– Красивые снимки, – сказала она.
В правом нижнем углу она увидела инициалы, такие же, как на той, первой, фотографии.
– Что означает Т.R.?
Он забрал у нее снимок.
– Просто код.
– А вы планируете выставлять фотографии мужчин?
Она подумала о фотографиях Камерон в Национальной галерее портретов. На них были изображены мужчины – бородатый лорд Теннисон с растрепанными волосами, брат Россетти Вильям, со светлым пристальным взглядом чародея.
– Джулии Маргарет Камерон лучше всего удавались мужские портреты, не так ли?
– Верно. Но фотографировать девушек гораздо интереснее. – Он по-прежнему стоял вне границ света, с лицом, затемненным, как у великого инквизитора. Трудно было определить, шутил он или говорил серьезно.
– Ну конечно, ведь прерафаэлитов помнят прежде всего по женским портретам. Они выбирали свои модели так, чтобы их лица и переживания совпадали с настроением картин.
Лиззи в роли Офелии, девушки, сошедшей с ума от неразделенной любви; Беатриче, небесная возлюбленная Данте. И Бетани?
– Бетани нравилось то, что вы в ней видели?
– Я не знаю.
– Адам, вы беспокоитесь о ней?
– Что вы имеете в виду?
– Как по-вашему, Бетани может что-нибудь с собой сделать?
Он повернулся к ней.
– Никогда!
Он был взбешен. Наташа не предполагала, что он способен на такие сильные эмоции. Она сделала вид, что верит ему. И все же у нее создалось впечатление, что Адам нервничает, потому что пытается убедить в этом не ее, а себя.
– Извините. Я должна была задать этот вопрос.
Она медленно перебирала снимки. Изображения девушки на всех фотографиях были неясными, призрачными. Печальными. Не это ли качество Адам ценил в Бетани? Качество, которое викторианские художники подметили у Лиззи Сиддал, некий ореол, предвещающий раннюю смерть? Или это не более чем авторская манера фотографа?
– На той фотографии, которую вы мне дали, нечеткость изображения появилась в результате неправильной проявки, правда?
– На самом деле вы недалеки от истины. У Камерон такие снимки сначала тоже появились случайно. – Он наклонился вперед, чтобы достать с полки над столом тяжелую книгу, открыл ее на странице с фото девушки в саду. – А потом она стала пользоваться линзой с длинным фокусным расстоянием, которая позволяет ограничить глубину резкости. – Он обвел пальцем туманный каскад волос фотомодели, потом дотронулся до четко очерченного профиля. – И коллоидная эмульсия, которую применяли в то время, также придавала готовому снимку слегка размытый вид. Множество деталей теряется из-за невероятно длинной экспозиции – дыхание или медленные движения, почти незаметные невооруженным глазом, сказываются на четкости изображения.
Неожиданно он стал другим человеком – оживленным, увлеченным. Совсем как Стивен, когда разговор заходил об археологии. Есть что-то притягивающее в людях, страстно увлеченных чем-либо, стремящихся поделиться с окружающими своими знаниями...
– В общем, я использую один старинный, не научный метод, – добавил он. – Трюк со светом. Если задрапировать тканью окно или лампу, то рассеянный свет создает вокруг натурщицы своего рода сверхъестественное свечение. – Он захлопнул книгу, поставил обратно на полку. – Я вас утомил.
– Совсем нет, – сказала она правду. – Это так захватывающе!
Они обменялись улыбками.
– А какое внутреннее качество вы разглядели в девушке, которую сегодня фотографировали?
– В Диане? О, она точь-в-точь снежная королева, ледяная и хищная.
– Она ваша подруга.
Я бестактна?
– Не в том смысле. – Адам усмехнулся. – Она хочет стать актрисой. Считает, что участие в съемках пойдет ей на пользу. Мы... я встретил ее на вечеринке около года назад. Первое, на что я обратил внимание, – ярко-красные губы. Казалось, они кричали, даже когда она молчала. Викторианцы считали, что в чертах лица запечатлен характер. Думаю, в этом что-то есть.
Картинка из прошлого была очень яркой. Маркус, его руки, колдующие над черепом. Глаза, губы и скулы, обретающие форму под его пальцами. Их голоса накладывались друг на друга, когда они обсуждали, как мог выглядеть челочек при жизни. Получалось, что они вместе работали над проявляющимся лицом. Она прогнала воспоминание.
Адам снова поглядел на нее.
– Не собираетесь ли вы меня спросить, – сказал он, – какие черты характера я вижу в вас?
– Не уверена, что хочу об этом узнать.
– Это сделать довольно трудно. Предполагаю, у вас много общего с хамелеоном – привычка меняться в зависимости от обстоятельств.
– Очень тонкое наблюдение, – она вернула фотографии. – Я всегда считала, что черно-белые снимки намного красивее цветных. Старые фотографии производят более сильное впечатление, чем современные моментальные снимки.
