Выбор супер, приятный магазин
Об отпуске же потребной к тому денежной суммы, полмиллиона рублей, мы вскоре повеление дадим».
Подписав последний указ, Петр Федорович поспешил в Ораниенбаум, в свою забавную крепость Петерштадт. Послезавтра предстоял обед в Петергофе, а потом и празднества по поводу его именин.
Увы, свои предначертания Петр III осуществить так и не смог, а день именин походил на страшный сон.
Крейсируя по предписанию царя, эскадра Спиридова прикрывала со стороны моря снабжение армии Румянцева, которая со дня на день должна была двинуться к границам Дании.
Бывая на берегу, Спиридов наконец-то, по долгу службы, общался с Румянцевым. Несмотря на все причуды нового императора, Румянцев был явно доволен переменами на троне. По крайней мере, он получил свободу действий для достижения поставленной ему задачи.
Спиридов присматривался к нововведениям Румянцева в обучении войск и неожиданно встретился в штабе армии с братом Алексеем.
Почти пять лет не виделись они. Алексей всю войну прошагал с армией от Риги до Кольберга.
Григорий поздравил Алексея: брата недавно произвели в генерал-поручики.
— Слава Богу, нынче у нас токмо мундирами службу стеснили, а порядку более стало, — резюмировал он свое отношение к новым веяниям из Петербурга, — солдаты не голодают, каши до отвала дают, жалованье вовремя платят, и ладно. Мы не гвардия, нам многого не надо.
О Румянцеве Алексей отозвался с восхищением:
— Ежели бы не он, не видать нам успеха с Фридериком. Что под Кунерсдорфом, что у Кольберга всюду неординарно действовал, потому и викторию добыл. Сам иной раз для бодрости в полках при штурме объявляется, солдаты ему верят...
Воскресенье 29 июня, кампании 1762 года, день Петра и Павла, эскадра Спиридова встречала на рейде Кольберга. Совпадение именин двух царственных особ, императора и его наследника, давно не праздновали с таким размахом моряки на кораблях и армейцы на берегу. О торжествах поведал шканечный журнал Ревельской эскадры контр-адмирала Спиридова: «29 июня. Для дня тезоименитства Его Императорского Величества Великого Государя Петра Федоровича и Государя Цесаревича Павла Петровича произведена была пальба из города Кольберга из 15 орудий и тож произведено с эскадры, которая затем расцветилась флагами. А из города потом по всей крепости палено из пушек, и кругом всего города ружейным огнем три раза».
На рейде Кольберга и его окрестностях гремели салюты в честь именинника, а в этот самый час в Ораниенбауме осунувшийся и жалкий на вид виновник салютации в который раз переписывал «Отречение от престола».
Ах, если бы за 24 часа до этого Петр Федорович послушал совета умудренного Миниха и сразу же из Петергофа отправился бы в Кронштадт, где ровным счетом ничего не знали о происходящем! Там были послушные ему моряки, оттуда на любом фрегате он мог быстро добраться до Кольберга, а там верный Румянцев с корпусом...
Теперь под присмотром сурового генерала Василия Суворова, его, низложенного императора, отправляли с караулом в уединенную Ропшу...
На другой день Екатерина отправила в Ропшу надежную охрану из 100 гвардейцев под начальством вчерашнего поручика, а ныне генерал-майора Алексея Орлова.
— Как, матушка-государыня, с Петром Федоровичем поступать?
Екатерина ничего не ответила, но ее выразительный взгляд холодных глаз Орлов понял как приказ...
Минула всего неделя после празднества, и с берега срочно затребовали в штаб армии командующего эскадрой. В штабе не было обычной суеты, царила какая-то напряженная тишина, офицеры молчаливо переглядывались, иногда вполголоса перешептывались...
Поздоровавшись, Румянцев с хмурым лицом протянул Спиридову отпечатанный в типографии лист.
— «Божьей милостью, мы, Екатерина Вторая, императрица и самодержица всероссийская», — вполголоса начал читать Спиридов первый Манифест новой императрицы.
Когда Спиридов кончил, Румянцев, медленно ходивший по комнате, остановился и глухо произнес:
— Вы, флотские, как знаете, а я войска нынче к присяге приводить не намерен, покуда не получу достоверного подтверждения о судьбе его величества императора Петра Федоровича.
