Мужчина поспешно вернулся на прежнее место.
Хантер не мог осуждать этих типов за то, что они смотрели на Викторию. Сегодня вечером она была необычайно хороша. И к тому же распустила локоны, вытащив из них все заколки и шпильки. Она была прекрасна. Хантеру пришлось напомнить себе, что он ее вообще-то недолюбливает. Но ничего из этого не получалось. Ему все равно хотелось пропустить сквозь пальцы ее густые огненные кудри.
– Вам не следует подниматься на палубу одной, Виктория. – Он нарочно заговорил страшным голосом, чтобы напугать и отрезвить ее.
В ответ прозвучало мечтательное:
– Вы видели когда-нибудь столько звезд, мистер Хантер?
– Да. – Он с трудом сдержал улыбку. – Когда вы решили не бояться меня?
– Когда поняла, что вы и сами меня побаиваетесь, – отвечала она, не поднимая глаз.
Он оперся на перила и посмотрел в небо.
– Вы все не правильно поняли, леди. Я вас ни одной минуты не боялся.
Виктория и не собиралась с ним спорить. Эта ночь была слишком хороша, чтобы портить ее спорами и препирательством.
– Капитан говорит, что мы будем делать сто миль в день, – проговорила она, задумчиво глядя в темноту.
– Каждое утро нам придется делать остановку, чтобы брать на борт дрова для растопки котла. Судя по размерам судна, полагаю, нам понадобится от двадцати пяти до тридцати кордов <Корд – мера дров, равна 3,63 кубометра. – Прим. Ред.> в день.
– А мы сможем сходить на берег, чтобы размять ноги, пока грузят дрова?
– Да, – сказал он. – Когда родится ваш ребенок?
От этого вопроса глаза ее расширились. Значит, мистер Хантер заметил ее растущий живот.
– В сентябре.
В течение следующих пяти минут ни один из них не сказал ни слова. Но это не было неловкое молчание. Хантер передвинулся и встал так, что своей рукой касался ее руки. Она не отстранилась.
– А перед смертью ваш муж знал, что вы беременны?
– Да.
– Вы представляете себе трудности, которые вас ждут? Ведь рожать в глуши – тяжелый труд, Виктория. Найти медицинскую помощь невозможно, если она вдруг понадобится. Вы будете сами по себе, и если возникнут осложнения, то никто вокруг ничего не сможет с ними поделать.
– Вы что, специально хотите меня испугать? – спросила она.
– Просто еще можно повернуть назад. Я хочу убедить вас, что в городе вам будет намного легче.
Он говорил так, словно и впрямь был неравнодушен к ней. У Виктории появилось чувство вины за то, что она обманула его насчет мужа. Хантер – хороший, честный человек. С ее стороны нехорошо обманывать его. Она ведь сама видела, как он помогал мистеру Россу разыскивать детей.
Она солгала потому, что не хотела, чтобы он плохо о ней думал. И от этого чувство вины только больше обострилось. Виктория не могла разобраться в своем отношении к Хантеру. Его мнение значило для нее больше, чем она сама того хотела. Ее влекло к нему, и она думала, что это происходит потому, что он такой сильный. Сама Виктория всегда была не уверена в себе. А он был командиром по натуре, даже слегка пугал ее этим. У него такие темные глаза и тяжелый, задумчивый взгляд. И длинные волосы – почти до плеч, такие черные, как мех пантеры. Он напоминает ей великолепную кошку, потому что двигается с такой же грацией.
– Мистер Росс говорил, что ваша бабушка – индианка.
– Да.
– Интересно…
– Что?
– Все индейцы такие же красивые, как вы?
Она покраснела, как только эти слова сорвались у нее с языка. И почувствовала себя невоспитанной дурой. Ведь она – незамужняя беременная женщина. Ей пора уже понимать, что нельзя вести себя, как школьница.
– Я не должна была вам этого говорить. Это очень прямолинейно с моей стороны. Но я ничего дурного не имела в виду. И вы, должно быть, привыкли, что женщины делают вам комплименты…
– Ваш муж был красив?
Хантер не понимал, почему ему так интересен мужчина, за которым она была замужем. Зато понимал, что ему не следует задавать вопросы о нем. Виктория же еще в трауре, а он пристает к ней, вызывая болезненные воспоминания.
– Нет, он не был красив, – отвечала она. – Но Вильям говорит, что любовь слепа.
– Он так сказал? – Хантер сделал поспешный вывод, что Вильям – ее покойный муж. – Я не уверен, что это так.
– Разумеется, так. Вильям так и написал.
Он пожал плечами.
Тогда она задала ему вопрос:
– А вам не безразлично, что думают о вас другие люди?
– Безразлично.
– А мне – нет, – призналась она. – Иногда. – И потом, мне важно мнение только некоторых людей. – И поэтому я им лгу подумала она про себя. И тяжело вздохнула. Она вдруг пожалела о том, что сказала Хантеру, будто была замужем.