– Цветное слишком реалистично. Черное и белое дает больше пищи воображению. Вы хотели увидеть фотографии из Литтл Бэррингтона, не так ли? – Он отвернулся, открыл шкафчик и выдвинул еще один ящик. – Как я уже говорил, черно-белый снимок не получился, поэтому для выставки я сделал цветной. Думаю, и такой сойдет.
Фотография была намного больше остальных, на глянцевой бумаге, цвета – почти «Техниколор». Создавалось впечатление, что лицо Бетани покрыто слоем белой пудры. Наташа уже не совсем понимала, что она ожидала увидеть, чего надеялась добиться.
Она положила фотографию на стол.
– Меня не оставляет мысль о том длинном телефонном разговоре перед тем, как она ушла. Я бы хотела узнать, с кем она говорила. Не думаю, что у вас есть телефонный счет с указанными номерами...
Как по сигналу, зазвонил телефон. Оба чуть не подпрыгнули. Адам схватил трубку.
– Да? Я могу отправить их завтра?
Он положил папку на стол, взял блокнот и ручку.
Из конверта показался угол другой фотографии, – единственного снимка, который Адам оставил в папке. Машинально Наташа открыла папку.
Смысл изображения на снимке дошел до нее мгновенно.
Адам повесил трубку.
– Я сделал его вечером накануне ее ухода, – сказал он. – Она изображала Спящую красавицу.
Наташа взглянула на него, потом стала внимательно рассматривать снимок. Бетани лежала на спине на узкой плоской поверхности, которая больше походила на гроб, чем на кровать. Веки были опущены, голова слегка наклонена в сторону, волосы разбросаны вокруг лица. Руки свободно скрещены на груди. Со стола свешивалось шелковое покрывало. На девушке было платье из органзы, легкое и прозрачное. Складки платья и бескровный цвет кожи придавали изображению холодное изящество. Она была похожа на мраморную статую, лежащую в саркофаге.
– Где это было снято?
– На квартире. Она попросила меня дождаться, чтобы она уснула по-настоящему. Бетани говорила: «Единственное, чего нельзя увидеть, – это как ты выглядишь, когда спишь. Разве что кто-то сфотографирует тебя в этот момент».
В этом было что-то невероятно интимное. Наблюдать за спящим – дело любовника или близкого родственника. Однако на этот раз на Бетани смотрели не глаза влюбленного, а холодный, безразличный глаз объектива камеры.
Адам вытянул фото из руки Наташи. Его глаза были холодны, лицо – непроницаемо. Хотя в голосе слышались печаль и сожаление:
– Она сказала, что было бы интересно увидеть выражение своего лица, когда ей снятся сны. Теперь он смотрел на фотографию и шептал, словно рядом спала та, кого он боялся разбудить.
Наташа с усилием произнесла:
– Она выглядит так, будто...
– Я знаю, – отрезал он. – Это было частью замысла. Вы знаете, с чего начиналась коммерческая фотография?
Наташа знала, но отрицательно покачала головой. Она хотела услышать эту историю от него.
– Первые фотографы, которые получили деньги за свою работу, фотографировали покойников. Задолго до того, как появились свадебные фотографии и студийные портреты, фотографии умерших, особенно если это были дети или молодые люди, родственники покупали на память для своей семьи. Их называли похоронными фотографиями. Это звучит жутко, но я их видел. Некоторые невероятно красивы. – Он положил снимок обратно в папку и теперь смотрел на Наташу. – То, что мертвые похожи на спящих, не совсем правда. Это не детский сон, невинный и мирный. Безусловно, викторианцы были озабочены темой смерти. Почти так же, как мы сейчас озабочены сексом. Только секс уже утратил часть своей таинственности, не правда ли? Смерть – единственное, на чем еще лежит табу.
Наташа вспомнила, какие указания Адам давал моделям во время обоих сеансов фотосъемки. Идея смерти увлекла его. В какой-то мере она могла его понять. Тогда почему реализация этой идеи повергала ее в состояние ужаса?
– Я думаю, что в этом кроется одна из причин популярности творчества прерафаэлитов, – заметил Адам. – Они охватили все. Секс и смерть, а также наркотики. – Он замолчал, извлекая файл с фотографиями. – Видите ли, принято считать, что Россетти рисовал Беату Беатрикс после похорон Лиззи. Однако бабушка Бетани рассказывала, что в качестве модели он использовал труп Лиззи. Если это правда, картина превращается в своеобразное похоронное фото. – Он взглянул на нее. – Вот уж ирония...
– Что?
Ее вопрос прозвучал слишком напряженно. Она попыталась скрыть свои эмоции, проговорив:
– О чем вы?
– Если бы я сумел передать разницу между реальным и притворным сном, то Бетани могла бы сейчас быть здесь.
– Что вы этим хотите сказать?
– В ту ночь она, должно быть, притворилась, что уснула. Если бы я не выпил тогда вина, я не спал бы так крепко.