Спиридов еще раз пробежал взглядом Манифест. «Того ради, — гласил Манифест, — убеждены будучи всех наших верноподданных таковою опасностию принуждены были, приняв Бога и его правосудие себе в помощь, а особливо видав к тому желание всех наших верноподданных явное и не лицемерное, вступили на престол наш Всероссийский самодержавно, в чем и все наши верноподданные присягу нам торжественно учинили».
Попрощавшись, Спиридов по пути на шлюпке размышлял: «Бога в помощь призывает, а чем она, чистая немка, лучше своего мужика, полунемца? Тот хоть занял престол как наследник, а Екатерина-то никаких прав на трон не имеет, сбоку припека. И как можешь ты знать желания всех своих верноподданных? Но в Петербурге, видать, присягнула вся власть, и Сенат, и Синод. Не в бойню же нам ввязываться...»
Дальнейшие события зафиксировал журнал эскадры: «7 июля в 11 часов утра Главный командир изволил выдти на шканцы и объявил при собравшихся со всей эскадры командующих, с их секретарями и наших офицерах, також и при всех служителях, полученное им на берегу от аншефа Петра Александровича Румянцева печатного манифеста копию и присяжной лист, который манифест на шканцах читали во всенародное известие о вступлении Ея Императорского Величества государыни императрицы Екатерины Второй на всероссийский самодержавный престол, и прочитав манифест с командующими и секретарями и нашими офицерами по полученному присяжному листу присягали, и по окончании присяги в 11 часу при выстреле у нас из пушки поднят молитвенный флаг и начался благородный молебен. За тем с адмиральского корабля произведен был салют из 31 выстрела, за которым последовал салют из 15 выстрелов со всей эскадры. Всех служителей приводили к присяге».
В последующие дни один за другим курьеры из столицы доставляли манифесты и распоряжения императрицы — о внезапной кончине низложенного Петра III, о предстоящей коронации. Теперь захват престола она объясняла повелением Божьим и угрозой ответственности «в будущем перед страшным его судом, поскольку-де того самая должность в рассуждении Бога, его церкви и веры святой требовала». А посему ее действия благословил «он, всевышний Бог, который владеет царством и кому хочет дает его».
Затем поступил приказ: все отданные распоряжения Петра III отменить, поход на Данию отставить, армию вернуть в Россию. Эскадре предписывалось забрать всех больных, всю артиллерию и перевезти в Кронштадт.
Генерал-аншеф Румянцев получил отставку. Ему надлежало сдать должность генералу Петру Панину и отъехать в столицу, новая императрица показывала свой нрав.
Моряками Екатерина осталась довольна, вице-адмирал Талызин вовремя обезопасил Кронштадт, повсюду ей присягали в верности. Видимо, зная о хорошем настроении Екатерины накануне коронации, Мордвинов все-таки походатайствовал за своего товарища. На свет появился Высочайший указ: «Сего месяца Ея И.В. из своего высочайшего императорского милосердия, контр-адмирала Спиридова, детей его гардемарин Андрея и Алексея Спиридовых, которые от роду Андрей — 12, Алексей — 10 лет, за обучение навигации и за бытие на море трех кампаний, в том числе двух при атаке города Кольберга действительно при военных действиях, всемилостивейше пожаловала в корабельный флот в мичманы».
Екатерина спешила в Москву на коронацию, с ней следовал весь двор, генералитет, Сенат. На душе у нее было тревожно, первый раз после воцарения она покидала столицу. «На кого оставить Петербург? Вся гвардия ушла в Москву», — размышляла Екатерина.
В это время от генерал-поручика Панина из Кольберга прибыл с депешей о присяге подполковник Александр Суворов.
— Государыня желает принять тебя, — встретил его отец — генерал Василий Суворов.
С любопытством всматривалась в гонца Екатерина. «Сын верного мне генерала не оступится, — решила императрица, — вот кто будет командовать караулом в столице на время моего отъезда».
— Поздравляю полковника Астраханского полка, — сказала она Суворову и подарила ему свой портрет.
Дома Александр Суворов сделал надпись на портрете: «Это первое свидание проложило мне путь к славе».
