— Ни там и ни там, — ответила Мартина.Он поднялся с кровати.— Я вовсе не имел в виду…— Нет.Подойдя к ее креслу, он опустился перед ней на колени и, накрыв ее руки своими ладонями, заглянул в глаза.— Вы можете ничего не говорить мне. Вы ничем мне не обязаны. Я спросил просто так, без всякой задней мысли…— Вы считаете, что я ничем вам не обязана?! — Она покачала головой. — Но вы спасли мне жизнь.Он поднес руку к ее лицу и поправил выбившуюся прядь волос. Волосы были прохладными, гладкими на ощупь и тяжелыми.— Решайте сами, что стоит говорить, а что нет, — тихо произнес он, проведя ладонью по ее щеке. — Я не собираюсь выуживать из вас ваши секреты. А то, что вы ничего не должны мне, — истинная правда. Так что то, что произошло на реке, не имеет никакого отношения к тому, что вы хотите мне сказать.Мартина отвернулась.— Но вы ведь не знаете, что именно я хочу вам сказать.Он взял ее подбородок и повернул лицом к себе.— Вы незаконнорожденная дочь барона Журдена.Ее задрожавшие руки и остановившееся дыхание подтвердили его догадку.— Вы знали?!— Не наверняка. Но это было наиболее вероятное предположение. Ведь вы именно это хотели мне сказать? Именно поэтому пришли ко мне?Она кивнула.— Да, и еще затем, чтобы поблагодарить вас. Я решила, что вы должны это знать. Было бы нечестно держать вас в неведении, особенно после того, что случилось днем. Ведь если бы правда обнаружилась после свадьбы, барон остался бы недоволен вами, а это означало бы отплатить вам неблагодарностью за спасение моей жизни.Упоминание о свадьбе вернуло Торна в реальность. Они не имеют права сидеть вот так, наедине, касаясь друг друга. Но он не сделал попытки отодвинуться. Он просто не мог отпустить ее — ему было необходимо сидеть с нею рядом, дотрагиваться до нее. Да и она очень расстроена и нуждается в его утешении, убеждал он себя.Торн вспомнил, как тогда у реки, когда все было позади, Мартина вдруг вся съежилась и нервно задрожала. Она искала глазами Райнульфа, но тот был слишком занят лишившейся чувств Женивой, чтобы успокоить собственную сестру. Тогда он осознал, что ей пришлось выдержать, и захотел обнять ее, успокоить, согреть своим теплом.Его остановило от этого шага только понимание того, что такое поведение вызовет всеобщее неодобрение, несмотря на его лучшие порывы.И если ее сегодняшнее ночное посещение станет известно, это вызовет скандал. И все же он был глубоко тронут ее признанием.— А Райнульф знает, что вы собрались рассказать мне вашу тайну? — спросил он. Мартина кивнула.— Он и сам не хотел скрывать от вас правду, хотя скрыть ее от всех остальных не составило труда, потому что я много лет провела в монастыре, и лишь немногие вообще знали о моем существовании. А потом, когда брат забрал меня в Париж, то просто-напросто представил как свою сестру, и все.— И все решили, что вы ребенок от второго брака Журдена.— Совершенно верно. И никто даже не задумался над тем, что это невозможно, так как вдове Журдена — его второй жене, леди Бланш, — всего двадцать один год.— На три года больше, чем вам, — хмыкнул Торн, чувствуя себя неловко от того, что она рассказывает ему свою тайну, хотя он и не просил ее об этом. — Как все славно сложилось.На ее лице отразилась внутренняя боль.— Райнульф боится, что вы сочтете себя обманутым и возненавидите его за это.Он взял в руки ее ладони и нежно стиснул их.— Я даже не могу себе представить ничего такого, что он мог бы сделать, за что я бы возненавидел его. Это не в его характере, он не способен на хитрость. И я не считаю себя обманутым. Если он и ввел меня в заблуждение, то сделал это из любви к вам, и это полностью оправдывает его в моих глазах.Она посмотрела на него с интересом, в его темных глазах отражалось пламя свечей.— Вы такой же великодушный, как и мой брат.— Это удивляет вас?— Меня все в вас удивляет, — быстро проговорила Мартина.Она вдруг потупила взор, и ее шеки в который раз покрыл знакомый и милый его сердцу румянец. Она взволнованно смотрела на его ладони, накрывшие ее руки.Торн встал, чтобы разрядить возникшую неловкость, и взялся за кувшин с бренди.— Еще глоточек? Я прослежу, чтобы вы не заснули.Она согласилась, и он налил обоим.— Значит, ваша мать была…Он не договорил, рассчитывая, что Мартина закончит его фразу своими, наиболее подходящими, на ее взгляд, словами. Но она молчала, задумчиво глядя в огонь. И хотя любопытство побуждало его задать еще один вопрос, он сдержался, не желая принуждать ее.Торн осушил свою чашу, Мартина сделала то же самое. Она выпила бренди одним глотком, затем протянула ему чашу, чтобы он наполнил ее. Когда он налил ей бренди, Мартина взяла ее обеими руками и сказала:— Моя мать…— Вы можете ничего не говорить мне, если не хотите…— Моя мать была любовницей Журдена.