Поверьте, вы и без того прекраснее всех девушек, которых я встречал в своей жизни. И способнее.
Бедняга Чарли! Он-то хотел сделать комплимент, сказать, что Одри гораздо приспособленнее к суровой жизни, чем ее ровесницы из далекой Джорджии, но она истолковала его слова по-своему. Одри неожиданно выпрямилась, врезавшись при этом головой в подбородок Чарли.
У него искры посыпались из глаз.
Одри потерла рукой ушибленный лоб, затем потерла подбородок Чарли. Чарли напрягся от ее прикосновения, но Одри, казалось, и не заметила этого.
– Простите, Чарли… то есть, мистер Уайлд, – сказала она. – Я не хотела вас ударить. Но вы сами виноваты.
– Я виноват?
Она убрала руку, и Чарли принялся самостоятельно массировать ушибленное место. “Однако крепкая же у нее голова!» – подумал он при этом.
– Вы, конечно, очень добры, мистер Уайлд, но, право же, я не заслуживаю таких слов. Да вы и сами думаете обо мне иначе, чем говорите.
– С чего вы взяли?
– А разве не так? – усмехнулась Одри. – Вы – человек воспитанный и хотели сделать мне приятное, но при этом солгали, я же знаю. Не могло вам нравиться то, как я вела себя прежде. Я же совершенно невоспитанная девушка, неотесанная, деревенская. Куда уж мне до настоящих леди!
– Но поверьте, мисс Адриенна, нет ничего лучше… Она приложила пальцы к губам Чарли, призывая его к молчанию.
– Нет, не говорите больше ничего, мистер Чарли Уайлд, или я нарушу свое слово и поцелую вас.
– Вы правда… хотите?
– Очень, – кивнула Одри, не отводя пальцев от его губ. – Хотя и знаю, что вам это неприятно.
– Неприятно? – поразился Чарли.
– Конечно. Какому джентльмену может понравиться девушка, которая сама падает в его объятия? Которая сама лезет целоваться?
Искушение становилось не просто сильным, а совершенно невыносимым. Их разговор распалял Чарли с каждой секундой, с каждой новой фразой.
– Сама, сама, разве не так? – сорвалось с языка Одри, и Чарли немедленно вспомнил про Минни Мейфилд. Та говорила точно с таким же акцентом и похожим выражением на лице.
Память тут же перенесла Чарли на много лет назад, в милую старую Джорджию. Он снова увидел себя лежащим в стогу сена с Минни Мейфилд, женой старого Мейфилда. Старику уже перевалило за восемьдесят, а Минни не было и двадцати. Ее выдали замуж только для того, чтобы не упустить имущества Мейфилда, – какая уж там любовь! А Чарли было тогда всего-навсего семнадцать, и молодая кровь его бурлила в жилах.
Кстати, в первый раз Минни отдалась ему именно после танцев, на которых он играл “Лесной квикстеп”. И тогда, прямо в сарае старого Мейфилда…
Нет-нет, это слишком опасные воспоминания. Особенно в такой напряженный момент.
– Конечно, – донесся до него голос Одри, – какому же джентльмену может понравиться такая девушка?
– Любому, – брякнул Чарли. Одри расхохоталась в ответ.
– Ну, уж вы скажете, мистер Уайлд! – Она отступила назад и добавила с явным сожалением: – Но, признаюсь честно, мне нелегко держать себя в узде. Особенно после “Лесного квикстепа”. В этой музыке есть что-то такое, что разжигает кровь.
Тут уж Чарли не выдержал и спросил:
– Так, что голова начинает кружиться, а ноги – дрожать?
– Точно. Именно так, – прошептала Одри и снова прижалась к груди Чарли.
Он застонал и медленно опустился под яблоню, на теплую землю.
