Холодная улыбка тронула ее губы. «Рокинг-С» – ее собственность. Теперь не нужно больше беспокоиться о будущем, теперь она в безопасности. А ведь именно об этом она так долго мечтала и так нуждалась в этом.
Калеб беспокойно метался в кровати. Разгоряченный мозг наполняли смутные образы прошлого: островерхие вигвамы на берегах извилистой речушки, мама, сидящая у догорающего костра, дошивая для него пару мокасин. Видел Калеб и себя верхом на пегом жеребце; вот он скачет по необозримой прерии, радуясь тому, что свободен и всегда останется свободным…
Внезапно картина изменилась. Теперь на нем тесная одежда белых людей, а мир вокруг ограничен навощенными полами да высокими потолками. Рядом отец – высокий, строгий и красивый – непреклонным голосом требует, чтобы он навеки забыл прежнюю жизнь, язык и обычаи его матери и ступил на путь цивилизации.
Руки Калеба непроизвольно сжались в кулаки, он беспокойно заворочался на кровати, когда перед его внутренним зрением встал тот злополучный день, когда отец обрезал его волосы.
– Чтобы я никогда больше не слышал, что ты разговариваешь на языке дикарей! – кричит Дункан. – Не смей носить эту вонючую одежду из оленьей кожи и втыкать в волосы перья!
– Я буду носить то, что захочу! Отец, пусти меня, пожалуйста!
Потребовались усилия четырех ковбоев, чтобы утихомирить мальчишку, когда Дункан стриг его волосы. Большего унижения Калебу испытывать не приходилось.
Образы смешались, все опять изменилось. Вот он уходит из дома, вот нанимается в компанию по перевозке грузов, преследует преступников по обе стороны границы. А вот сидит в кабаке, тянет виски, играет в карты, распутничает…
– Келли… – Едва Калеб прошептал имя невесты, как все образы рассеялись как дым.
Раскрыв глаза, он попытался сесть, но грудь пронзила огненная вспышка боли, и он откинулся на подушки, дыша коротко, с трудом.
– Лежи тихо.
– Келли?
– Я здесь. – Келли зажгла спичку и отвернула фитиль в лампе. Комнату наполнил мягкий свет. – Как ты себя чувствуешь?
– Бывало хуже.
Она поднесла к его губам стакан воды.
– Вот, выпей это.
Калеб осушил стакан. Оказывается, его действительно мучила жажда.
– Теперь еще поспи.
Удивленный холодным тоном ее голоса и отчужденным взглядом, Калеб внимательно посмотрел на нее, но прежде чем успел спросить, что случилось, снова погрузился в благословенное забытье.
Разбудило его солнце, светившее в окно. Калеб огляделся по сторонам, но Келли рядом не было.
Испустив тяжелый вздох, он дотронулся до толстой повязки на груди. Да, повезло, что остался в живых. Но кто же, черт побери, стрелял? И за что?
Дверь спальни со стуком распахнулась, на пороге возникла Келли.
– Как чувствуешь себя сегодня?
– Спасибо, лучше.
– Есть хочешь? – Кивком головы она указала на поднос, который держала в руках. – Я приготовила бульон и заварила свежий чай.
– Еще раз спасибо.
Она присела на край кровати и хотела было накормить его, но Калеб решительно забрал ложку.
– Я справлюсь сам.
– Ну и отлично. Зайду позже и сменю повязку.
Он медленно покончил с пищей и поморщился. Бульон! Чай! Что, он инвалид какой-то? Что это ей взбрело в голову? Принесла бы что-нибудь более существенное.
Через полчаса Келли вернулась. Принесла чистые бинты, ножницы и склянку с мазью.
Калеб прикрыл глаза и сжал зубы, а Келли принялась разбинтовывать рану и смазывать ее тонким слоем целительной мази.
– В чем дело, Келли? – резко спросил метис. – Что случилось?
– Ничего.
– Черт побери! Не лги мне! Я же вижу – что-то не так. Тут она впервые за весь день подняла на него глаза.
– Хотите поговорить о лжи, мистер Страйкер? Холодный блеск ее глаз, как нож, глубоко вонзился в его сердце. Калеб поискал взглядом свою одежду, и все сразу обрело смысл. Она нашла конверт.
– Я все сейчас объясню.
– В самом деле? – Глаза девушки, обычно такие синие и теплые, как летнее небо, стали холодными, как лед.
– Думаю, нет. По всей вероятности, это означает, что со свадьбой покончено?
Келли удалось сдержать слезы. И зачем только она прочитала это злосчастное письмо? Что же такое придумать, какое ругательство изобрести, чтобы посильнее обидеть его, чтобы он почувствовал такую же боль, какую причинил ей? Какой же полной идиоткой она была, когда поверила лживым уверениям, что он собирается жениться на ней по любви! Мужчине от женщины нужно только одно. Нет, в ее случае он добивался двух вещей – хотел лишить ее девственности и заполучить вожделенное ранчо. Как же отчаянно жаждал он завладеть «Рокинг-С», если был готов жениться на нелюбимой женщине! От одной этой мысли сердце Келли яростно забилось.