Торн понял, как ей тяжело произносить эти слова. Неудивительно, что ей понадобилась изрядная порция бренди, чтобы собраться с духом. Ведь он наверняка первый человек, которому она решилась доверить свою тайну.— Ее звали Адела, — сказала Мартина. — Ее отец, парижский виноторговец, продал ее Журдену за пригоршню серебра, когда она была совсем еще ребенком. — Она отхлебнула бренди. — Теперь я это знаю. Теперь я знаю все о ее несчастной, загубленной жизни… все… — Мартина осушила чашу. — Когда я оглядываюсь назад и вспоминаю свое детство, точнее, первые десять лет моей жизни, то задаю себе вопрос: неужели это я была такой наивной?.. — Она поднесла чашу ко рту, но там было уже пусто. — …и такой счастливой? Да, я была счастлива. Жизнь казалась мне такой простой и безоблачной… до тех пор, пока я не узнала правды.
Однажды летом, когда ей уже исполнилось десять лет, Мартина заметила, что мать в своих молитвах часто упоминает одно и то же имя.— Мама, — решилась она как-то спросить, — а кто такая Оделина?Адела стояла на коленях перед деревянным сундуком, на крышке которого горели расставленные в шесть рядов чадящие сальные свечи. Она подняла глаза к потолку и сказала:— Оделина — это одна дама, которая уже давно и тяжко больна.У Аделы был высокий голос, как у девочки-подростка. Да она и походила на подростка в свои двадцать пять лет — тонкие руки, маленькая грудь и огромные глаза на худеньком лице. Мартина, унаследовавшая ее прекрасные светлые волосы, ростом и телосложением пошла в отца — была крупнее и казалась старше своих лет.— Значит, ты молишься, чтобы она поправилась?Адела мрачно покачала головой.— Я молюсь, чтобы она умерла.Мартина в изумлении застыла с открытым ртом.— Мамочка, но почему? Ты, наверное, просишь Господа прекратить ее страдания, потому что она мучается от боли?— Нет, — ответила Адела, поправляя оплывающие свечи. — Мне безразличны ее страдания.И тут она произнесла слова, которые перевернули безмятежный мир, окружавший Мартину.— Я прошу Бога послать ей смерть, чтобы я смогла стать женой ее мужа, — сказала Адела. — Леди Оделина — жена твоего отца.Мартина смотрела на мать, ничего не понимая. Она была в растерянности.— Как же так, мама? Разве не ты его жена?!Адела с сомнением посмотрела на дочь.— Если бы я была его законной женой, то не жила бы здесь, вдали от него. Бароны не держат своих жен в маленьких глинобитных хижинах посреди глухого леса. Их жены живут с ними в замках. Ты что, не знала об этом?Мартина только отрицательно покачала головой, не в силах вымолвить ни слова. Для нее отец был прекрасным рыцарем, золотоволосым гигантом в мехах и шелке, который приезжал к ним на своем белоснежном коне всякий раз неожиданно и неизвестно откуда.Он спешивался, Мартина подбегала к нему, сияя от радости. Он брал ее на руки и подбрасывал в воздух, потом крепко прижимал к своей груди и клал ей в руку какую-нибудь чудесную безделушку. Журден Руанский никогда не появлялся без подарков для своей дочурки и ее молодой мамы. Шелковые ленты, крохотные золотые колечки, флаконы с ароматическими маслами, полированные стальные зеркальца в рамочках из слоновой кости, серебряные гребни, расшитые тесьмой туфельки… Их убогий домишко с годами наполнился множеством подобных изысканных и дорогих вещичек.Мартина душой и сердцем любила отца и восхищалась им. Он приносил с собой в их однообразную серую жизнь смех, радость и счастье. Он был таким замечательным. Он был ее папой!А как преображалась мама с приездом отца! Ее огромные и обычно грустные глаза наполнялись лучезарным сиянием, она буквально летала по воздуху как на крыльях, ухаживая за ним: снимала его плащ, развязывала башмаки, накрывала на стол.Отдохнув и поев, он начинал обнимать и целовать Аделу, и Мартину обычно в эти минуты отсылали в лес за хворостом, или поплавать в озере, или, если шел дождь, отправляли наверх, в ее маленькую комнатку на чердаке, в которой она спала по ночам. Там она садилась на свою постель и сидела, прислушиваясь к шуму дождя и странным звукам, доносившимся снизу, — скрипу соломенного матраца Аделы, ее прерывистому дыханию, приглушенным вскрикам и к хриплым стонам отца. Эти звуки смущали ее и немного пугали.— Нет-нет, Мартина, папочка не делает мне больно, — говорила ей Адела после его ухода. — Он просто наполняет меня, понимаешь? Делает меня целой. Кто я без него — всего лишь пустая оболочка.Мартина смотрела, как мать зажигает свечи и шепчет свои непонятные молитвы. Всякий раз, слыша из ее уст имя Оделины, она внутренне вздрагивала.— Мама! Нельзя желать смерти другому человеку. Это почти убийство. Бог может наказать тебя за это! — однажды сказала ей Мартина.