– Мои демоны слишком страшны, мадам. А вы лечите мои раны, и ваша забота выкачивает из меня мою ненависть.– Это так плохо? – спросила она.Его овеяло зимним холодом. Душа затягивалась черной пеленой льда, что всегда ограждала его муки, скрывая их от чужих глаз.– Мне Нужны мои раны, моя ненависть. Кроме них, у меня внутри ничего нет.– Так в ваших жилах течет не кровь, а ненависть.Он едва не улыбнулся, но ледяной покров был уже слишком плотным.– Презренная ненависть воспламеняет вашу душу, словно ведьмино проклятие? Нет! Я не верю.Он рывком привлек ее к себе, так что их лица почти соприкоснулись.– Да, черт возьми! Именно так, мадам. Я весь в этой ненависти. Остальное умерло в темнице Тимишоары. Отнимите у меня мою ненависть, мою жажду мести – и ничего не останется, кроме тряпья и гнилой соломы.– Нет. – Она отодвинулась. – Вы же человек, вы можете освободиться от своих демонов.– Свобода... Свободу я получу только со смертью Эль-Мюзира. – Бекет знал, что лицо у него сейчас каменное, а глаза ничего не видят, но это уже не имело значения. – Мой демон ждет меня. К нему я еду в Геспер-Об. Вот и все. Глава X Чересчур яркие краски вокруг были признаками сна. Он поморщился. Пальцы поскребли каменный пол пещеры и сжались в кулак, но он не чувствовал своей руки. Потому что весь был переполнен запахами влажного весеннего леса в окрестностях Вены.– Скорей , Бек ! – окликнул Кестер , и его небольшая быстрая лошадка вырвалась на поляну. (Бекет смотрел , как младший брат разворачивает ее вспять.) – Ну , пошевеливайтесь! Бекет засмеялся счастливым смехом. – Эй , ты , осел! Хватит тебе глотку драть. Так никогда волка не затравишь! – И снова засмеялся – от полноты чувств. Как прекрасно быть молодым и радоваться жизни! Он притянул к себе темноволосую женщину , что скакала рядом , хотел поцеловать , но она оттолкнула его руки. – Ты ж е меня бросил , Бекет. Или забыл ? – процедила она сквозь зубы. – Всем уже известно , что гордый английский мальчишка бросил маркизу де Ви ор . – Должно быть , я несколько рассеян , – беззаботно отозвался он , снова притягивая ее к себе , – Но ведь ты можешь многому научить меня. Она резко отодвинулась и обожгла его взглядом. Между ней и этим двадцатилетним сосунком пятнадцать лет разницы , а искаженное злобой лицо добавило ей еще добрый десяток. – Глупец! – Она взмахнула хлыстом. Губы сжались в жесткую складку ненависти. – Что ж , я дам тебе последний урок. И ты его запомнишь на всю жизнь! Он перехватил ее кисть , и они очутились на залитой солнцем поляне. Темно-каштановые волосы вдруг засияли золотом , а карие глаза поменяли цвет на серый , с искорками расплавленного серебра. Черты смягчились , кожа стала алебастровой с перламутровым оттенком. Ее красота ошеломила его , он даже позабыл о ненависти в голосе этой старой карги. Кровь жарко заструилась по жилам. Он почти ссадил золотую красавицу с седла , прижал к своему бедру и , не дав ей сказать ни слова , заткнул рот поцелуем. Они въехали в тень , и в своих объятиях он снова обнаружил маркизу. Растерялся , разжал руки , она вырвалась вперед , хлестнула кнутом воздух и , уносясь , крикнула: – Ты гонялся за волком , Бекет Торн! А нашел дьявола! Чудовищные , нечеловеческие крики послышались слева и справа. Маркиза расхохоталась , со всей силы ударила коня и повернула обратно по той же дороге. Крики вокруг него стали отчетливее , и он расслышал слова. Турецкие слова... Катье, вздрогнув, проснулась. Застыла в темноте, подложив одну руку под голову вместо подушки, а другую невольно протянув к Торну, спящему неподалеку. Костер погас, и отовсюду ее обступала сырость.