Страйкер беззвучно выругался. Продать ранчо! Нет, подумал он, Келли блефует, она слишком любит это место. Но и он любит его, и жена это знает. Продать единственное, что ему дорого, было лучшим способом отомстить ему.
– О, Калли, ты ведь не думаешь, что она и в самом деле продаст ранчо? – спросила Энжела, подойдя ближе.
Калеб печально покачал головой.
– Не знаю, Энжи, но вполне возможно, она сделает это. Говорила она вполне решительно.
– Тебе лучше догнать ее.
– Я ей не нужен. А может быть, и не был нужен никогда.
– Ты ведь не веришь в это.
– Да нет, похоже она меня никогда не любила…
– Извини, я не хотела доставлять тебе неприятности. Я и представить не могла, во что это все выльется.
– Это не твоя вина, а моя, только моя. Итак, где бы ты хотела остаться?
– Здесь, – без промедления ответила Энжела. Она не могла вернуться в город, где неминуемо встретилась бы с Ричардом, которого не желала видеть. – Ты ведь любишь ее, правда?
– Да.
Энжела почувствовала раскаяние, она не хотела причинить Калебу боль. Он всегда хорошо к ней относился. Вдова любила его и знала, что всегда будет любить.
Положив руку на живот, Энжела мечтательно улыбнулась. Скоро, подумала она, скоро у нее появится крохотный человечек, которого никто не запретит ей любить.
– Тебе сейчас лучше пойти домой и попробовать помириться с Келли.
Калеб кивнул. Только чудо могло помочь ему помириться с женой на этот раз.
Глава 33
Когда Калеб подошел к дому, в окнах было темно, парадная дверь заперта, черный ход тоже. Его одежда и личные вещи валялись во дворе, равно как и ружье, мокасины и новенькие сапоги, которые он надевал, когда сопровождал Келли в церковь.
Некоторое время метис задумчиво смотрел на неприветливо темнеющее окно их спальни, затем отвернулся. Если она хочет настоять на своем, пусть так и будет!
Направившись к конюшне, Калеб накинул уздечку на гнедого, вскочил на жеребца и уехал с ранчо. Ему было необходимо побыть одному, вдали от угрюмых женщин, прочных стен и ответственности, просто отдохнуть от ежедневной работы. Может быть, ему вообще не следовало жениться на Келли; наверное, он не создан быть мужем и отцом. Вероятнее всего, нужно было снова податься в наемники; пусть это опасно, пусть он навсегда остался бы одиноким, зато так было бы куда проще.
Калеб чувствовал, как гнев постепенно проходит по мере того, как он удаляется от дома. Ночь была тихой, спокойной, умиротворяющей; слабый ветерок распространял аромат сырой земли и шалфея. Метис различал то тихий шелест крыльев совы, то отдаленный плач койота, го глухое мычание теленка.
Остановив гнедого, Страйкер глубоко вздохнул и спешился. Подняв руки над головой, он по-индейски, молча, помолился, умоляя верховного бога лакотов наделить его мудростью, терпением и хладнокровием.
Ответом Калебу была молчаливая темнота.
Страйкер снял рубашку, вытащил из ножен, висящих на поясе, нож и провел острием по груди. Теплая струйка крови побежала по коже.
Дуновение холодного ветра шевельнуло кроны деревьев…
– Услышь мою молитву, Вакан Танка. Прости мне те годы, когда я отвергал Жизненный Путь Людей. Прости меня за пролитую кровь…
Снова проведя ножом по груди, метис вздрогнул.
– …За жизни, что я отнял, за всех тех, кого обидел. И вновь Калеб резанул ножом тело, предлагая свою кровь и боль в жертву Великой Тайне.
– Благослови мою женщину и моего неродившегося ребенка, помоги быть терпеливым к страхам, терзающим мою женщину, научи понимать ее тревоги и сомнения, боль ее сердца. Надели ее силой, а моего ребенка – жизнью.