– Черт возьми, Келли! Ранчо должно быть моим!
– А вот твой отец придерживался иного мнения.
В глазах Калеба заполыхал черный гнев, а в самой глубине билась столь душераздирающая обида, что сердце Келли дрогнуло от боли. Да, подумала она, ей удалось нанести ответный удар, вот только легче от этого ей не стало.
– Это единственное место в мире, где я когда-либо чувствовал себя по-настоящему дома, – процедил Калеб хриплым от злости голосом. – И вся беда в том, что мой старик знал об этом.
В бессильной ярости он сжал кулаки.
– Забери вместо ранчо городской особняк.
– Нет.
– Но ты же ничего не смыслишь в управлении хозяйством!
– Ничего, научусь, – парировала Келли, решительным тоном показывая, что тема закрыта. – Вечером принесу ужин.
С этим она повернулась и вышла из спальни, не в силах больше выдерживать полный горечи взгляд метиса.
Глава 22
Когда позже в тот же день она зашла взглянуть на Калеба, того сильно лихорадило. В горячечном бреду он сбросил с себя одеяло, и первой ее мыслью было: как хорошо, что он без памяти, ибо его прекрасное обнаженное тело являло собой столь незабываемое зрелище, что трудно было отвести от него глаза.
И еще она подумала: хорошо, что он перевернулся на живот.
Поспешив к постели, чтобы прикрыть его одеялом, Келли задержалась, обводя взглядом мускулистую спину раненого. Медового цвета кожа казалась совсем темной по сравнению с белизной бинтов. Она оглядела паутину застарелых шрамов, рассекающих упругие мышцы на его плечах и спине.
Горло ее сжалось, когда она представила ту боль и то унижение, которые пришлось ему испытать. Какие же чувства должен пережить человек, исхлестанный – и тем самым преданный – собственным отцом!
Хватит, сказала она себе, не надо его жалеть.
Келли быстро накрыла Калеба одеялом, чтобы оградить себя от соблазна и дальше созерцать великолепный торс. Она не хотела испытывать к нему жалости, не хотела вообще ничего чувствовать.
Калеб вдруг заметался на кровати. Перевернувшись на спину, рывком сел, блуждая взглядом по комнате невидящими глазами.
– Андервуд, прекрати, не надо! Его мучили кошмары.
Келли положила руку на плечо Калеба и легонько его встряхнула.
– Калеб, ты у себя дома. Все хорошо. Постепенно приходя в себя, он приподнял голову и огляделся. Сон был настолько реален, настолько ярок, что он как наяву ощущал запах порохового дыма и неимоверную боль, пронзившую его, когда пуля, вылетев из револьвера Красного Джека Андервуда, впилась ему в плечо. Ему даже слышался яростный крик Андервуда, когда Калеб выстрелил в ответ.
Выражение глаз Келли окончательно привело его в себя. Черт возьми, зачем она сюда пришла, зачем смотрит, как он тут трясется, словно младенец, испугавшийся темноты?
– С тобой все в порядке? – последовал прохладный вопрос.
По ее глазам он понял, что ей хотелось бы задать множество других вопросов, но, надо отдать ей должное, она не вымолвила больше ни слова, только молча взяла со столика кувшин и налила ему воды. Пока он пил, Келли приходилось придерживать стакан, будто ухаживала за немощным стариком.
Коснувшись его руки, Келли озабоченно нахмурилась: его тело пылало.
– Ложись, – сказала она, ставя пустой стакан на прикроватный столик, – я сейчас вернусь.
Она быстро сбежала по лестнице, зашла на кухню, наполнила таз холодной водой, потом взяла чистую тряпку и поспешила в комнату Калеба.
С трудом разлепив глаза, он с подозрением уставился на девушку, окунающую тряпку в воду.
– Хочешь меня искупать?
– Нет. У тебя температура. Оботру тебя холодной водой.
И прежде чем он успел возразить, она раскрыла его до пояса и стала обтирать в надежде, что холодная вода поможет сбить температуру.
Келли старалась не думать о муках, которые он испытывает, но не могла прогнать боль из своего сердца: ей все еще казалось, что он может умереть от ран. Даже в нынешние времена, даже в таком цивилизованном городе, как Шайенн, люди по-прежнему умирают, простудившись или подхватив какую-нибудь опасную инфекцию…
Она медленно проводила мокрой тряпкой по левому плечу Калеба, по его руке, а он смотрел на нее лихорадочно горящими глазами. Нет, она не желала встречаться с ним взглядом.
Когда Келли неосторожно коснулась кожи возле раны на плече, Калеб тихо застонал, и она почувствовала внезапную слабость в желудке, вспомнив, как стояла рядом с доктором Мэйнэрдом, осматривавшим две ужасные раны. Она видала пулевые ранения и прежде, но так близко – никогда. Раньше, когда она жила в комнатенке над столовой, подобные вещи ее мало волновали; к тому же она всегда считала себя совершенно невосприимчивой к виду крови, но теперь совсем другое дело – ведь это была кровь Калеба.