Глубокая ночь. Дождь стал потише. Рядом раздался хриплый крик. Катье почувствовала, как он стиснул ее руку, будто ища в ней спасения.Тори судорожно выдохнул, словно бы его ударили, и еще сильнее вцепился в руку. Они нарочно легли подальше друг от друга, но, видимо, во сне он инстинктивно придвинулся к ней.– Полковник Торн, – прошептала она, – проснитесь! Его пальцы внезапно похолодели, и она потерла их, согревая.– Кестер! – крикнул Торн. – Назад, Кестер! Засада!– Полковник! – позвала Катье уже громче, испуганная его отчаянным голосом. Потом подползла, стала трясти его за обнаженное плечо. (Надо же , весь в испарине!) – Проснитесь, полковник! Это всего лишь сон!Он вывернул ей руку и опрокинул на себя, придавив к груди.– Полковник Торн! Это я, Катье! Проснитесь же! Вам снятся кошмары, а я вас бужу.Бекет рывком сел, еще не соображая, что происходит, попробовал спрятаться за свой ледяной покров. Но тот словно бы отошел куда-то, как воспоминание о давно минувшей зиме.– Вам это удалось, – пробормотал он хрипловатым со сна голосом и выпустил ее руку. – А может, я все еще сплю, – добавил он, и пальцы потянулись к ее волосам. Медленно потерся лицом о гладкую кожу ее щеки, и дыхание сразу участилось.– Полковник, вы... – запинаясь, прошептала Катье. – С вами все в порядке?Хотелось поцеловать эти губы, всей плотью зарыться в ее нежность, в ее заботу... Он отшатнулся, но тут же вновь прижал свой горячий лоб к ее прохладному.– Что вы делаете со мной, сильфида?Она скорее почувствовала, чем увидела, как он поднялся на ноги. Что-то едва заметное коснулось ее волос, потом исчезло.– Меня зовут Бекет.Имя повисло в воздухе, и Катье глубоко вдохнула, точно пытаясь втянуть его в себя. Бекет. Поодаль плескалась вода: он умывался. Катье кожей ощущала дрожь его страсти и дьявольские усилия сдержать ее. Она положила руку на живот в самом низу; пальцы комкали край рубашки. Что же так тянет внутри? Так болит и ноет в предвкушении чего-то неизведанного?– Вы меня пугаете, – сказала она в темноту. (Он замер на том краю пещеры.) – Все в пас меня пугает. – Она подтянула колени к груди. – Но иной раз... мы едем вместе по лесу, я чувствую вашу руку, такую твердую, уверенную, а мое плечо упирается вам в грудь... Тогда... Боже Всемогущий... тогда мне ничего не страшно.Катье покрутила головой, отгоняя прилипчивый туман. Прежде она думала, что ее пугает чернота в его глазах. Или воинственный нрав. Или непонятная, чужая душа англичанина. И лишь нынче ночью поняла: нет, она боится совсем другого.Боится его страсти.В глубокой тьме она чувствовала его приближение. Он опустился на колено, приподнял ее подбородок, провел пальцами по губам.– Вы же были замужем. То, что... происходит между нами, не может быть вам внове.Она мягко отвела его руку. Не может быть вам внове... Слова звенели у нее в ушах. Он поцеловал впадинку между ее большим и указательным пальцами. Это как небо , хотелось ей сказать. То , что происходит между нами , это как небо для человека , долго прожившего в темноте. – Я была замужем, но...– Но ваш муж был всегда спокоен и ласков, – закончил он. – И постель была мягкой, и в комнате уютно и тепло. – Голос его стал громче, жестче. – А во мне ничего этого нет, мадам. Ни спокойствия, ни мягкости, ни тепла.Он скользнул губами по ее щеке. Катье затаила дыхание; перед глазами будто сверкали дальние зарницы.