– Я точно знаю – легко заставить кого-нибудь поверить, что спишь. Я часто так делала.
– Зачем?
– Я всегда страдала бессонницей. А моя мама никогда не понимала этого. Как правило, мои ночные бдения ее не на шутку расстраивали. Когда она поднималась в мою спальню, я притворялась, чтобы не огорчать ее.
– Наверное, самая тоскливая вещь на свете – бессонница.
Он открыл каталожный шкаф, чтобы вернуть папку на место. Она вытянула шею, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь еще. Заполнен до отказа. Наташа прочла надписи на указателях других папок. Анна. Кристин. Эмма. Фрэнсис. Как минимум, десяток женских имен.
Адам что-то говорил о лишении сна как одном из видов пыток, но она его не слушала. Ей необходимо увидеть остальные фотографии и узнать, что находится в двух других шкафах...
Еще до конца не осознав, что делает, Наташа шагнула назад, протянула руку за спину и потрогала дверь. Холодная, металлическая. Потом ее пальцы наткнулась на тонкий металлический предмет. Она нащупала выступ и сдвинула засов в сторону.
Потом сказала, что ей пора идти, и почувствовала на талии пальцы Адама, подталкивающие ее к выходу.
Подъем из подземной комнаты показался пробуждением.
Снаружи шел дождь, улица была оживленной и яркой. Огни автомобильных и уличных фонарей, полоски света, льющегося из окон, отражались в мокром асфальте. Мимо двигался бесконечный поток людей с зонтиками, в теплой одежде.
– Мечтаю, что вы позволите сфотографировать вас как следует, – недвусмысленно произнес Адам.
Наташа отшатнулась, подумав о Бетани.
– Ни за что.
– А в виде шутки? – Он указал взглядом на домофон. – Перефразированная цитата великого Россетти.
Т.R. До нее дошло. «Братство прерафаэлитов». Впервые Наташа задумалась о том, боится ли она привидений.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Она доехала до транспортной развязки Пиэ Три, потом повернула обратно. Возвращаясь в город, Наташа еще не знала, что ей делать дальше. И не знала даже, чего бы ей сейчас хотелось.
Завсегдатаи стояли возле игорного дома, ожидая, пока откроются двери. В офисе архитекторов по-прежнему горел свет. С улицы через незакрытые жалюзи была видна знакомая девушка в синем брючном костюме, она сидела перед экраном компьютера, и на лице у нее лежал отблеск голубого электрического света. Полуподвал был погружен в полную темноту. Чтобы быть полностью уверенной, Наташа надавила на кнопку звонка. В ответ – тишина.
Вернувшись на улицу, она позвонила в желтую дверь. Девушка открыла, держа в одной руке кипу бумаг, в другой – степлер. На лице у нее появилась растерянная улыбка.
– Здравствуйте еще раз, – проговорила Наташа самым легкомысленным тоном, на какой была способна. – Видите ли, мне очень неловко вас беспокоить, но я оставила свой телефон внизу в студии. Похоже, Адам все закрыл и ушел. Нельзя ли попасть туда через ваш этаж?
– Нет, разве что они оставили дверь черного хода незакрытой.
– Вы не возражаете, если я попытаюсь? – Девушка колебалась. – Я думаю, вы меня поймете – нет ничего важнее мобильного телефона. Без него я чувствую себя отрезанной от мира.
Девушка неопределенно пожала плечами – она слишком спешила, чтобы спорить. Потом провела Наташу через элегантный офис к деревянной двери с надписью «Пожарный выход», откуда открывался вид на лестницу с бетонными ступеньками.
– Она сразу справа, если, конечно, открыта.
– Спасибо.
Девушка оставила верхнюю дверь открытой, так что света было достаточно для того, чтобы Наташа могла ориентироваться. Она протянула вперед руки, наткнулась на ножку стула, потом нащупала холодный металл каталожных шкафов и подошла к столу. На ощупь нашла выключатель и включила свет. Положила телефон на одну из полок. На всякий случай. Сердце бешено стучало.
Что я здесь делаю?
На столе лежала адресная книга формата А4, с черными и белыми спиралями на обложке. Наташа перелистала пару страниц. Поставщики реквизита, галереи, отделы маркетинга и продаж косметических компаний, дома моды. Закрыла книжку, потянула за ручку один из выдвижных ящиков. Скрепки для бумаг, канцелярские принадлежности, резиновые ленты. Второй ящик. Еще одна адресная книга, меньшего размера, переплетенная в черную кожу, с серебряным обрезом. Одним словом, маленькая черная книжечка. Как романтично! Девушки были записаны в алфавитном порядке первых букв их имен, а не фамилий. В том же порядке, что и папки каталога. Однако в указателе не было буквы «Б». Она провела пальцем по корешку изнутри книжки. Страницу, в которой должны были быть данные о Бетани, вырвали.
Она схватила карандаш, аккуратно провела грифелем по пустой странице, которая следовала в блокноте за вырванной страничкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40