– Моя огромная вина одерживает верх над моим хорошим намерением, – прошептала она, повторяя одну из своих любимых шекспировских цитат.
– Что вы сказали?
Она повторила цитату, а потом добавила:
– Это слова Вильяма, а не мои.
Хантер решил, что этот ее муж был, наверное, каким-нибудь мудреным ученым. И жили они вместе, скорее всего, недолго. Ведь ей еще совсем немного лет. Но ясно, что она сильно любила его. Иначе почему запомнила все, что этот англичанин когда-то ей говорил?
– То, что на вас траур, не будет иметь большого значения. Мужчины все равно будут добиваться вашего расположения, – предупредил он. – Драться будут между собой, чтобы добиться вашей руки.
– Я никогда не выйду замуж.
– Вы хотите сказать, что никогда снова не выйдете замуж?
– Да, именно так, – быстро поправилась она. – Снова.
Виктория говорила с большим рвением. Хантеру захотелось поспорить с ней. То, что она так страстно любила одного мужчину, вовсе не означает, что она не может полюбить вновь.
– Там, куда мы едем, женщины – большая редкость. Да и вообще люди, черт побери, большая редкость. Вам станет одиноко. Держу пари, что через год вы выйдете замуж. Вот помяните мои слова.
Она фыркнула, что было не очень элегантно. И перевела разговор на другое:
– Так, значит, в Редемпшене не очень много женщин? – Есть, но они не живут в самом городе, – ответил Хантер. – Вот в двух днях езды оттуда есть две.
Судя по его виду, было не похоже, что он шутит с ней.
– Только две?
– Мамаша Броули и ее сестра, Элис Броули. Им обеим уже под шестьдесят.
– А как насчет поселенцев – владельцев участков?
– А что насчет поселенцев?
Виктория тяжело вздохнула. Ее собеседник становился колким. Она не могла понять, что вызвало перемену в его настроении. Он был так обходителен – в течение нескольких минут. А теперь опять помрачнел.
– Боюсь, вы там можете умереть.
– Может, и умру, – согласилась она. – Но разве это имеет для вас какое-нибудь значение?
– Не имеет.
Она выпрямилась и отошла от перил.
– Я сильная женщина, мистер Хантер. Это, возможно, разочарует вас.
И, оставив его стоять у перил, ушла в свою каюту.
Дни и ночи протекали по одинаковому руслу. Каждое утро «Миднайт Блю» делал остановку, чтобы взять на борт дневной запас дров. Как правило, капитану удавалось закупить нужное количество кордов у семей торговцев, которые заранее рубили и укладывали дрова. В другие дни помочь нарубить их и перенести на судно просили пассажиров-мужчин.
Детям разрешалось сойти на берег и поиграть неподалеку. Но через несколько дней Хантер положил конец этим развлечениям. Объяснение, которое он дал Тэйлор, состояло всего из одного слова: змеи, Она немедленно отвела малышей обратно на корабль.
Хантеру хватало забот с обеими женщинами. Обе, на свою беду, были уж очень хороши. Они привлекали к себе мужское внимание с той же неизбежностью, как собака привлекает блох. К счастью, Тэйлор ко времени ужина просто валилась с ног от усталости. Она ложилась спать одновременно с детьми. А вот с Викторией было труднее. По ночам ее охватывала тревога, и она любила выйти на палубу, Хантер всегда шел за ней, и всегда их беседы заканчивались спором. И всегда она возвращалась в свою каюту обиженной и раздраженной. Но его это вполне устраивало. Он получал свою дозу умных мыслей, которые высказывал ей ее Вильям. Этот человек казался ему надутым ослом. Хантеру всегда был безразличен цветистый способ изъясняться. Если хочешь что-то сказать, так прямо и говори.
В понедельник ранним солнечным утром Хантер сообщил капитану, что завтра в это время они сойдут с парохода. Потом он пошел сказать Тэйлор, чтобы она упаковала и подготовила вещи.
– Но ведь мы еще даже не приблизились к Форт-Бентону, – возразила она.
Хантер молчал секунду-другую, пока не сообразил, что она не шутит с ним. Тогда он пришел в ярость:
– Значит, вы планировали ехать аж до Форт-Бентона на пароходе, а потом фургоном до Редемпшена?
Тэйлор бросилась к своему чемодану, вытащила карту и помахала ею перед лицом у Хантера.
– По моей карте мы должны ехать до Форт-Бентона, а потом возвращаться.
Он выхватил карту у нее из рук. Тот, кто это нарисовал, был, должно быть, совершенно пьян. Вдоль всей Миссури было множество фортов, но здесь был обозначен только один из них.
– Значит, вы собирались проделать обратный путь длиной в сотню миль?
– Нет, конечно, но я думала… Вы хотите сказать, что мы можем найти более короткий путь?
Хантер круто развернулся и направился к двери. Он знал, что если задержится еще хотя бы на минуту, то начнет кричать на нее. Эта женщина даже не знала, куда направляется.