Потом Чарли целых три дня старался держаться подальше от Одри и сходил при этом с ума. Чтобы не пропасть окончательно, он с головой ушел в работу. Починил ставни, подправил стойла в конюшне, привел в порядок простреленный шерифом буфет, вставил новое стекло – одним словом, трудился все дни напролет. Он и в город успел съездить, чтобы помочь Пичи Джилберту починить школьную крышу.
Но, несмотря на все уловки, Чарли все равно не мог избежать встреч с Одри, тем более что она появлялась перед ним всякий раз нежданно, без зова, и тогда он только опускал глаза и вздыхал. Он старался не смотреть на Одри, потому что иначе страсть могла бы перехлестнуть через край, и Чарли не удержался бы от того, чтобы не расцеловать свою красавицу, не утащить ее на сеновал и… И тогда случилось бы непоправимое. Тогда Чарли стал бы куда более страшным преступником, чем мог его представить себе даже Фермин Смолл в своем полицейском бреду.
Нет, если уж и суждено Чарли погубить свою душу, то пусть эта гибель ограничится кражей одних только рубинов. Украсть при этом еще и веру в людей у такой девушки, как Одри, – это, согласитесь, было бы уж слишком.
Рубины, проклятые рубины. Мысль о них не покидала Чарли.
Конечно, почти все его друзья обзавелись работой, но ведь это была временная работа. Кто знает, сколько это продлится? Да, они все вместе – первоклассный оркестр. Но кому нужен такой оркестр в каком-то занюханном Розуэлле?
Но самая большая беда даже не в этом. Ведь рано или поздно обнаружится, что именно они были причастны к тому ограблению в Арлетте. Либо тетушка Пэнси заявится в Розуэлл, либо кто-то из парней случайно проболтается – всякое может случиться.
Нет-нет. У них один выход – добыть эти камешки и поскорее убраться отсюда, подальше от Розуэлла.
Мысль о предстоящей краже изводила Чарли. До чего же не хотелось ему возвращаться на скользкую дорожку после тихого житья-бытья на ферме этих милых леди Хьюлетт, после возвращения – пусть и на короткое время – к самому любимому в жизни занятию – музыке! И что с того, что обе попытки ограбления окончились для них неудачей? Попытки-то были? Были. А значит, все они – преступники, и он, Чарли, самый главный из них.
Однако жизнь текла своим чередом, и наконец настала великая среда – в это утро на ферме Хьюлеттов собиралась Дамская литературная лига славного города Розуэлла. Оркестр был наготове задолго до начала их заседания. Все парни явились подтянутыми, выбритыми, в своих лучших костюмах – у кого что сохранилось за время их скитаний.
– Эх, нам бы сейчас нашу старую униформу, – мечтательно сказал Харлан Льюис, отряхивая пылинку с наглаженных брюк.
– Я свою потерял, когда мы попали в окружение. Тогда, в шестьдесят четвертом, – уныло заметил Пичи Джилберт.
– Со временем у нас с вами будут еще концертные костюмы, парни, – солгал Чарли для поддержания боевого духа.
Все, включая Харлана и Лестера, посмотрели на него с надеждой, безоговорочно веря каждому его слову, и от этого Чарли стало не по себе.
– Темно-синие, а, Чарли? С серебряными пуговицами, – мечтательно протянул Фрэнсис Уотли. Когда-то он прослужил в Америка-Сити пару лет в должности помощника шерифа и с тех пор сохранил приверженность к полицейской форме.
– Темно-синие? – поморщился Джордж Олден. – Ты что, Фрэнсис, хочешь походить на мордоворота с бляхой? Нет, лучше коричневые, с золотым шитьем.
– Коричневые? – подал голос Харлан. – Мрачновато, по-моему.
– Хорошо, – вступил в разговор Пичи. – Пусть не коричневые. Тогда с рыжиной. Как ржавчина.
– Ржавчина? – удивился Харлан. – Да ты что, Пичи, разве мы водопроводчики?
– А ты представь, – продолжал настаивать Пичи. – Такие, знаешь… с оранжевым отливом.