И в четвертый раз Калеб полоснул себя по груди.
– Жизнь – это круг. Мои друзья – бизон и волк, мои двоюродные братья – птицы. Митакуйе оясин. Все сущее на земле – моя родня. Помоги мне вспомнить, что я всего лишь малая часть созданного тобой. Дай мне мудрость. Дай терпение.
Откинув назад голову, Калеб стоял, залитый лунным светом. Руки его болели, холодный ночной воздух обжигал свежие раны. А он все стоял и ждал.
И тут внезапно налетел порыв ветра, луна скрылась за неожиданно появившимся облаком, и на миг Калеб оказался в кромешной тьме, словно в одно мгновение ослеп. Затем облако рассеялось, небо прорезала падающая звезда, и снова ему улыбнулась полная луна.
Совершенно умиротворенный, Калеб опустил руки.
– Ате, пиламайя, – едва слышно прошептал он. Спасибо, Отец.
Келли сидела в спальне у окна и глядела в темный двор. Прошло несколько часов с тех пор, как она сквозь опущенные шторы увидела, что Калеб оседлал своего скакуна и умчался в ночь. Молодую женщину, не отходившую от окна, сковал страх. Впрочем, это был даже не страх, а все нараставший холодный ужас.
Что, если он покинул ее навсегда? А вдруг он поверил, что Келли действительно намеревается продать ранчо, и решил насовсем уехать из Вайоминга? Да нет же, если бы он действительно поверил ей, то непременно сам выкупил бы «Рокинг-С».
Келли тщетно пыталась успокоиться и старалась убедить себя, что муж не исчез навечно из ее жизни. Пусть сейчас он и ускакал с ранчо – ведь она сама так велела, – но не может он покинуть Шайенн, не может бросить на произвол судьбы их ребенка!
Нет, никогда он так не поступит, не такой он человек. Не важно, что Калеб чувствует по отношению к ней лично, но он непременно останется и сделает все возможное, чтобы обеспечить будущее своего ребенка. Да и ребенка Энжелы тоже.
Мысль о том, что она, возможно, больше никогда не увидит любимого, была невыносима. Пусть Калеб лгал ей, пусть предал ее, нарушил брачный обет, – она любит его по-прежнему. Да Господи, она вечно будет его любить!
Ах, как же это несправедливо! Отчего в его власти так больно ранить ее? Келли уронила голову на руки и закрыла глаза. Последние недели она была так счастлива, так уверена, что любима мужем и всегда будет любима, а сейчас…
Резким движением Келли откинулась назад, на спинку стула: она внезапно поняла, что она была не права. Даже если Энжела действительно забеременела, это произошло до пикника, до того, как Калеб признался ей, Келли, в любви, до того, как их брак был узаконен.
– О, Калеб, – прошептала Келли, – прости меня. Пожалуйста, вернись домой!
Она выглянула в окно, с немым удивлением проводила глазами облако, затянувшее и вновь открывшее луну, а потом, спустя мгновение, по небу пронеслась падающая звезда. Луна, словно благосклонно приняла эту жертву и снова засияла в первозданной тьме, окутывая землю таинственным серебристым сиянием…
Спустя недолгое время во двор въехал Калеб.
Изменчивый лунный свет отбрасывал серебряные блики на темные разметавшиеся волосы. Своим обликом он напоминал средневекового рыцаря, вернувшегося с битвы. Заметив, что он без рубашки – в такой холод! – Келли нахмурилась, а когда Калеб спешился, увидела несколько темных полос на его груди.
Нет, он не рыцарь, подумала Келли, он воин, заслуживший дома радушный прием.
Вскочив со стула, она поспешила из спальни и выбежала во двор, окликая мужа по имени.
– Как ты? С тобой все в порядке? – всхлипнула она, крепко обнимая любимого.
– Да.
Скользнув взглядом по его груди, Келли отпрянула.