– Готовьтесь, – пробормотал он, подходя к двери. На следующее утро, пока Тэйлор присматривала за детьми, команда «Миднайт Блю» сгружала на берег их лошадей, фургон, сундуки, корзины и чемоданы. Хантер пересчитал поклажу и решил, что им потребуется еще один фургон. Сам нашел подходящий и распределил вес между двумя фургонами. Он остался не очень доволен лошадьми, которых выбрала Тэйлор, но после того как увидел, что можно купить здесь, решил, что им следует оставить то, что у них имеется. Хотя для их поклажи им бы больше подошли буйволы. Путешествие до Редемпшена в фургоне заняло у них больше недели. Природа вокруг была потрясающая. Все сверкало и переливалось розовыми, красными, пурпурными, оранжевыми и белыми цветами, разбросанными по роскошному зеленому ковру. Вся эта красота буквально захлестнула Тэйлор. Каждый день после обеда она собирала различные цветы и растения, которых прежде никогда не видела, и за ужином Хантер сообщал ей их названия. Среди них были индейские кисточки, арника, белые обезьяньи цветочки и еще много других, чьих названий он не знал и называл их обычными дикими цветами.
Но в этой местности не было ничего обычного. Это был калейдоскоп красок. У Тэйлор было чувство, что она попала в Божий рай. С каждым новым поворотом дороги взору открывалось нечто новое и прекрасное. Иногда впечатления так переполняли ее, что слезы наворачивались ей на глаза и она начинала говорить шепотом.
Детей же завораживали животные, которых они время от времени встречали по дороге. Они рассмеялись, увидев оленя, потому что у него были такие смешные огромные уши. Джорджи погналась за белохвостой оленихой, Дэниел хвастал, что почти дотронулся до ее олененка.
Воздух тоже действовал на Тэйлор. Он был такой чистый и легкий, что у нее кружилась голова. Она чувствовала небывалое умиротворение. И хотя еще не бывала в Редемпшене, она уже называла его домом. Были, разумеется, и кое-какие неприятные моменты. В первый день Тэйлор надела белые перчатки, чтобы защитить руки, но все равно стерла пальцы вожжами. На следующее утро она надела старые рабочие рукавицы Хантера. Они были очень большого размера, коричневого цвета и совсем неприглядные на вид. И очень ей понравились.
Дэвид вел себя замечательно и ни на что не жаловался до тех пор, пока Тэйлор не пересадила Джорджи в фургон к Хантеру, чтобы она прокатилась с ним утром. Элли же хотела сидеть рядом с Тэйлор и по очереди с ней держать вожжи. Мальчик не мог разорваться надвое и быть с обеими сестричками одновременно и закатил по этому поводу такую истерику, что впору было зааплодировать. Это проявление характера поразило Тэйлор. В ярости на нее за то, что она не захотела менять своих планов, он ударил босой ногой по колесу и так громко закричал от боли, что мог испугать и медведя-гризли. Тэйлор посадила его к себе на колени и старалась успокоить, а Виктория тем временем вытаскивала у него из ноги занозу. Но Дэниел не желал успокаиваться. Он требовал, чтобы все было только так, как он того хочет. Кончилось тем, что он уселся в углу фургона Тэйлор и целый час ни с кем не разговаривал.
Втайне Тэйлор была очень довольна поведением Дэниела. Она видела, что ему сейчас спокойно и уютно, потому что он позволил себе немного расслабиться. Он наконец перестал притворяться идеальным джентльменом и превращался в обыкновенного ребенка, и мог быть таким же противным, как и любой другой семилетний мальчишка. Тэйлор чувствовала себя совершенно счастливой.
Через два дня пути Джорджи уже постоянно ехала в фургоне Хантера. И лишь на четвертый день он понял, как это было неосмотрительно с его стороны. Девочка усаживалась рядом с ним на сиденье с куклой на коленях и начинала без умолку болтать, как только фургон трогался с места, и вплоть до того момента, как они делали остановку на обед. К этому времени у него зрело желание заткнуть ей рот каким-нибудь кляпом. После обеда Джорджи пересаживалась в фургон к Тэйлор и долго спала вместе с сестрой.
Виктории и Тэйлор очень нравились вечера, потому что вечером они чувствовали, что стали еще на один день ближе к желанной цели. Они вместе готовили ужин на костре, который разжигал для них Хантер. Готовили обе скверно и поэтому ограничивались самыми простыми блюдами. Каждый вечер Тэйлор пекла на сковороде лепешки, и они были не так уж плохи, если их намазать клубничным джемом. Виктория жарила рыбу, которую ловил и чистил для нее Хантер. Как правило, это была форель – необычайно вкусная, хотя всякий раз подгорелая. Иногда к этому добавлялись какие-то другие блюда, несложные в приготовлении. Кроме того, в рацион входили яблоки из запасов, которые взяли с собой.
Дэниел и Джорджи съедали все, что Тэйлор клала на их тарелки. Элли же была ужасно привередливой. Она требовала, чтобы вся еда на ее тарелке лежала отдельно и не соприкасалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60