Мы делаем перерыв в заседании до завтра, до десяти часов утра.
Когда члены комиссии поднялись и вместе с ним удалились через боковую дверь, Коннор повернулся к Беатрис.
– Вы что, совсем спятили?
– Все сработало, не правда ли? – спокойно ответила она, но он заметил, что руки ее дрожат.
– Господи, ведь он же бросил эти чертовы бумажки на пол! – Коннор схватил ее за руку и развернул лицом к себе. – Неужели вы на самом деле думаете, что он рассмотрит ваше предложение?
– Да, думаю. – Беатрис высвободила руку и нахмурилась, глядя на него. – Он взял предложение с собой и, может быть, прочитает его сегодня за ужином. А завтра у него будет...
– Тысяча веских причин, чтобы не выдать вам разрешение. Вы уже утонули.
Беатрис отдвинулась и взглянула на Элис, которая остановилась в нескольких шагах и стояла с таким видом, будто и не слышала все до последнего словечка.
– Нет, не утонула. – Беатрис решительно вздернула подбородок. – Сегодня он пройдется по документам частым гребнем и завтра будет нас поджаривать без пощады... после чего, я готова поспорить, комиссия проголосует за то, чтобы выдать нам разрешение.
– Да? С чего это вы взяли?
– Я увидела это в его глазах.
– В его глазах? Боже праведный! – Коннор провел ладонями по лицу. – Вы – со своей драгоценной женской интуицией – что, действительно считаете, будто можете так легко догадаться, о чем думает этот старый мерзавец? Хорошо, прекрасно, тогда напрягитесь-ка еще раз. – Он придвинулся ближе, приблизил свое лицо к ее лицу и спросил: – Что вы видите в моих глазах?
Беатрис не стала отступать и через мгновение почувствовала, как погружается в эту обжигающую синеву и пробирается сквозь подозрение, возмущение, недоверие – все то, что, по его настоянию, она и должна была увидеть. Но вот для нее открылись другие, глубоко скрытые чувства и эмоции... сильные, обнаженные до предела... Она даже представить себе не могла, что когда-нибудь увидит их в глазах мужчины.
Беатрис внезапно ощутила то, через что пришлось пройти Коннору – отчуждение, детские обиды и желания, трудности в борьбе за становление личности и жесточайший конфликт, который так никогда и не был разрешен. Каждое из впечатлений находило себе место в ее сердце. Она видела собственные проблемы, собственное прошлое в его глазах, и это застывшее мгновение встречи с собственными чувствами лишило ее дара речи.
Коннор тоже ощутил это. Сколько Беатрис себя помнила, впервые она не смогла снова закрыть некие внутренние двери, так долго укрывавшие ее душу от окружающего мира. Одним искренним взглядом он раскрыл перед ней все свои тайны и секреты, но именно она сейчас чувствовала себя беззащитной.
– Ну и что же вы увидели? – сдавленным голосом спросил Коннор.
– Потери. Смятение. Разочарование. Разбитые надежды. – Беатрис заговорила тише. Ее слова скорее напоминали исповедь, нежели наблюдение.
– Именно он несет за все это ответственность. – Коннор тяжело вздохнул. – Он мастер обманывать и подтасовывать факты. Он все устроит по-своему, скорее умрет, но не отступит. И поверьте мне, «по-своему» – значит, он не оставит вам ни глотка воздуха.
Беатрис была потрясена той глубиной обиды и боли, которую ему так удачно удавалось скрывать за бойкими речами и легким ирландским обаянием. Прошла минута, прежде чем она смогла оправиться и ответить.
– Я знаю, это кажется безумием, но вы должны мне сейчас поверить. Он, конечно, тяжелый человек, но все равно с ним можно договориться. Я знаю, вероятность получить разрешение сохраняется.
– Вы хотите сказать – если вы еще немного постреляете глазками, похихикаете и польстите ему?
Беатрис побледнела и отступила, уязвленная и смущенная тем, что ему так легко удалось ее обидеть.
– Мне надо немедленно выйти на свежий воздух, Элис. – Беатрис повернулась, взяла секретаршу под руку и направилась к выходу. – Здесь совершенно нечем дышать.
Коннор в смятении наблюдал, как она удалялась. Стоит ли ему отказаться от всей этой затеи, благо есть веская причина для отказа, или надо притащить Беатрис назад и любым способом заставить ее поступать разумно? Несколько глубоких вдохов и выдохов помогли ему успокоиться и собраться с мыслями, и он вспомнил о приглашении на ужин, которое получил от законодательного руководства демократической партии. Он поспешил по коридору. Как приятно снова оказаться в относительно трезвой и предсказуемой компании политиков! Они по крайней мере понимают ситуацию, когда плавают в океане, кишащем акулами.
Стоя на тротуаре, он смотрел по сторонам, ожидая, когда появится кеб, и, повернувшись, нос к носу столкнулся не с кем иным, как с самим Херстом Эддингтоном Барроу. На мгновение Коннор почувствовал себя так, словно ему нанесли удар в солнечное сплетение.
