Елена приготовила им в дорогу еду, но Фрэнсис надеялась, что они скоро вернутся с Луизой и еда им не пригодится.
В воздухе чувствовалась ранняя утренняя прохлада. Солнце поднималось из-за горизонта, а небо было все в ярких полосах. Если бы их поездка не была столь серьезной, а Чако не был таким угрюмым, то окружавший их пейзаж воспринимался бы совсем по-другому. После ее безуспешной попытки наладить с ним отношения она решила больше к этому вопросу не возвращаться. По крайней мере она не станет первой говорить о случившемся, сам Чако должен объяснить свое поведение… и выслушать ее точку зрения на этот счет.
А пока она постарается не думать, что произошло между ними той ночью. Она будет сдерживать себя при виде чувственного изгиба его рта, его волос, которые так красиво развеваются, когда он скачет верхом на лошади. А главное, не вспоминать как он прикасался к ней, нежно обнимал ее.
Но Фрэнсис боялась, что не сможет долго сдерживать себя, она страстно желала его.
На одном из участков дороги Чако слез с лошади, присел на корточки и внимательно стал осматривать оставленные следы:
— Похоже, что здесь кто-то присоединился к Луизе.
Фрэнсис сразу же тревожно запричитала:
— О нет, только не это, только не кто-то из жителей…
— Это военный, — оборвал он. Он пошел дальше по их следам. — А вот здесь они поехали рядом.
— Ты имеешь в виду, что Луизу сопровождает вполне официальное лицо?
— Официальное? — Он пожал плечами и сел на лошадь. — Я знаю одно, что она едет не одна или ехала не одна.
Фрэнсис старалась подбодрить себя, но она все же опасалась за Луизу, которая была еще такой юной. К тому же она понимала, что мужчина может быть опасен для молодой девушки. Но она надеялась, что Луиза цела и невредима.
Очень скоро Чако повернул с основной дороги, и они въехали на пересеченную местность с богатой растительностью. Сосны тянулись своими кронами к небу, отдельные участки были покрыты кустарником, раскидистым можжевельником, попадались заросли полыни.
— Похоже, что Луиза страшно испугалась, что ее поймают, раз она направлялась прямо в Альбукерке, — объяснял Чако, видя, что Фрэнсис расстроилась. — Не волнуйся. Мы найдем ее. Пока что мы идем точно по ее следу.
— Она ехала здесь одна? — спросила Фрэнсис, переведя дух.
— Нет, здесь все еще просматриваются два следа. Тот, второй, шел за ней неотступно.
Проходили часы, несколько раз они останавливались, когда Чако вынужден был внимательно рассмотреть следы. Используя такие остановки, Фрэнсис слезала с лошади, чтобы размять уставшие ноги. В основном всю дорогу они молчали. Это выглядело так, словно она его не волновала, а у нее к нему вообще не было никаких чувств.
Раздражение Фрэнсис его пренебрежением возрастало. Не выдержав, она направила свою кобылу к нему и первой начала разговор:
— А что будет потом, когда мы найдем Луизу?
— Вернемся в Санта-Фе, — сказал он, посмотрев на нее холодными серыми глазами. — Или у тебя есть другие предложения?
— Я имею в виду, что надо ведь искать настоящую убийцу. Как мы найдем ее?
— Ты не хочешь найти ее?
— Нет, не хочу, — призналась Фрэнсис. — Но ты этого хочешь. Потому что, пока ее не поймают, спокойствия не будет никому.
Он буквально пронзил ее своим призрачным взглядом, но ничего не сказал.
— Магдалина говорит, что охота за оборотнем — безумие.
Эти слова произвели на него впечатление. Их взгляды встретились.
— Ты говорила об этом с Магдалиной? Что еще она сказала?
— Только то, что справиться с ведьмой может лишь шаман. И что ты разговаривал с предводителем индейцев, которые хотели напасть на имение твоего… на имение де Аргуэлло, — сказала она, вспомнив о джикарилла, которым Чако преградил путь.
— Возможно, этот шаман сидит и наблюдает, что мне удастся сделать, прежде чем она убьет и меня. Затем он сможет изучить мои ошибки и продолжить ее поиски.
Фрэнсис почувствовала себя нехорошо при мысли, что Чако может оказаться козлом отпущения. Не желая продолжать этот разговор, она пропустила его вперед и поехала за ним. Вдруг ей стало очень тяжело дышать, она почувствовала тяжелый груз, опустившийся ей на грудь. У нее заныло сердце. Все же убийство Мартинеса сильно подействовало на нее. Но почему тогда при мысли, что она может потерять Чако, ей стало так плохо? Фрэнсис должна была признаться себе, что она любит его, несмотря ни на что, и чувства ее становятся все глубже и сильнее.
Ее раздумья были прерваны тем, что ее кобыла вдруг резко остановилась, уткнувшись в лошадь Чако. Чако словно замер в седле, выпрямив спину. Он сделал ей рукой знак хранить молчание. Она словно проглотила язык.
Она почувствовала… опасность. Кругом стояла тишина. Ничего не было видно и слышно.