Осень вступила в свои права. Эскадра Спиридова, выполнив задачу, вернулась в Ревель, и здесь флагмана ожидали радостные вести. Сначала ему объявили о новом назначении в Кронштадт с продвижением по службе, а потом ознакомили с указом императрицы о производстве сыновей в мичманы. В Кронштадте его первым поздравил Мордвинов:
— Такого в истории флота Российского не бывало. Ваши сынки первыми с таких молодых лет к офицерам причислены.
— В том заслуга беспременная вашего превосходительства, — от чистого сердца благодарил Григорий Спиридов товарища.
Эскадры на Балтике заканчивали кампании, а Москва торжественным перезвоном кремлевских колоколов, десятками пушечных залпов возвестила о начале коронации. Екатерина вознамерилась этим традиционным обрядом, минуя все законы, хоть как-то создать иллюзию права на обладание российской короной. Потому не скупилась и только на подготовку праздника выдала генерал-фельдмаршалу Никите Трубецкому 50 000 рублей.
Первопрестольная к праздникам подготовилась, как обычно тщательно, с размахом — деньги-то даровые.
После церемонии в Успенском соборе, шествия по кремлевским храмам, торжественного обеда в Грановитой палате вечером начались народные гулянья на Красной площади и улицах Москвы, зажглись огни иллюминаций, засверкали фейерверки. Празднества продолжались без малого месяц, после чего Екатерина, следуя обычаям русских царей, направилась в Троице-Сергиеву лавру, где духовные пастыри ласково и почтительно, с песнопениями, встретили коронованную особу, рассказывали и показывали памятные места, связанные с именем Петра Великого.
Своеобразие Москвы и ее окрестностей, отличие быта жителей и нравов от столичных порядков привлекали внимание любознательной от природы императрицы, и она решила поближе узнать этот край и осталась в белокаменной на зиму. К тому же возвращение в Петербург воскрешало в памяти недавние тягостные события, а ей хотелось поскорей избавиться от них. В Москве все располагало к отдыху, балы и маскарады, театральные представления чередовались с загородными прогулками, катанием на санях.
Все бы ничего, но Екатерина не могла избавиться от одного неприятного осадка. Осенью, при въезде в Москву, кроме приветственных криков многочисленной толпы в ее адрес, она сама слышала частенько здравие в честь ее сына Павла, который ехал следом. Невольно вспоминались годы жизни сына в покоях Елизаветы. После его рождения она попросту забрала младенца к себе, месяцами не допускала к нему родителей. Уже тогда возникло чувство отчуждения от ребенка, тем более было известно, что Елизавета намеревается объявить Павла своим наследником, а родителей отправить в Голштинию...
Устраняя своего мужа, Екатерина не раз напоминала, что она лишь мать законного наследника, но теперь сын становился помехой на пути к всевластию.
Надо как-то, хотя бы для формы, а быть может, и для его пользы, определить ему какое-нибудь занятие. И тут на ум пришло недавнее решение облагодетельствовать Спиридова, пожаловать его сыновей флотскими чинами.
«Флот — вот что может отвлечь на время, а может быть, и увлечет надолго ее неглупого, смышленого сына. Полгода пустует место президента Адмиралтейств-коллегии».
После новогодних праздников в Адмиралтейств-коллегии читали Указ императрицы: «Ревностное и неутомленное попечение императорского величества о пользе государственной и о принадлежащей к ней, между иным, цветущем состоянии флота ее императорское величество, желая купно с достойным в том подражанием блаженной и бессмертной памяти деду ее императорского величества государю императору Петру Великому, вперить еще при нежных младенческих летах во вселюбезнейшего сына и наследника ее императорского величества цесаревича и великого князя Павла Петровича, всемилостивейше определяет его императорское величество в генерал-адмиралы...»
Члены коллегии и флагманы чесали затылки:
— Коим образом восьмилетнему генерал-адмиралу докладывать о флотских нуждах? Да и далече он нынче, в белокаменной.
Гладко было на бумаге, позабыла Екатерина, что она отменила все указы и распоряжения Петра III, даже не зная, о чем в них шла речь. На верфях приостановилось строение кораблей, не поступала на флот оснастка для такелажа, парусина, не хватало, как и прежде, пороху в арсеналах, не слали ядер с Урала, якорных пеньковых канатов из Костромы. Мордвинов находился в затруднительном положении. Прежде он смело, когда требовалось, шел на доклад к Екатерине, а сейчас не имел права, все нити управления флотом сходились к малолетнему генерал-адмиралу...
