– Ничего удивительного, что вы не ездите домой. Ваш дом – поле битвы, ваша семья – порох и человеческая кровь.Бекет резко притянул ее голову к плечу, так чтобы она уткнулась в него лицом.– Вот и понюхайте пороху и крови, мадам. Дышите глубже и не забывайте, что на этом поле командую я.Крепко прижимая ее к себе, он пришпорил Ахерона.Камни с грохотом летели из-под копыт. Плато было ровное, будто нарочно расчищенное для скачки. Ваши родные... Что она может знать? Он вспылил, умом понимая, что в ней нет ни капли злобы. Гнев – да, страх – да, но не искусство найти твое уязвимое место и ударить побольнее. Она не такая, как ее сестрица или дамы, прошедшие выучку при дворе, – у тех когти всегда наготове.– Простите меня, – прошептал Бекет, но ветер унес его слова, прежде чем Катье успела расслышать их.Солнце стояло в зените, когда перед ними открылась долина, обозначившая северную границу графства Геспер-Об. Вдали, на высокой скале, омываемой двумя сливающимися реками, стоял замок маркграфа. Заложенный в год коронации Карла Великого, он вместе с окрестными землями предназначался в дар одному из верных его паладинов.Теперь паладинов нет. Некому сдерживать натиск неверных за неимением оного. Клод и его свита озабочены по большей части альковными интригами.– Петер... – прошептала Катье, вся во власти тревожных мыслей.– Не волнуйтесь, мадам. Ваш сын в безопасности. – Рука у нее на талии, как всегда, вселяла уверенность и утешение.– Почем вы знаете?– Найал и Гарри поехали по северо-восточной дороге, а она вся охраняется нашими войсками. Сын ждет вас. Как мой враг – меня.У Катье трусливо екнуло сердце. Скоро ложь ее откроется. Она почувствовала себя как затравленный зверь.В долину надо спускаться густым лесом, переходить вброд ручьи, объезжать пригорки. Скорей бы конец этой долгой дороге! Но... Со страхом и радостью (в которой не хотела себе признаться) Катье подумала, что им не поспеть в замок до темноты. Значит, впереди последняя ночь наедине с ним...Он тронул поводья и начал спуск.Торн смотрел на удлиняющиеся тени и размышлял. До города часа два. Впереди ревел водопад; над ним высилось небольшое каменное строение. Заброшенная мельница, водяное колесо которой давным-давно сгнило.Когда Ахерон шагом приблизился к ней, Катье приготовилась спрыгнуть.– Подождите. – Торн обвел глазами лес и мельницу, спешился, вытащил из ножен шпагу.– Полковник... – начала она и умолкла, не зная, что сказать.Он взглянул на нее и нахмурился. Потрепал по морде коня и зашагал к старой постройке.Толкнул полусгнившую деревянную дверь, держа шпагу наготове, и вошел.Стало тихо, лишь бурлила в реке вода. Катье нагнулась поближе к черной гриве, настороженно прислушалась. Крик сойки испугал ее, заставил подскочить. От резкого движения Ахерон вскинул голову и заржал.– Тс-с, тихо, – шепнула она и осторожно погладила его по крутой шее.Ахерон недоверчиво покосился на нее, но тут же утих. Польщенная таким признанием, она снова потянулась погладить его: Но вдруг раздался оглушительный треск, и рука замерла в воздухе.– Бекет!Ее крик потонул в гулком всплеске.– Бекет! – Она выхватила из чехла пистолет, мигом очутилась на земле и, разбрызгивая грязь, бросилась к мельнице. – Бекет, где вы?Внутри было темно. Ее поймали за талию сзади, выхватили из пальцев пистолет.– Я здесь, мадам, – произнес возле уха спокойный голос.Она вырвалась из его объятий и дала волю своему гневу.– Я же вам кричу, почему вы не отзываетесь? Думала, вы в реку свалились!