– Нет, парни, – снова взялся за свое Джордж Олден. – Все-таки темно-синий – это здорово.
– Ладно, ребята, – сказал Чарли. – Мы еще вернемся к этому, когда придет время.
“Только вряд ли оно когда-нибудь придет, – тоскливо подумал он. – Самое главное, чтобы им не надеть арестантскую униформу в черно-белую полосочку. И не застрять в этой униформе лет на десять в розуэлльской городской тюрьме”. Впрочем, случись что, Чарли решил все взять на себя. Его парни здесь ни при чем. Если судить, так только его одного. Но и одному ему вовсе не улыбалось до старости сидеть за решеткой.
Тут Лестер пожевал губами и вымолвил:
– Красный. – Все повернулись к нему, и он, смущаясь и глядя в землю, разразился целой речью: – Красный цвет для концертных костюмов. По-моему, здорово.
Музыканты переглянулись.
– Красный, – пробормотал Фрэнсис.
– Темно-красный? – уточнил Пичи. Лестер пожал плечами.
– Красный, но не яркий, а больше к фиолетовому, – предложил Джордж.
– Как вареная свекла, – пожевал губами Харлан. Джордж посмотрел на Чарли, оставляя ему, как всегда, последнее и решающее слово:
– Что скажешь насчет вареной свеклы, Чарли? С золотым шитьем!
Чарли увидел обращенные к нему глаза друзей и глубоко вздохнул:
– А что, ребята? Мне лично нравится, – сказал он. Было в этой минуте что-то особенное, неповторимое.
Наверное, в такие вот минуты и рождается то, что зовется у людей дружбой: вместе, всегда, на всю жизнь, – вот как называется то, что чувствовали они в эту минуту. Особенно остро переживал это ощущение сам Чарли – ведь, кроме всего прочего, он как никогда чувствовал сейчас свою ответственность – за всех своих парней и за каждого в отдельности.
Раскрылась дверь конюшни, и появилась Одри. Она улыбнулась и величественно вошла под своды конюшни – так, как входят королевы на придворный бал. Ее появление было встречено приветливыми улыбками.
– Доброе утро, мисс Адриенна, – сказал за всех Чарли.
– Доброе утро, мистер Уайлд. Доброе утро, джентльмены.
“А она делает успехи”, – подумал про себя Чарли, стараясь сдержать глупую улыбку, готовую расплыться по его лицу.
– Леди дочитывают последнюю главу из “Повести о двух городах”, – сообщила Одри. – А затем ваша очередь. Тетушка Айви решила посадить вас на веранде – это будет похоже на сцену. А зрителей мы усадим на стулья внизу, во дворе.
Она разрумянилась от возбуждения, и Чарли захотелось сыграть сегодня как никогда хорошо – ради нее. Ради прекрасной мисс Адриенны, звездочки, свалившейся с небес в эту забытую богом пустыню. Он тряхнул головой. Господи, неужели же он и в самом деле влюбился?
– Ах, мистер Уайлд, я так счастлива, что вы и ваш оркестр окажете нам честь своей игрой, – продолжила Одри. – Все леди просто сгорают от желания поскорей услышать вас.
Одри прошлась по конюшне, и Чарли пожалел о том, что это всего лишь конюшня, а не роскошный бальный зал. Одри, безусловно, была достойна лучшей оправы. Впрочем, саму ее это, похоже, не слишком-то заботило.
– Я просто жду не дождусь, когда же услышу звуки вашей волшебной музыки! – Она еще раз улыбнулась и направилась к двери, добавив уже через плечо: – Я вернусь через несколько минут, чтобы пригласить вас на сцену.
Чарли проводил ее зачарованным взглядом.
Концерт удался на славу. Чарли был по-настоящему горд за себя и за своих парней. А когда они заиграли “Лесной квикстеп”, “коронку” Чарли, он не сводил глаз с Одри. Купался в свете ее огромных прекрасных серых глаз.