У нее по коже поползли мурашки и сердце сильно забилось. Фрэнсис ждала, когда Чако объяснит ей, что происходит, и даст ей знак, что делать дальше. Но он был словно изваяние в своем седле и молчал.
Время шло. Казалось, что все это продлится бесконечно. Это было слишком утомительным.
Ей стало жутко.
Вдруг она услышала какой-то звук, что-то похожее на шепот. Казалось, что этот шепот окружал их со всех сторон и становился все ближе.
— Чако! — тихо позвала она.
Вдруг она с ужасом увидела, что горы словно ожили, то тут, то там возникали вооруженные всадники. Она поняла, что их окружили воины-апачи. Не зная, что делать, она пыталась найти объяснение всему этому у Чако, который, казалось, был совершенно спокоен и ничего не предпринимал. Она с ужасом смотрела на вооруженных с ног до головы индейцев. Они так же сохраняли спокойствие и чего-то выжидали.
Ее сердце от страха выскакивало из груди, когда она вдруг увидела, по всей вероятности, предводителя индейцев. Он был старше остальных и выдвинулся на пони вперед. У него был широкий нос, низкий и морщинистый лоб, мощный подбородок. Его темные глаза напоминали два куска обсидиана, губы были плотно сжаты, на голове — повязка из кожи, отделанная бисером. На нем были надеты традиционные штаны-бриджи и мокасины, но его брюки, рубашка и куртка были одеждой белых людей. Вне всякого сомнения, это был предводитель.
Только сейчас Чако поднял руку, приветствуя их, и заговорил с вожаком на их родном языке. Его речь была звучной, отрывистой. Он говорил так, будто эта речь была родной и для него.
Фрэнсис не понимала ни единого слова, пока он не произнес имени Джеронимо.
Глава 15
Чако чувствовал, что Фрэнсис в панике, но он не мог позволить ей, чтобы она опозорила его перед его дядей. Он посмотрел на нее так, что она поняла — они в безопасности. Только тогда ее побелевшее от страха лицо приобрело естественный цвет.
Он подал ей знак следовать за ним. Вместе с апачи они направились к ближайшему ручью, где могли напоить пони, а затем поесть и поговорить. Чако, Фрэнсис, Джеронимо и еще один воин — его друг Джах— сели на берегу, в тени ивовых деревьев.
— Что занесло тебя так далеко от твоего дома? — спросил Чако, как только они все расселись.
Джеронимо с его людьми были сейчас за сотни миль от резервации в Сан-Карлосе, где похоронены были многие их чирикахуа.
— Видение посетило меня.
— Что же это за видение?
— Женщина-волк. Колдунья.
Посмотрев на Фрэнсис успокаивающим взглядом, хотя она и понятия не имела, о чем они говорят, Чако спросил дядю:
— Ты слышал об оборотне?
— Я чувствую ее присутствие. И она убивает людей. — Старый воин вглядывался в даль, как будто и сейчас видение преследовало его.
— Тех, кого ведьма обрекает на смерть, она выслеживает и калечит, — говорил Джах. — Она убивает, хотя в ее жилах течет кровь апачи.
— Но кто-то должен отомстить этому дьяволу, — сказал Джеронимо. — Очень скоро.
Чако знал, что между различными группами апачи обычно не бывало дружеских взаимоотношений, и он с трудом верил в то, что Джеронимо прискакал сюда, так далеко, чтобы отомстить за джикарилла. А за навахи и испанцев он вообще вряд ли бы стал заступаться.
— Есть еще что-то, что привело тебя сюда.
Джеронимо кивнул, соглашаясь со словами Чако:
— Это ты, сын моей сестры.
При этих словах Чако почувствовал, как мурашки пробежали по телу.
— Ты видел меня в своих видениях?
Дядя опять тяжело кивнул головой.
— Она… убьет меня?
— Этого я не могу сказать. Но что-то явно угрожает тебе. Но ты сильнее, чем думаешь, Чако. Ты такой же, как и я, шаман-знахарь. Ты должен принять этот дар наших предков и использовать его как орудие против сил зла, которые мучают нашу землю.
Хотя долгое время Чако не обращал внимания на свои собственные способности, сейчас он осознал, что наступил именно тот момент, когда необходимо воспользоваться этим даром.
— Так вот зачем ты оказался так далеко от дома, чтобы спасти меня?
— У нас с тобой одна кровь. Ты все, что осталось от Онейды, — сказав это, Джеронимо умолк.
Фрэнсис прошептала:
— О чем он говорит?
— Он говорит, что в своих видениях он видел ведьму, и искал меня, чтобы сказать, что мне грозит опасность.
— Ты веришь в то, что он здесь лишь для этого?
Фрэнсис предположила, что Джеронимо вместе с другими индейцами встал на тропу войны. Чако подтвердил ее сомнения:
— Мой дядя потерял мать, жену и троих детей. Они погибли от рук мексиканских солдат. Думаю, что не только стремление предупредить меня привело его сюда. Он мстит за души погибших родственников и будет делать это по крайней мере еще лет тридцать.
Она осторожно спросила:
— У него такие же видения, как и у тебя? Или, может быть, он видит еще кого-нибудь?
