Торн, — сказала Фильда. — Ты оставил ее одну. Оставил одну!Она принялась колотить его в грудь, заливаясь слезами. Он схватил ее за руки.— Да что все-таки стряслось? Ответь мне! Что-нибудь случилось с Мартиной?Фильда кивнула.— Что?! Что с ней?!Нэн взяла ее за плечо и протянула ей чашу с какой-то жидкостью. Выпив ее, Фильда заметно успокоилась и смогла говорить.— Это все эта сука, Клэр. Не зря она мне так не нравилась. Вечно она путалась под ногами. Как только ты уехал, она тоже куда-то испарилась. Я тогда не догадалась, но теперь понимаю, что она отправилась в Харфорд, чтобы сообщить Бернарду…— Что такое?! Что ты говоришь, повтори!— Миледи… ее забрали. Они примчались ночью, Бернард и его солдаты. Я видела, как они выволокли ее без сознания и уложили на коня. Ее лицо было в крови.— Что-о?!— Она велела мне отыскать тебя и все рассказать.— О Боже! — Он упал на колени, держась за живот.Кто-то поставил перед ним вазу, он схватил ее обеими руками и опорожнил в нее содержимое своего желудка. Заботливые руки убрали вазу и вытерли ему рот мокрым полотенцем. Поднявшись, Торн развязал кошель, высыпал горсть монет в ладонь хозяйке притона и вывалился на залитую полуденным солнцем улицу в сопровождении Фильды.— Я поеду в Харфорд! Сейчас же соберу своих людей и поеду в Харфорд!Она тряхнула его за плечо.— Нет! Она не в Харфорде! Я слышала, как солдаты говорили, что ее повезут сюда, в Гастингс, и будут держать под стражей в Бэттлском аббатстве до суда.— До какого суда? — Он догадался об ответе, прежде чем эти слова слетели с его губ. Конечно, он должен был это предвидеть, зная Бернарда.— Ересь, — сказала Фильда. — Бернард обвинил ее в ереси. Говорят, что епископ решил устроить показательный процесс и наказать ее сурово, чтобы другим было неповадно… О Господи, Торн, они хотят сжечь ее на костре. Сжечь заживо!
— Я побывал в Бэттлском аббатстве, — говорил Торн Мэтью тем же вечером. — Но мне не дали повидаться с ней.— Конечно, а ты чего ждал? — буднично сказал Мэтью. Казалось, он не ведает вообще никаких чувств. — Ты не увидишь ее до суда. Сядь и попробуй собраться с мыслями.Торн покачал головой, продолжая метаться по комнате.— Каково ей сейчас? Ей плохо, она знает, что они собираются казнить ее, сжечь на костре. Господи, Мэтью, неужели они и вправду способны на такое?— В Италии и Франции еретиков сжигали еще сто лет назад. Их имущество при этом конфискуется, часто в пользу обвинителя. Вот почему обвинения в еретическом колдовстве следовало бы тщательно проверять, ведь если люди, подобные отцу Саймону и этому жадному чудовищу Бернарду, получат возможность безнаказанно предъявлять такие необоснованные обвинения, то можешь себе представить, сколько невинных жизней они загубят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49