В конце его соло она смахнула слезинку, и сердце Чарли болезненно и в то же время сладко сжалось. Он не мог припомнить случая, чтобы его игра вызывала у женщин слезы. Тем более у таких очаровательных женщин, как Одри.
Выступление они закончили нежной мелодией “Светловолосая Дженни”, и последние звуки музыки унеслись и растаяли в бескрайней прерии, окружавшей их импровизированную сцену.
Зрительницы так бурно выражали свой восторг, что им пришлось сыграть на “бис”.
Потом еще. И еще. И еще. И так – до самого обеда.
Наконец Чарли опустил корнет. Боже, какое это необыкновенное чувство – играть перед зрителями! Такой радости, такого подъема он не переживал уже много лет, с тех пор как отправился вместе со своими друзьями на ту проклятую войну из родного Америка-Сити. Чистая, светлая радость – и совершенно бескорыстная. Ведь они никогда не получали за свою игру больших денег – их платой была признательность зрителей, их горящие глаза и улыбки.
Чарли все еще стоял, с улыбкой наблюдая за дамами из литературной лиги, когда к нему подошла Одри.
– Чар… Мистер Уайлд! – воскликнула она. – Это было волшебно! Просто волшебно!
Стоя на ступеньках веранды, он раскинул руки, и Одри легко впорхнула в них – так, словно это было самым обычным и естественным делом. Она прижалась головой к груди Чарли, а он обнял ее за талию – и тоже так, словно это было для него привычным занятием.
Одного Чарли не посмел сделать перед глазами своих парней и этих литературных леди из Розуэлла – он не поцеловал Одри, хотя, честно говоря, и сгорал от такого желания. Вместо этого он опустил руки, что далось ему не без труда.
– Я рад, что вам понравилось, мисс Адриенна, – слегка охрипшим голосом сказал Чарли.
– Понравилось! Да я просто влюблена в вашу музыку, мистер Уайлд.
Чарли еще сильнее захотелось расцеловать ее – и черт с ними, с этими розуэлльскими дамами, и с его парнями, и даже с тетушкой Айви. Еще секунда, и он, наверное, так и поступил бы, если бы не раздался высокий женский голос:
– Мистер Уайлд!
Чарли с Одри с неохотой оторвались друг от друга и повернули головы.
– А, это вы, миссис Поль! – сказала Одри. – Вы хотите поговорить с мистером Уайлдом?
– Да, Одри! Да, очень хочу.
Миссис Поль стояла возле нижней ступеньки веранды, сложив на животе свои большие натруженные руки. Ветерок трепал легкую шаль, накинутую на ее плечи. По фамилии Чарли тут же догадался, что перед ним мать Хомера Поля, и немного встревожился, не зная, зачем он мог ей понадобиться.
– Вы не против, мистер Уайлд? – нежным шепотом спросила его Одри. – Бедная миссис Поль, ей так тяжело живется.
Чарли заглянул в последний раз в глубину сияющих глаз Одри и тяжело вздохнул. Конечно, он поговорит с бедняжкой миссис Поль, несмотря даже на то, что его плечи уже поникли от груза собственных проблем.
Чарли выпрямился и с достоинством кивнул:
– Я буду рад познакомиться с миссис Поль.
– Спасибо, Чарли! То есть я хотела сказать, мистер Уайлд! – Одри не удержалась, приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку.
Чарли улыбнулся. Теперь разговор с миссис Поль уже не казался ему таким обременительным. Черт побери, ради поцелуя Одри он готов не только говорить с кем-то, он по углям раскаленным готов пройти.
– Ах, мистер Уайлд, – всхлипнула миссис Поль.
Она стояла, опустив плечи, словно на них лежал непомерный груз. Рядом с нею Одри выглядела легким, беззаботным мотыльком, радостно порхающим над цветущим лугом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44