– Я назвал себя человеком, которому свойственно испытывать голод. Это ложь. Я – зверь. Господи Иисусе, у меня все нутро горит! Когда я целую вас... нет, когда мой рот завладевает вашими губами, я чувствую ответный голод, чувствую, как ваша плоть... – быстрым, почти грубым движением он скользнул по ее рукам – вниз-вверх, – вот тут под кожей... И вас он мучит, этот голод, я знаю. Но вы были женой рыцаря. Привыкли к мягкости, к учтивому обращению. – Он крепко-крепко прижал ее к себе. – А мне мало ваших поцелуев. Я хочу вас так, что сердце вот-вот вырвется из груди. Хочу взять – не мягко, не учтиво, а всю, целиком. – Он выпустил ее, покачался на месте из стороны в сторону и встал. Подошел к выходу, высунул голову под дождь и втянул ее обратно. – Нет, я не позволю зверю себя одолеть. Ниг adam . Я человек. Господи Иисусе, человек!Слова вспыхнули вместе с молнией и как молния. Он бросил взгляд в глубину пещеры, лицо внезапно потемнело, и в нем отразилась, боль мятущейся души. Потом отвернулся и вышел наружу.Катье скрючилась возле остывшего костра, широко раскрытыми глазами глядя в ночь. Когда же заря? Где солнце, которое рассеет это беспросветное отчаяние?– Бекет! – всхлипнула она.Как долго его нет? Час? Два? Где-то в темноте тоскливо заржал Ахерон – звук поглотили высокие мрачные своды.Пусть он придет, безмолвный, замкнутый, свирепый – не важно. Был бы здесь. Пусть говорит и делает все, что хочет, лишь бы не оставлял ее наедине с грызущими сердце и мозг сомнениями. Она зябко передернула плечами. Может, потому солдаты рвутся в бой? Чтобы в пылу схватки заглушить душевные муки?Она с трудом удерживалась от крика: Бекет , вернись! Помоги мне! Жизнь моего сына в руках чудовища! Я солгала тебе , я видела твоего Эль-Мюзира в Серфонтене , узнала его и все-таки солгала! Скачи к своему дьяволу , если ничто иное не может исцелить твоих ран! Она застонала. Нет! Чтоб сильное страстное тело безжизненно распласталось на земле? Чтоб навсегда погасли эти бездонные синие глаза?– Нет! – крикнула Катье.Ощутив каплю на руке, она испуганно вздрогнула.– Видно, не только меня мучают кошмары, – послышался над ней глубокий спокойный голос, в котором не было и следа недавней ярости.Торн подхватил Катье на руки, прижал к своей мокрой груди.– Здесь вам будет уютнее, – сказал он и опустил ее на мягкое ложе из листьев.Она удивилась, когда он лег рядом, устроив ее голову у себя на плече и обнял – ласково, успокаивающе.– Часа через два рассветет, станет сухо и ясно, и дорога покажется легче. – Он погладил ее волосы. – А до той поры спите, владелица замка.Когда она проснулась, снаружи было сухо и ясно – точь-в-точь как обещал Торн. Катье увидела, что он уже оседлал коня и готов к новой скачке.– Bon matin, мадам, – произнес он с легким поклоном. – Тронемся, как только вы соберетесь.Его взгляд указал ей на струйку воды и на висящее платье.Катье покраснела, вспомнив о близости, что возникла между ними нынешней ночью. Теперь она спрятана в мешок вместе с оббитыми кружками.– Bon matin, полковник Торн. – Она прошла к воде и прикрылась еще не просохшей атласной юбкой. – Я соберусь через минуту.Солнце еще не выглянуло из-за холмов, когда они были в седле. Катье поймала себя на мысли, что ей составляет все меньше труда приноровиться к движениям его бедер и мышц могучей груди. Чтобы отвлечься, она стала разглядывать пейзаж. Чисто умытый лес предстал во всем великолепии. На темно-зеленых листьях буков вспыхивали под первыми лучами крошечные алмазы.