– Боже мой, что это? Ты ранен?
Калеб медленно покачал головой.
– Я молился.
– Молился? Не понимаю.
Калеб тихо вздохнул. Ну как объяснить это жене, чтобы она поняла? Обхватив Келли рукой за плечи, он притянул ее к себе.
– Видишь ли, у индейцев есть древний ритуал, называемый Танцем Солнца, – начал Калеб негромким голосом. – Это древнейшая религиозная церемония, при виде которой любой белый человек испытывает отвращение. В самом священной ее части воины привязаны к столбу Танца Солнца и танцуют до тех пор, пока не освободятся.
– А как они привязаны?
– Шаман делает надрез на груди у каждого и вставляет туда кусочек дерева или кости, к которому крепится длинный ремень. Другой конец ремня обвязывают вокруг столба. И пока воины танцуют, они как можно туже натягивают ремень – до тех пор, пока кусочек дерева не выйдет из их плоти.
– Это ужасно!
– Может быть. Но они верят, что Вакан Танка услышит их молитвы. Их боль, их кровь – знак искренности, мольба о благословении Великого Духа.
– Но это не объясняет, почему ты весь в крови, – испуганная нарисованной картиной, прошептала Келли.
– Как же ты не понимаешь? Я не молился уже много лет, Келли, и сегодня предложил верховному богу лакотов свою кровь и боль, чтобы он знал, что моя молитва была искренней.
Келли взглянула на мужа.
– О чем ты молился?
– А разве ты не знаешь? – Его голос звучал мягко, как поцелуй, успокаивающе, как ласка.
– Обо мне? – едва могла вымолвить Келли. Калеб кивнул.
– И о тебе в том числе. Келли, клянусь, я никогда не притрагивался к Энжеле.
– Знаю. Боже мой, Калеб, сможешь ли ты когда-нибудь простить мне мою глупость? – спросила она сдавленным шепотом. – Я была полной идиоткой! Прости, что усомнилась в тебе. Я должна была знать – ты не сделаешь ничего, что опозорит меня или обесчестит Энжелу.
– Милая, не нужно извиняться. У тебя были причины сомневаться во мне.
– Нет. Однажды ты сказал, что не похож на мужчин, с которыми зналась моя мать, но тогда я тебе не поверила. Наверное, просто не смела поверить, боялась, что ты обидишь меня. Прости, Калеб, я больше никогда, никогда не усомнюсь в тебе.
Сильная рука сжала хрупкие плечики Келли. Калеб крепко обнял жену, купаясь в наслаждении от ее близости и от прозвучавших только что слов.
– Ну как, ты по-прежнему хочешь продать ранчо?
– Да что ты! Я сказала эту чушь только потому, что жутко разозлилась и обиделась.
– Келли, ты уверена? Мы не останемся здесь ни дня, если тебе хочется уехать.
Она чуть-чуть отстранилась, чтобы видеть его лицо.
– Ты думаешь, я сумасшедшая, Калеб Страйкер? – с нажимом спросила она. – Ты же прекрасно знаешь, что мы оба никуда не хотим отсюда уезжать. Так что оставим эти дурацкие разговоры!
– Слушаюсь, хозяйка, – усмехнулся Калеб. – Следовательно, теперь мы можем отправиться спать?
– Только после того, как я промою эти жуткие порезы. – Она посмотрела на грудь мужа. Мысль, что он сам в себя вонзил нож, внушала ужас, пусть даже он сделал это, молясь за нее, за их будущее.
– Очень больно?
– Да побаливает чуть-чуть, – признался он.
– Немедленно иди в дом!
– Сейчас. – Метис бросил взгляд на вещи, по-прежнему разбросанные по двору, и усмехнулся, представив, как Келли в гневе вышвыривала их за дверь.
– Похоже, мне тут надо немного прибраться.
– Сейчас помогу, – прерывающимся от раскаяния голосом сказала Келли.