– Пока только жернов. – Своим спокойствием он точно дразнил ее. – Но я бы вполне мог последовать за ним.Она повернулась в ту сторону, куда он указал кивком, и увидела огромную дыру в полу. Действительно, даже исполинская фигура Торна могла бы сквозь нее пройти.– Я нечаянно наступил на жернов, а под ним доски прогнили, – объяснил он и прошел на середину помещения. – Так что ступайте осторожно, мадам, если не хотите искупаться.– Но почему вы не откликались?Она уже решила, что потеряла его навсегда, и теперь ужасно на него рассердилась. Правда, он скоро и так уйдет, но только от нее, а не из жизни. Катье вдруг ощутила страшную пустоту внутри.Бекет смотрел прямо перед собой. В последних лучах солнца его профиль казался отлитым из бронзы. Черт бы побрал эту женщину! Он сжал пистолет, заткнул его за пояс бриджей.– Я не хотел огорчить вас. Все дело в том, что я не привык... К вашей заботе обо мне? К вашей тревоге за меня?... к тому, что кто-то от меня зависит.– Что?! – Ее глаза сузились до серых щелочек и, казалось, вот-вот задымятся. – Да пропадите вы пропадом, Бекет Торн! Купайтесь на здоровье в своих черных безднах, мне от вас ничего не надо, кроме простой вежливости!В раздражении она расхаживала перед дверью, и под мягкими подошвами ее башмаков скрипела вековая мучная пыль. Юбки высохли, но больше не топорщились. Бекету нравился такой фасон – обрисовывает ее бедра. Одного их движения довольно, чтобы в жилах у него забурлила кровь.– Я от него завишу! Да отсюда мне ничего не стоит пешком добраться до замка!Она была великолепна в гневе. Такой женщины он еще не встречал. Глядя на то, как волнуется ее грудь, готовая разорвать оковы корсета, Бекет почувствовал жаркое напряжение в паху.Но снова обуздал настойчивый призыв плоти и учтиво поклонился.– Как вам будет угодно, мадам. Но я все же советую подождать до утра.Он двинулся мимо нее к выходу. Катье растерянно огляделась. Скоро совсем стемнеет. Бекет все не возвращается. Она не утерпела и выглянула наружу.– Торн!– Я здесь. – Он бросил ее накидку поверх отвязанного седельного мешка, – Тут в мешке зачерствелая краюха Правда, ее надо полдня размачивать в ручье – иначе не укусишь. А еще огрызок засохшей говядины. Его жуйте коренными зубами. – Он с усмешкой поглядел на нее. – Передние можно сломать, а коренные у вас крепкие.Она вспыхнула от смущения и попятилась, но он удержал ее, набросив ей на плечи ремень от чехла пистолета и всучив мешок с накидкой. Ствол уперся ей прямо в подбородок; пришлось откинуть голову.– Вы что, не в своем уме?Он пожирал ее глазами с головы до ног, и Катье стало не по себе, как будто что-то у нее не в порядке с одеждой. Она невольно опустила глаза вниз, но охапка в руках мешала ей видеть.Она брезгливо поморщилась, вошла внутрь, вывалила все на пол. Затем порылась в мешке, нащупала хлебну корку и вновь появилась в дверном проеме.– Вот вам, англичанин, сами размачивайте свою корку! – с вызовом крикнула она и запустила в него хлебом.Он увернулся, и корка с треском врезалась в дерево. Торн в два прыжка подскочил к ней, одной рукой схватил за плечо, другой за волосы и приблизил к ней разгоряченное лицо.– На этом поле, фламандка, командую я! – прорычал он и придавил ее к косяку.Деревянный угол впивался ей в спину, но она его даже не замечала. Все ощущения сосредоточились на близости сильного мужского тела.– От вас пахнет порохом, полковник. Глаза его опасно сверкнули.