– Вот ты и приполз назад, – заявил старик. – Я знал, что этим все кончится.
Коннор напомнил себе, что ему уже не двенадцать лет, а дедушка больше не является его всемогущим опекуном. Когда ему удалось сосредоточиться, он поразился, как старик выглядит вблизи. Его кожа пожелтела и приобрела восковой оттенок, под глазами были темные круги, а щеки ввалились. Глаза, когда-то блестящие и серебристо-серые, теперь потускнели, поблекли от возраста; покрытые тонкой кожей руки стали костлявыми. Еще проглядывали черты былого титана, но в целом Херст Барроу выглядел совсем старым и удивительно хрупким.
– Я не приполз и не вернулся назад, – со свирепым спокойствием проговорил Коннор. – Я выполняю свой долг... занимаюсь своим делом... тем самым, которое ты выбрал для меня и к которому подготовил.
– Все такой же неблагодарный и дерзкий. И как я погляжу, по-прежнему держишься за юбку. – Старик ухмыльнулся. – Но по крайней мере вкус у тебя стал получше. Вдова старого Фюрста! Кто бы мог подумать! Скажи-ка мне, мальчик, – его улыбка стала глумливой, – что, черт побери, она в тебе нашла?
– То, чего ты во мне никогда не видел, – сказал Коннор, отворачиваясь. – Мужчину.
Глава 16
Тем же вечером, когда Беатрис и Элис проводили к столику в модном ресторане гостиницы, секретарша поинтересовалась мнением своей начальницы о событиях прошедшего дня.
– Как вы думаете, разрешение все-таки будет нам дано?
– Сомневаюсь, что у них есть французское вино, – с отсутствующим видом ответила Беатрис, уставившись в центр стола.
Элис нахмурилась и попыталась еще раз:
– Как вы считаете, будут новые проблемы с этим стариком?
– С чесноком? Нет, мне не надо с чесноком.
Беатрис действительно в тот момент почти ничего не видела и не слышала. Ее рассеянный вид был результатом расстройства, вызванного ссорой с Коннором.
Элис сдалась и принялась за еду.
Позже, в своей комнате, под обеспокоенным взглядом Элис Беатрис попыталась читать. Буквы, словно маленькие черные жучки, расползались по страницам. Она хотела сделать запись в своем дневнике, но обнаружила, что не в состоянии составить и одного предложения. В десять часов Беатрис с облегчением стала готовиться ко сну – переодеваться, причесываться, собираясь пройти в ванную, расположенную в конце гостиничного коридора. Газовые светильники притушили, и ровно окрашенные стены теперь не казались такими голыми. Но сейчас ничто не согревало холодный воздух в коридоре, и Беатрис дрожала, ожидая, пока освободится занятая ванная комната. Она услышала какой-то звук за спиной и оглянулась.
В нескольких ярдах от нее, скрестив руки и опершись плечом о дверь своей комнаты, стоял Коннор. Его галстук был развязан, воротник расстегнут, волосы слегка растрепаны, а лицо в приглушенном свете казалось сильно загорелым. Когда он подошел ближе, она уловила запах спиртного.
– Вы пили, – заметила она, оглядывая абсолютно пустой коридор позади него.
– Конечно, – с ленивой улыбкой признался он. – Я только что отужинал со своими друзьями-взяточниками и прочими влиятельными, «нужными» людьми... с честными законодателями нашей демократической партии. Мы с ними имеем такое обыкновение – пропустить стаканчик-другой ирландского виски после того, как закончим плести коварные интриги и поделим всю награбленную на службе добычу.
– Что ж, надеюсь, вы с пользой провели время и не зря напились, – проговорила Беатрис, плотнее запахивая халат и придерживая его у горла, стараясь, чтобы не было заметно, как у нее колотится сердце. – И что, вам удалось уговорить ваших драгоценных демократов поддержать наше предложение?
Коннор, казалось, удивился, а потом рассмеялся.
– Черт побери! Вы просто чудо! – Он отошел на пару шагов и оглядел ее с ног до головы. – Вы никогда не расслабляетесь, верно? Никогда не отдыхаете. Вы ни на минуту не забываете, что являетесь воплощением корпорации.
– Это закон, по которому я живу, – задыхаясь, проговорила Беатрис.
Коннор оглядел ее отделанный кружевными оборками халат и тяжелую волну зачесанных назад волос и вспомнил, что скрывается под этими мягкими локонами и пышным шелком. Самое естественное, что он мог сделать, – это сократить расстояние между ними и обнять ее.
– Примите другой закон, – пробормотал он, наклоняя голову.
Как только его губы прикоснулись к ее губам, какая-то блуждающая, неприкаянная часть ее души вернулась на свое место. И с каждым движением его рта, с каждым новым прикосновением восстанавливались прежние силы. Он излечивал, собирал воедино то, что было разрушено, а она и не знала об этом. Беатрис обхватила Коннора за талию, стремясь удержать и его, и те изменения, что происходили в ней сейчас. Потом, не задумываясь о последствиях, она полностью отдалась его поцелую. Стены коридора поплыли, свет и тьма смешались, восприятие реальности ушло куда-то на самый край сознания.