Адела поднялась с колен и строго посмотрела на дочь.— Я с радостью соглашусь гореть в аду, лишь бы Господь внял моим молитвам. — Дрожащей рукой Адела скинула на земляной пол догорающие свечи, и они, зашипев, погасли. — За один день, прожитый в качестве законной жены моего господина Журдена, я готова заплатить вечными загробными муками.Мартина в отчаянии выбежала из дома и дотемна бродила по лесу и плавала в озере.В конце лета Адела заказала материал для свадебного платья — много метров роскошного шелка цвета кислых хрустящих яблок, начинающих поспевать поздним летом. Она Долго шила пышную тунику с длинными ниспадающими рукавами. Недели ушли на вышивку и отделку платья бисером. Мартина никогда еще не видела платья, подобного этому.Как-то ранним утром, когда платье было уже почти готово, от Журдена прискакал слуга, привезший запас дров. Он и сообщил им, что леди Оделина скончалась этой ночью, да упокоит Господь ее душу.Когда он уехал, Адела сказала дочери:— Он принес эту весть в тот самый момент, когда я пришила последнюю бусинку на платье. Это хороший знак, счастливое предзнаменование. Оно предсказывает скорую свадьбу, тебе не кажется?Сгорая от нетерпения, Мартина помчалась к озеру умываться и причесываться. Ведь вот-вот приедет отец и увезет их с собой в свой замок.Но прошел день, за ним другой, третий, а он все не приезжал. И его слуги, привозившие им еду, дрова, одежду и прочие необходимые вещи, больше не появлялись.Прошли недели. Мартина чувствовала себя забытой и испуганной. Она так восхищалась отцом, так любила его. В недоумении бродила она вокруг озера. Почему он не приезжает? Почему не присылает своих слуг? Ведь он знает, что им нужна его забота, нужны пища и дрова.Наступила осень. В тот год она была сырая и дождливая. У них кончались запасы продуктов. Мартина ходила в лес собирать коренья, грибы и ягоды. Адела все дни проводила в слезах и молитвах. Было ясно, что эту зиму без посторонней помощи они не переживут.В один из таких осенних дней Адела сходила в ближайшую деревню; вернувшись поздно вечером, она села у окна, забыв о своих обычных молитвах, и долго молча смотрела в темнеющий лес.— Поговори со мной, мама, — взмолилась Мартина. — Что случилось? Что-то с папой? Тебе что-нибудь рассказали о нем? Он болен? Он… он умер? Ну пожалуйста, мама!Но Адела не отвечала. Она безмолвно и неподвижно сидела и смотрела в окно.Когда стемнело, Мартина пошла спать наверх в свою комнатку. Адела так и осталась сидеть у окна, не изменив позы.Спустившись утром вниз, Мартина обнаружила, что матери нигде нет. Ее одежда висела на месте, не хватало только новой светло-зеленой свадебной туники.Мартина обшарила дом и все вокруг, но матери не нашла. Она сходила в деревню, расспросила там об Аделе, но никто из крестьян не видел ее. Возвращаясь домой, она шла мимо озера и вот тогда-то и заметила плавающее на подернутой рябью поверхности воды яблочно-зеленое свадебное платье.Почему мама бросила его в озеро? Оно теперь, наверное, испорчено, а ведь было такое красивое, и мама так долго трудилась над ним. Она вошла в воду и попыталась палкой притянуть платье к берегу, но не смогла. Ее руки ослабли от голода, к тому же казалось, что платье за что-то зацепилось. Услышав за спиной чей-то свист, она оглянулась. Знакомый крестьянин вел в сторону леса быка, запряженного в двуколку.— Помогите мне, пожалуйста, — обратилась к нему Мартина. — Я не могу достать из озера мамино свадебное платье.— Ее свадебное платье? — удивился он. — Интересно, за кого это она собирается замуж?— За моего отца. Барона Журдена Руанского. Глава 11 У Райнульфа от голода засосало под ложечкой. Он натянул удила, придерживая своего коня, и оглянулся на скачущих позади Мартину и Торна, собираясь предложить им отдохнуть и подкрепиться.Яркий день позднего лета был в разгаре. Солнце пробивалось сквозь плотную листву. Они уже проделали добрую половину пути и рассчитывали прибыть в монастырь Святого Дунстана дотемна.Его сестра и друг весело переговаривались. Повернув голову в сторону Райнульфа, Мартина помахала ему рукой.В последнее время, да и раньше, Райнульф не видел свою сестру такой оживленной, полной радости и веселья. Общество Торна явно нравилось ей — очевидно, они сумели преодолеть возникшие поначалу между ними недоразумения и взаимную неприязнь. Жаль, однако, что его друг безземельный. Райнульф инстинктивно чувствовал, что Торн был бы хорошим мужем для Мартины, несмотря на значительную разницу в происхождении: они были схожи характерами и взглядами на жизнь.Райнульф пришпорил коня, отъезжая подальше, чтобы не нарушать их оживленной беседы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49