– Я разрядил пистолеты. Не хватало, чтоб вы лишились чувств, пытаясь застрелить какого-нибудь бродягу. – Он отступил на шаг; под каблуком хрустнула ветка. Усталости после целого дня пути как не бывало. – Падать без чувств в присутствии разбойников неблагоразумно.– Негодяй! – Катье мотнула головой, не чувствуя боли от рвущихся волос, что зацепились за шершавый косяк.Она приподняла юбки и вошла в холодный, пропахший плесенью сарай. Пистолет в чехле все еще свисал с шеи и волочился по обсыпанным мукой половицам. Она отшвырнула его.– Вы – негодяй! Оттого-то, наверно, я и не падала без чувств в вашем присутствии.– Все впереди, – откликнулся он от двери.Катье подняла накидку, собираясь вытряхнуть, но тут до нее дошел смысл его слов. Она круто обернулась к нему, прижимая к груди накидку и стараясь унять внутреннюю дрожь.Торн взялся обеими руками за притолоку, точно Самсон, подпирающий своды храма. Они смотрели друг на друга; молчание все больше затягивалось. Потом он пошатнулся, ударил кулаками в дверную раму.– Пойду раздобуду что-нибудь поесть, – глухо проронил он и скрылся.Катье сжимала и разжимала вцепившиеся в накидку пальцы. Таящееся в его словах обещание туманило ей мозг. Она уже смирилась с путешествием в одном седле, но теперь он посулил новое путешествие, которое Филипп только начал и которое завлечет ее дальше, чем когда-либо.– Нет, – прошептала она во мрак мельницы. – Ничего не впереди. И никогда этого не будет. – Она отпихнула ногой пучок соломы, притопнула каблуком. – У меня один путь – к спасению сына. А сердце мое останется... – голос изменил ей, она еще сильнее скомкала шерстяную ткань, – останется на месте.Пока Торн отсутствовал, она как следует вымылась, словно в надежде соскрести тревогу и смятение с души. Прибираясь в помещении, наступила на трухлявую половицу и тут же испуганно отпрянула.На землю уже спустилась ночь, когда Катье сквозь шум водопада расслышала посторонний звук и оглянулась. Бекет стоял в проеме черной тенью на фоне луны, едва появившейся над холмами.В глазах необычная настороженность. Он положил перед ней хорошо ощипанного тетерева, снял мундир, расстегнул камзол и, опустившись на колени, начал разводить в очаге огонь. Его пальцы слегка коснулись пола, откуда она тщательно смела плевелы и муку.– А вы неплохо потрудились, владелица замка.Он улыбнулся, а может, это ей почудилось в темноте.Немного спустя Катье уже глядела на огонь, уткнувшись подбородком в колени, а от запаха жарящейся дичи сосало под ложечкой.– Так бы и съела его целиком, – выдохнула она, пожирая глазами тушку, насаженную на самодельный вертел. Потом чуть наклонилась и потянула носом. – После сыра и черствого хлеба всякая пища покажется райской.Торн примостился возле каменного углубления перед очагом и поддерживал огонь; на лице его плясали оранжевые блики.– Вы нетерпеливы! – (Теперь он уж точно улыбнулся.) – Владелицы замка так себя не ведут.– Ведут, если умирают с голоду.Он потянулся, подвинул к себе мешок, вытащил нечто похожее на белесый камень и подкатил к ней по полу.– Вот, подкрепитесь немного. – Он усмехнулся уголками губ.Катье со смехом подняла кусок говядины и взвесила его на ладони.– Ее нарочно обрезали в форме булыжника?– Она и на вкус как булыжник. – Торн отобрал у нее засохшее мясо, его пальцы слегка пощекотали ей ладонь. – Но фуражиры народ запасливый, так как знают, что если вернутся с пустыми руками, то эту пустоту им придется есть. – Он забросил кусок в дальний угол мельницы, и тот, угодив в пролом, шлепнулся в реку.Она медленно согнула пальцы, пытаясь сохранить на ладони тепло его прикосновения.