Через некоторое время звук захлопнувшейся вдалеке двери заставил ее очнуться. Беатрис открыла глаза и обнаружила, что это была дверь в его комнату. Она отодвинулась, глядя на Коннора. В лунном свете, наполнившем комнату, он, казалось, весь состоял из серебристого блеска и тени, его глаза сверкали, а лицо потемнело от желания. Не отводя от нее взгляда, Коннор взялся за галстук, потянул его, и тот медленно, порочно соскользнул с его шеи. Это простое движение выражало вопрос, который трудно было задать. Она может остаться или уйти, но если останется...
Беатрис застыла, глядя на кровать с пологом на четырех столбиках. Лунный луч, падавший поперек кровати, создавал четкую линию между светом и тьмой... такую же резкую грань, которую она сейчас должна перейти в душе, в своем сердце. И Беатрис ни за что не смогла бы сказать, где была в этот момент – на светлой половине, стремящаяся в темноту, или в тени, жаждущая света.
Коннор ждал, наблюдая и понимая, что решение, которое Беатрис примет, принадлежит ей, и только ей. То, что она выбрала, подарило ей невиданную раньше свободу. Протягивая Коннору руки, она ощутила слезы на глазах. Он с улыбкой притянул ее к себе. Беатрис подняла голову для поцелуя, но Коннор замер, глядя на нее.
– Имя Беатрис подходит для зала заседаний, но в спальне... Беа? Бетс?
– Биби? – предложила она. – Так звала меня когда-то сестра.
– Биби. – Он усмехнулся. – Мне нравится.
Коннор принялся ласкать ее шею, освобождая от халата. Кружевная ткань легла вокруг ног Беатрис, и она задрожала и покрылась мурашками. Коннор почувствовал ее напряжение и остановился.
– Ты давно ничем подобным не занималась, верно? Беатрис замерла.
– Кажется, я вообще... никогда ничем таким не занималась.
Когда он тихо рассмеялся и приподнял за подбородок ее лицо, Беатрис не смогла посмотреть ему в глаза. Несмотря на то что она знала, как мужчины ведут себя с женщинами в подобной ситуации, она ощущала неудобство, была смущена. Редкие случаи близости с престарелым мужем лишили ее уверенности в том, что она может доставить мужчине наслаждение. А она так мечтала подарить Коннору блаженство. Он заметил, что ее щеки покраснели от смущения.
– Ну что ж, моя девочка, – в его голосе снова послышались мягкие, ласкающие нотки, – значит, нам придется сделать что-то, чего ни один из нас не делал раньше.
Он снял пиджак, а затем расстегнул жилет.
– Для этого не потребуется плеть, хлыст или корабельный штурвал?
– А тебя не разочарует, если мы обойдемся без этого?
– Думаю, что нет.
Коннор подвел ее к платяному шкафу у окна и поставил так, чтобы она могла видеть свое отражение в старом зеркале на его дверце. Потом сам встал позади нее и положил ладони на ее полуобнаженные плечи.
– Не думай ни о чем, дорогая, тебе не будет больно. – Да?
– Я «спою» с тебя всю одежду до последней ниточки.
– Ты... что? – Беатрис хотела повернуться, но он крепко удерживал ее за плечи. – Коннор...
– Ч-ш-ш. Просто стой спокойно.
Он наклонил голову к ее плечу и начал напевать. Там, где он касался ее ртом, возникала легкая дрожь, и кожу начинало покалывать. Когда он дошел до края плеча, то тихо замурлыкал: «Женщины – это ангелы, совсем без крыльев...» К старинной ирландской застольной песне Коннор прибавлял свои слова, подходящие для того, чтобы возбудить нервничающую суфражистку. Он расстегнул ее ночную рубашку и постепенно стянул с одной руки, мягко напевая и скользя губами по каждому кусочку открывающегося тела. Он чувствовал ее взволнованное дыхание и легкую дрожь, когда остановился у локтя. Затем Коннор «спел» одежду с ее другого плеча, и она едва успела подхватить рубашку, чтобы не дать ей соскользнуть с груди. Когда Беатрис отказалась отпустить ткань, он с прежним желанием продолжил напевать сквозь тонкий шелк... опустившись на колени, чтобы пройти вдоль ее бедра... чередуя поцелуи и пение, что заставило Беатрис нервно хихикнуть.
– Стой спокойно, – приказал он.
– Мне щекотно. – Она сильно вздрогнула. – И ты фальшивишь.
– Нет.
– Да.
Он посмотрел на нее, прищурившись.
– Музыка здесь не главное, милая.
– Похоже.
Беатрис поняла, что со своего места он видит ее полуобнаженную грудь, и быстро, зардевшись, скрестила руки. Выражение его лица смягчилось.
– Ты имеешь хоть малейшее представление о том, насколько красива, Беатрис фон Фюрстенберг?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41