Они остановились, напились из чистейшего горного ручья, доели оставшиеся с вечера сыр и хлеб и снова забрались в седло. Природа менялась по мере того, как они подъезжали к границам Брабанта. Геспер-Об встретил их менее пышной растительностью и довольно ровными плато вместо скал и холмов. Правда, после вчерашнего ливня все они были изрезаны извилистыми ручейками.Они сделали привал под одиноким дубом посреди каменистой площадки. Катье завернулась в накидку, отныне ставшую напоминанием о мерзкой клевете Рулона. Не хотелось ей вспоминать и собственную ложь.Они с Торном говорили мало, больше обменивались вежливыми, ничего не значащими фразами. Спали далеко друг от друга, так чтобы во сне даже рукой нельзя было дотянуться.Перед рассветом снова тронулись в путь, и опять твердая рука легла на талию, а мужская грудь предлагала свое надежное покровительство.Узенькая тропка вела к водопаду, что разбивался внизу о плоские камни.– Осторожно, – сказал он и обхватил ее покрепче. Когда они проехали, она смахнула брызги с платья.– Кругом вода, куда ни глянь. В Англии тоже так?– Да, сыровато. Во всяком случае, насколько я помню.– То есть? – Катье с полуулыбкой обернулась к нему.– Неужто с зимы ваша память так притупилась? Или вы не возвращаетесь домой зимовать?– Домой... – повторил он таким тоном, будто ему это понятие незнакомо. – Нет, я не возвращаюсь домой. Раньше стоял в Гааге на зимних квартирах. Пока не продал свой полк. Теперь зимую, где зима застанет.– А в Англии не застает?– Нет.Она опять увидела на лице Бекета окаменелое выражение.– Почему?Глаза его были устремлены не на нее, а на тропинку впереди. На солнце их синева казалась более светлой и все же непрозрачной, непроницаемой. Катье почувствовала, как сжались в кулак его пальцы, и ей почему-то стало не по себе.– И впрямь почему? Разве вы еще не поняли, мадам, что я солдат. Моя судьба на поле брани, а не в теплой постели. Я не привык, чтобы утром один лакей подавал мне горячий шоколад, а другой – газету с последними сплетнями лондонской «Кофейни».– Многим нравится эта презренная жизнь, – заметила она. – Филипп тоже был солдатом, но я всегда подозревала, что он тоскует по роскоши, в которой вырос.– Я не сказал, что эта жизнь презренна. Просто она не для меня.– А как же семья? Наверняка ваши родные... Ваши родные... – Бек! – донесся голос из черноты его прошлого. – Бек , боль скоро пройдет. Я чувствую , она уже покидает меня. Скажи отцу , что я не сумел сторговать того жеребца. Оркни уперся и не хочет с ним расставаться... Все , уже не болит , Бек. Я вижу свет. Прекрасный свет... Убей его за меня , Бек. Поклянись мне. Поклянись , что убьешь дьявола. А , Бек? Ты где? Лицо Торна превратилось в маску. Рука схватила ее за горло, и ребро ладони уперлось в подбородок.– Вы задаете слишком много вопросов, мадам.В бездонной синеве что-то сверкнуло, как сапфир на солнце или глаза хищного зверя в свете факела. Она содрогнулась.– Лучше расскажите о вашей семье, – раздельно вымолвил он. – О вашем муже. О том, как, просыпаясь рядом с вами, он требовал горячего шоколаду. И жену.Слова обожгли ее, точно кнутом.– Пустите меня, – прошипела она и стиснула руку на его запястье, ощутив ладонью рубцы от оков. Конечно, в силе ей с ним не сравняться, но се тоже не так-то легко сломить. – Пустите меня, англичанин! Моя семья – не ваша забота!– А моя – не ваша, фламандка.– Да у вас небось и семьи-то никакой нет, – бросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39