Приняв Кронштадтскую эскадру, Спиридов дотошно осмотрел все корабли, на смотрах выслушал претензии матросов, заглянул в цейхгаузы и магазины Кронштадта.
— Нынче на эскадре нет ни одного корабля в полной готовности, — докладывал он весной Мордвинову, — всюду нехватка такелажа и парусов, некомплект матросов и офицеров, кое-где крюйт-камеры пусты и ядер на один выстрел. Да и матросики порой на одной каше сидят.
— Что предлагаете?
— Токмо вытянуться на рейд и экзерциции на якорях проводить. Для дозора на выходе из залива держать в крейсерстве пару пинков или фрегатов, по возможности.
Мордвинов долго не раздумывал:
— Быть посему. Пускай императрица из Петергофа любуется на подобранные паруса, авось запросит, тогда я ей и отрапортую.
Мордвинов и Спиридов не ограничились ролью наблюдателей. В составе коллегии объявилась новая персона, наставник наследника, генерал-поручик Иван Чернышев. Его брата, генерала Захара Чернышева, весьма благоволили Елизавета и Екатерина. Довольно искусный дипломат, Иван Григорьевич «заболел» морскими делами в Англии, где четыре года состоял при посольстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Подписав последний указ, Петр Федорович поспешил в Ораниенбаум, в свою забавную крепость Петерштадт. Послезавтра предстоял обед в Петергофе, а потом и празднества по поводу его именин.
Увы, свои предначертания Петр III осуществить так и не смог, а день именин походил на страшный сон.
Крейсируя по предписанию царя, эскадра Спиридова прикрывала со стороны моря снабжение армии Румянцева, которая со дня на день должна была двинуться к границам Дании.
Бывая на берегу, Спиридов наконец-то, по долгу службы, общался с Румянцевым. Несмотря на все причуды нового императора, Румянцев был явно доволен переменами на троне. По крайней мере, он получил свободу действий для достижения поставленной ему задачи.
Спиридов присматривался к нововведениям Румянцева в обучении войск и неожиданно встретился в штабе армии с братом Алексеем.
Почти пять лет не виделись они. Алексей всю войну прошагал с армией от Риги до Кольберга.
Григорий поздравил Алексея: брата недавно произвели в генерал-поручики.
— Слава Богу, нынче у нас токмо мундирами службу стеснили, а порядку более стало, — резюмировал он свое отношение к новым веяниям из Петербурга, — солдаты не голодают, каши до отвала дают, жалованье вовремя платят, и ладно. Мы не гвардия, нам многого не надо.
О Румянцеве Алексей отозвался с восхищением:
— Ежели бы не он, не видать нам успеха с Фридериком. Что под Кунерсдорфом, что у Кольберга всюду неординарно действовал, потому и викторию добыл. Сам иной раз для бодрости в полках при штурме объявляется, солдаты ему верят...
Воскресенье 29 июня, кампании 1762 года, день Петра и Павла, эскадра Спиридова встречала на рейде Кольберга. Совпадение именин двух царственных особ, императора и его наследника, давно не праздновали с таким размахом моряки на кораблях и армейцы на берегу. О торжествах поведал шканечный журнал Ревельской эскадры контр-адмирала Спиридова: «29 июня. Для дня тезоименитства Его Императорского Величества Великого Государя Петра Федоровича и Государя Цесаревича Павла Петровича произведена была пальба из города Кольберга из 15 орудий и тож произведено с эскадры, которая затем расцветилась флагами. А из города потом по всей крепости палено из пушек, и кругом всего города ружейным огнем три раза».
На рейде Кольберга и его окрестностях гремели салюты в честь именинника, а в этот самый час в Ораниенбауме осунувшийся и жалкий на вид виновник салютации в который раз переписывал «Отречение от престола».
Ах, если бы за 24 часа до этого Петр Федорович послушал совета умудренного Миниха и сразу же из Петергофа отправился бы в Кронштадт, где ровным счетом ничего не знали о происходящем! Там были послушные ему моряки, оттуда на любом фрегате он мог быстро добраться до Кольберга, а там верный Румянцев с корпусом...