Луна сияла высоко в небе. Катье удовлетворенно поглядела на кучу обглоданных костей. Тетерев и впрямь оказался райской пищей – пальчики оближешь. Она снова сидела у огня в своей излюбленной позе – обхватив руками колени. Торн устроился чуть поодаль и тоже смотрел в огонь. Катье силилась прочитать выражение синих глаз, но не сумела.– Вы давно служите? – Она с опаской покосилась на него: как бы опять чем-нибудь не задеть.Лицо окаменело, глаза неподвижно уставились в огонь, но голос звучит подчеркнуто спокойно.– Смотря как считать... Я второй из трех сыновей. К восемнадцатилетию отец купил мне полк. Но я не чувствовал призвания к воинской службе и болтался по Европе, пока война не стала неизбежностью. Лондон, Париж. Потом Вена...Он пробежался обеими руками по волосам, нетерпеливо сорвал стягивающую их черную ленту. Длинные темные пряди волнами рассыпались по плечам. Наблюдая за ним, Катье вдохнула разогретый воздух, и жар охватил ее нутро.– Вена, – тихо повторила она. – Лиз говорит, это очень красивый город.Он бросил на нее взгляд, от которого ей стало неуютно.– Наверняка ваша сестра чувствовала себя там как дома. В Вене много женщин, подобных ей. – Он сжал кулак. – Очень много.Шум водопада будто служил завесой от внешнего мира, а внутри Катье почувствовала гнетущую тоску и призналась себе, что это ревность. Много женщин. И кто ее вечно за язык тянет?– Вы говорили про службу, – шепотом напомнила она. Бекет нахмурился, задумчиво потрогал царапину на виске.– Вам не исцелить всех ран, владелица замка. Смешно и пытаться.Его слова задели ее за живое. Какая-то сила подбросила ее с пола.– Наверно, я смешна, полковник, – проговорила она, судорожно обхватив себя за плечи. – Наверно, я дура, но мне почему-то не все равно, когда человеку больно. Меня так и тянет облегчить эту боль. Наверно, я была дурой, когда подкладывала мужу травы под подушку, чтобы он спал спокойнее. А что толку? Меня же не было с ним рядом в Рамилс! Да, я была дурой, когда полоскала его рубашки в розовой воде, когда топила очаг яблоневым деревом и при нем зажигала только восковые свечи. Я посылала ему в Италию овес для лошадей, а в Баварию молотый перец – там, говорят, мясо несвежее... Но оказалось, мои старания были напрасны, коль скоро не смогли уберечь его от пушечного ядра.Торн подошел и разжал отчаянную хватку ее рук на плечах.– Мадам... Простите, я не хотел... Должно быть, вы... очень любили мужа. – Он, казалось, вырывал из себя слова клещами.– Нет! – Катье оттолкнула его руки. – Нет! Я совсем его не любила! Даже когда родила от него сына, и то не полюбила. Вы верно заметили: смешно было и пытаться.– Но вы как будто вините себя в его смерти. А что вы могли поделать? Он был солдат и знал, на что идет.– Как вы, да? А вы когда-нибудь замечали, что кто-то стирает вам рубашки? И если ядро пробьет это мягкое полотно, я снова ничего не смогу поделать, да?– Катье, перестаньте!– Почему? Неисцелимые раны?В висках стучал гнев. На него, на солдата, который не подпускает ее к себе, когда она хочет сделать то единственное, что умеет, – перевязать ему раны и снаружи, и внутри.– Да что вы знаете об исцелении? – крикнула она. – Вы даже себя не можете исцелить! Или не хотите!– Мадам... – В голосе Бекета послышалась угроза, но Катье было уже не остановить.– Я не любила его... Но мне было не все равно, что с ним станется. Он отец моего ребенка, и я о нем заботилась как умела. Вам понятно, что это значит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39