— Что ты имеешь в виду? Кого он может видеть?
— Мне прошлой ночью приснился страшный сон, — призналась Фрэнсис, чувствуя себя неудобно под его пристальным взглядом. — Волк загнал меня в ловушку в каком-то пустынном доме. Когда я схватила волка, он превратился в женщину, затем опять в волка. Но я так и не смогла разглядеть лица. В конце концов ты прогнал оборотня.
Чако не хотелось верить в то, что и Фрэнсис угрожала опасность. В этом была его вина.
— В голове у тебя много всяких страшных мыслей, особенно после всех этих разговоров об оборотне.
— Я тоже так думала… пока я не увидела, что у меня с рукой.
Она показала Чаку руку с синяками и ссадинами.
— А ты не могла сама…
— Нет.
Чако вдруг увидел, как пристально Джеронимо смотрит на Фрэнсис. Он смотрел на нее так, словно пытался оценить ее. Она это тоже заметила. От его взгляда ей стало не по себе, но она старалась не показать этого.
— Я не нравлюсь ему, — прошептала Фрэнсис, глядя в его глаза-обсидианы, устремленные на нее.
— Ты — женщина сына моей сестры, — сказал Джеронимо медленно по-английски. — Хотя я и не люблю бледнолицых, я признаю тебя как члена нашей семьи.
— Спасибо. Это честь для меня, — сказала Фрэнсис.
Джеронимо наклонил голову, затем что-то снял с ремня, где висел револьвер. Это был небольшой мешочек, украшенный бисером. Он подал мешочек Фрэнсис.
Волнуясь, Фрэнсис взяла мешочек и стала его рассматривать:
— Это, наверное, какое-то знахарское средство?
— Этот мешочек защитит тебя и принесет удачу, — сказал ей Джеронимо. А затем, к удивлению Фрэнсис, добавил: — Везде говорят обо мне, что я плохой человек, но нехорошо так говорить. Я ничего не делаю дурного без причины. Один Бог может оценить мои действия, он смотрит на меня и на всех нас. Мы дети одного Бога. Бог слышит меня. И солнце, и мрак, и ветры слышат меня.
Фрэнсис посмотрела на мешочек, который держала в руке, затем на Джеронимо.
— Да, верно, мы дети одного Бога. — Ее глаза засветились радостью, и она произнесла: — Я тоже в это верю. Я принимаю ваш подарок с уважением и всем сердцем.
Она положила мешочек в карман юбки. Чако перешел на диалект чирикахуа и спросил дядю, каковы его дальнейшие планы. Но Джеронимо уклонялся от прямого ответа, видимо делая это умышленно. Он ничего не сказал конкретного, а лишь в общих чертах. Однако Чако не стал его больше расспрашивать.
Затем они поели вместе с дядей и Джахом, и после этого Чако объяснил, что они должны ехать дальше, так как разыскивают одну девушку. Он и Фрэнсис взяли лошадей, но перед тем, как уехать, Чако не мог не сказать Джеронимо:
— Мир меняется, дядя. Старый образ жизни уходит. Ты бы подумал о том, чтобы… смириться с тем, что случилось с тобой.
Голос Джеронимо прозвучал как гром среди ясного неба:
— Я — Джеронимо. И пока бледнолицые не найдут способ остановить меня, я буду свободен как ветер и буду скитаться и бродить по свету. Я не зверь, чтобы меня запирали в клетке на этой сухой негостеприимной земле. Я — апачи.
На прощание, перед тем как взобраться на лошадь, Чако обнялся со своим дядей.
Молчаливый Джах сказал:
— Видение подсказало мне, что тысячи солдат в голубом посланы разбить нас, несмотря на наше сопротивление. Возможно, правительство бледнолицых всех нас перебьет. Их силы превосходят наши и вооружением, и числом. Голубые мундиры уничтожат нас.
Чако посмотрел вниз на дядю и увидел мрачное выражение его лица.
— Я надеюсь, что это видение не сбудется.
— Даже если у нас не хватит сил, чтобы победить, — говорил Джеронимо, — используя сноровку, я помотаю бледнолицых и продержусь некоторое время.
— Тогда постарайся продержаться подольше, — сказал Чако, и с этими словами он поехал. Фрэнсис последовала за ним.
Между индейцами и властями всегда будет война и всегда будут жертвы. Чако ничего не мог сделать, чтобы остановить это кровопролитие. Он не мог спасти все племя. Но мог найти одну испугавшуюся девушку, которая не сделала ничего плохого, а лишь родилась среди тех, кто не пользуется уважением белого населения. И он понимал, что истинный убийца будет наказан за его злодеяния.
* * *
Фрэнсис боролась со своей усталостью и все думала, как долго человек привыкает свободно ездить на лошади целый день. Казалось, что у Чако совсем не было той усталости, что испытывала Фрэнсис. На протяжении всего пути он неотступно шел по следу Луизы, иногда останавливался, чтобы отдохнуть, но не надолго. Сейчас они отдыхали. Прошло несколько часов, как они покинули Джеронимо и его воинов.
Чако внимательно осмотрел следы, а затем сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35