Теперь под присмотром сурового генерала Василия Суворова, его, низложенного императора, отправляли с караулом в уединенную Ропшу...
На другой день Екатерина отправила в Ропшу надежную охрану из 100 гвардейцев под начальством вчерашнего поручика, а ныне генерал-майора Алексея Орлова.
— Как, матушка-государыня, с Петром Федоровичем поступать?
Екатерина ничего не ответила, но ее выразительный взгляд холодных глаз Орлов понял как приказ...
Минула всего неделя после празднества, и с берега срочно затребовали в штаб армии командующего эскадрой. В штабе не было обычной суеты, царила какая-то напряженная тишина, офицеры молчаливо переглядывались, иногда вполголоса перешептывались...
Поздоровавшись, Румянцев с хмурым лицом протянул Спиридову отпечатанный в типографии лист.
— «Божьей милостью, мы, Екатерина Вторая, императрица и самодержица всероссийская», — вполголоса начал читать Спиридов первый Манифест новой императрицы.
Когда Спиридов кончил, Румянцев, медленно ходивший по комнате, остановился и глухо произнес:
— Вы, флотские, как знаете, а я войска нынче к присяге приводить не намерен, покуда не получу достоверного подтверждения о судьбе его величества императора Петра Федоровича.
Спиридов еще раз пробежал взглядом Манифест. «Того ради, — гласил Манифест, — убеждены будучи всех наших верноподданных таковою опасностию принуждены были, приняв Бога и его правосудие себе в помощь, а особливо видав к тому желание всех наших верноподданных явное и не лицемерное, вступили на престол наш Всероссийский самодержавно, в чем и все наши верноподданные присягу нам торжественно учинили».
Попрощавшись, Спиридов по пути на шлюпке размышлял: «Бога в помощь призывает, а чем она, чистая немка, лучше своего мужика, полунемца? Тот хоть занял престол как наследник, а Екатерина-то никаких прав на трон не имеет, сбоку припека. И как можешь ты знать желания всех своих верноподданных? Но в Петербурге, видать, присягнула вся власть, и Сенат, и Синод. Не в бойню же нам ввязываться...»
Дальнейшие события зафиксировал журнал эскадры: «7 июля в 11 часов утра Главный командир изволил выдти на шканцы и объявил при собравшихся со всей эскадры командующих, с их секретарями и наших офицерах, також и при всех служителях, полученное им на берегу от аншефа Петра Александровича Румянцева печатного манифеста копию и присяжной лист, который манифест на шканцах читали во всенародное известие о вступлении Ея Императорского Величества государыни императрицы Екатерины Второй на всероссийский самодержавный престол, и прочитав манифест с командующими и секретарями и нашими офицерами по полученному присяжному листу присягали, и по окончании присяги в 11 часу при выстреле у нас из пушки поднят молитвенный флаг и начался благородный молебен. За тем с адмиральского корабля произведен был салют из 31 выстрела, за которым последовал салют из 15 выстрелов со всей эскадры. Всех служителей приводили к присяге».
В последующие дни один за другим курьеры из столицы доставляли манифесты и распоряжения императрицы — о внезапной кончине низложенного Петра III, о предстоящей коронации. Теперь захват престола она объясняла повелением Божьим и угрозой ответственности «в будущем перед страшным его судом, поскольку-де того самая должность в рассуждении Бога, его церкви и веры святой требовала». А посему ее действия благословил «он, всевышний Бог, который владеет царством и кому хочет дает его».
Затем поступил приказ: все отданные распоряжения Петра III отменить, поход на Данию отставить, армию вернуть в Россию. Эскадре предписывалось забрать всех больных, всю артиллерию и перевезти в Кронштадт.
Генерал-аншеф Румянцев получил отставку. Ему надлежало сдать должность генералу Петру Панину и отъехать в столицу, новая императрица показывала свой нрав.