Они тут же принялись за дело, собрали все вещи Калеба, внесли их в дом и сложили в прихожей.
– Завтра я все разложу по местам, – быстро проговорила Келли, пока муж вешал ружье на крючок у камина.
Спустя несколько минут Калеб сидел на кухне, а Келли осторожно промывала ему грудь теплой водой, после чего насухо обтерла чистым полотенцем и обработала порезы ватным тампоном, смоченным в карболке.
Во время промывания Калеб сидел спокойно, но тут уж не стерпел и стиснул зубы, втянув воздух.
– Черт возьми, женщина! – прорычал он. – Эта штука дьявольски щиплет.
Келли состроила насмешливую гримаску.
– Ничего себе! Сначала сам себя полосует ножом, а теперь жалуется, что, видите ли, чуть-чуть жжет.
– Между прочим, это две разные вещи. Тогда нож был в моих руках. – Метис ловко выхватил из ее рук тампон. – На сегодня достаточно.
– Ты уверен?
– Уверен. – Бросив ватку на стол, он притянул жену к себе так, что она оказалась между его колен, и положил руку на ее живот. Почувствовав, как шевелится ребенок под пальцами, озабоченно взглянул на Келли. – Не больно?
– Нет, это чудесно, – улыбнулась она. – Знаешь, я совершенно уверена, что будет мальчик. Он так стучит ножками!
Калеб напряженно замер в надежде, что малыш вот-вот снова шевельнется. С трудом верилось, что в животе Келли росло живое существо, ребенок, которого они вместе создали. Всего несколько раз в жизни он наблюдал чудо рождения нового человечка, и в душе метиса оно всегда оставляло чувство благоговения, граничившего с почтением. Довольно странно, но убийство, пусть вынужденное, вызывало такое же чувство, напоминая, сколь хрупка грань между жизнью и смертью.
Встав со стула, Калеб поднял Келли на руки и понес через холл в спальню. Не произнося ни слова, раздел ее, ни на секунду не отводя восторженных глаз от ее лица, он словно поклонялся ей как какому-то высшему существу, способному дать новую жизнь, как творцу, подобному Великому Духу.
Он хотел сказать жене, как сильно любит ее, но не находил подходящих слов и вложил свои мысли в нежные ласки, надеясь, что Келли поймет все слова, которые он так и не смог произнести.
Пальцы Калеба нежно гладили грудь, полную молока, чтобы вскормить их ребенка, руки блуждали по округлившемуся животу, где спал их малыш – в безопасности, надежно защищенный от невзгод. Он медленно массировал руки жены, руки, которые очень скоро будут баюкать их сына, целовал ее губы, которые будут утешать поцелуями их мальчика. Эти губы будут ласково улыбаться, когда дитя сделает первый шаг, когда скажет первое слово, и смогут успокоить страхи и сомнения его самого, взрослого мужчины.
Желание Калеба достигло высшего предела, страсть к ней превзошла самое себя. Он в изнеможении прошептал ее имя, но, в страхе потревожить жену, отодвинулся. Однако Келли обняла его и прижала к себе.
– Все в порядке, – шепнула она голосом, полным желания.
– Ты уверена? – Ни за что на свете Калеб не решился бы навредить ей или ребенку.
– Уверена. Возьми меня, Калеб! Люби меня.
– Всегда, всегда буду тебя любить! – с жаром прошептал он, растворяясь в ее сладости, с каждой лаской, с каждым поцелуем заново открывая ее для себя, заново принося клятву верности.
Келли прильнула к нему, задыхающаяся, теряющая рассудок. Мир перестал существовать, в нем остался один только Калеб, каменно-твердые мускулы его рук под ее неутомимыми пальцами, горячее дыхание, руки, скользящие по ее телу, заставляющие задыхаться от восторга.
Когда Келли затрепетала, дойдя до высшей точки и совершенно уверенная, что прямо сейчас умрет, поглощенная его страстью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45