– Догадываешься, кто в тебя стрелял? – по-прежнему старательно отводя глаза от его лица, спросила Келли.
– Нет, – последовал краткий ответ.
Шериф походил по округе, порасспрашивал местных жителей, но, насколько ей было известно, так ничего путного и не выяснил.
Келли отложила тряпку в сторону и потянулась за оставленной доктором бутылью с настойкой опия.
– Что это за дрянь? – настороженно спросил Калеб. – Отрава?
– Всего лишь настойка опия.
– Я не хочу.
– Почему? Это поможет тебе справиться с болью и заснуть.
Калеб помотал головой.
– Нет.
Келли раздраженно свела брови.
– Ты почувствуешь себя гораздо лучше. Что за упрямство?
– Не думал, что тебя волнует, как я себя чувствую.
– Меня это и не волнует, – резко бросила девушка, – но чем раньше ты встанешь на ноги, тем скорее я смогу уехать на свое ранчо.
Калеб что-то с нескрываемой злостью пробормотал под нос, а Келли, резко развернувшись на каблуках, вышла из комнаты, с треском захлопнув за собой дверь.
Спустившись вниз, она зашла на кухню и налила себе чашку чая. И снова мысли, которые она постоянно старалась прогнать, захватили ее. Почему, ну почему Калеб не сказал, что ранчо принадлежит ей? Неужели он решил жениться на ней лишь для того, чтобы стать полноправным хозяином «Рокинг-С»?
Слезы подступили к глазам, но она сдержалась. Ну уж нет, не станет она из-за него плакать, ни единой слезинки не прольет. Он того не стоит. А когда он снова встанет на ноги, она сразу уедет на свое ранчо и никогда больше не будет встречаться с ним.
Калеб с трудом сел, стараясь не обращать внимания на острую боль, которую вызывало малейшее движение, и кляня последними словами слабость, приковавшую его к постели, а также того, кто стрелял в него. За последние восемь лет на него дважды нападали, пару раз пырнули ножом, но никогда ему еще не было так плохо, как сейчас.
Он выглянул в окно, и воспоминания о ранчо снова всплыли в памяти. Там он впервые заарканил быка, впервые клеймил теленка. Он объездил каждый метр этого огромного участка, укрепляя ограду, проверяя колодцы, загоняя в стадо отбившихся животных. Когда-то он мечтал, что всю жизнь проведет на «Рокинг-С»… Но отец в один миг разрушил все.
Непроизвольно Калеб поднял руку к волосам.
– Черт бы тебя побрал, Дункан, – прошептал он. – Мало тебе было того, что ты унизил меня перед людьми, которых я уважал? Нет, тебе понадобилось отнять у меня и на наследство право!
Вспомнив о Келли, он почувствовал, как в сердце нарастает гнев. Почему она так упорно отказывается отдать ранчо в обмен на особняк? Неужели не в состоянии понять, что может продать дом за такие деньги, которых ей не истратить за всю жизнь? Что за идиотское упрямство? Ведь она и малейшего понятия не имеет о том, как правильно управляться со скотом, а за ранчо уцепилась всего лишь потому, что вдолбила себе в голову, что ей нравится жить поближе к земле.
И все же он не мог винить ее за желание заполучить «Рокинг-С»; он ведь и сам жаждал владеть этим ранчо. И оно должно достаться ему – так или иначе.
На следующий день в доме появился шериф.
– Вы не знаете, был ли у кого-нибудь повод стрелять в вас? – спросил представитель закона.
– А как вы сами считаете? Последние восемь лет я был охотником за преступниками, – с нескрываемым сарказмом огрызнулся Калеб.
– Ну что ж, поищем еще.
Больше четырех дней в постели Калеб выдержать не смог. Пару раз заходил доктор, осматривал раны, сообщил, что они еще воспалены, но чисты, подвесил правую руку Калеба на перевязь, чтобы поврежденный участок не испытывал лишних нагрузок, уверил, что жар скоро спадет, и порекомендовал пить побольше воды.
Калеб хмыкнул в ответ и принялся литрами хлестать пиво.
Проклиная все на свете, он умудрился натянуть штаны и всунуть ноги в ботинки при помощи одной руки. С рубашкой дело обстояло намного тяжелее, и он, промучавшись более пяти минут, отшвырнул ее в сторону; вслед за ней последовала и перевязь.
Он наскоро причесался, скривившись при виде своего отражения в зеркале, и вышел из комнаты.
Из коридора услышал, как Келли что-то напевает, и решил, что она на кухне – готовит завтрак.
Калеб медленно, мучительно медленно спустился по лестнице. Весь правый бок горел, будто смазанный дегтем; пролежав четыре дня в постели, он чувствовал слабость в теле и страшное головокружение.
Увидев его в дверном проеме, Келли мгновенно прекратила петь.
– Что ты здесь делаешь? – резко бросила она. – Тебе следует быть в постели.
– Мало ли что мне следует делать, – ответил Калеб, с трудом усаживаясь за стол. – Кофе горячий?
Обреченно вздохнув, она взяла чашку и со стуком поставила на стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45