Моряками Екатерина осталась довольна, вице-адмирал Талызин вовремя обезопасил Кронштадт, повсюду ей присягали в верности. Видимо, зная о хорошем настроении Екатерины накануне коронации, Мордвинов все-таки походатайствовал за своего товарища. На свет появился Высочайший указ: «Сего месяца Ея И.В. из своего высочайшего императорского милосердия, контр-адмирала Спиридова, детей его гардемарин Андрея и Алексея Спиридовых, которые от роду Андрей — 12, Алексей — 10 лет, за обучение навигации и за бытие на море трех кампаний, в том числе двух при атаке города Кольберга действительно при военных действиях, всемилостивейше пожаловала в корабельный флот в мичманы».
Екатерина спешила в Москву на коронацию, с ней следовал весь двор, генералитет, Сенат. На душе у нее было тревожно, первый раз после воцарения она покидала столицу. «На кого оставить Петербург? Вся гвардия ушла в Москву», — размышляла Екатерина.
В это время от генерал-поручика Панина из Кольберга прибыл с депешей о присяге подполковник Александр Суворов.
— Государыня желает принять тебя, — встретил его отец — генерал Василий Суворов.
С любопытством всматривалась в гонца Екатерина. «Сын верного мне генерала не оступится, — решила императрица, — вот кто будет командовать караулом в столице на время моего отъезда».
— Поздравляю полковника Астраханского полка, — сказала она Суворову и подарила ему свой портрет.
Дома Александр Суворов сделал надпись на портрете: «Это первое свидание проложило мне путь к славе».
Осень вступила в свои права. Эскадра Спиридова, выполнив задачу, вернулась в Ревель, и здесь флагмана ожидали радостные вести. Сначала ему объявили о новом назначении в Кронштадт с продвижением по службе, а потом ознакомили с указом императрицы о производстве сыновей в мичманы. В Кронштадте его первым поздравил Мордвинов:
— Такого в истории флота Российского не бывало. Ваши сынки первыми с таких молодых лет к офицерам причислены.
— В том заслуга беспременная вашего превосходительства, — от чистого сердца благодарил Григорий Спиридов товарища.
Эскадры на Балтике заканчивали кампании, а Москва торжественным перезвоном кремлевских колоколов, десятками пушечных залпов возвестила о начале коронации. Екатерина вознамерилась этим традиционным обрядом, минуя все законы, хоть как-то создать иллюзию права на обладание российской короной. Потому не скупилась и только на подготовку праздника выдала генерал-фельдмаршалу Никите Трубецкому 50 000 рублей.
Первопрестольная к праздникам подготовилась, как обычно тщательно, с размахом — деньги-то даровые.
После церемонии в Успенском соборе, шествия по кремлевским храмам, торжественного обеда в Грановитой палате вечером начались народные гулянья на Красной площади и улицах Москвы, зажглись огни иллюминаций, засверкали фейерверки. Празднества продолжались без малого месяц, после чего Екатерина, следуя обычаям русских царей, направилась в Троице-Сергиеву лавру, где духовные пастыри ласково и почтительно, с песнопениями, встретили коронованную особу, рассказывали и показывали памятные места, связанные с именем Петра Великого.
Своеобразие Москвы и ее окрестностей, отличие быта жителей и нравов от столичных порядков привлекали внимание любознательной от природы императрицы, и она решила поближе узнать этот край и осталась в белокаменной на зиму. К тому же возвращение в Петербург воскрешало в памяти недавние тягостные события, а ей хотелось поскорей избавиться от них. В Москве все располагало к отдыху, балы и маскарады, театральные представления чередовались с загородными прогулками, катанием на санях.
Все бы ничего, но Екатерина не могла избавиться от одного неприятного осадка. Осенью, при въезде в Москву, кроме приветственных криков многочисленной толпы в ее адрес, она сама слышала частенько здравие в честь ее сына Павла, который ехал следом. Невольно вспоминались годы жизни сына в покоях Елизаветы. После его рождения она попросту забрала младенца к себе, месяцами не допускала к нему родителей. Уже тогда возникло чувство отчуждения от ребенка, тем более было известно, что Елизавета намеревается объявить Павла своим наследником, а родителей отправить в Голштинию...
Устраняя своего мужа, Екатерина не раз напоминала, что она лишь мать законного наследника, но теперь сын становился помехой на пути к всевластию.
Надо как-то, хотя бы для формы, а быть может, и для его пользы, определить ему какое-нибудь занятие. И тут на ум пришло недавнее решение облагодетельствовать Спиридова, пожаловать его сыновей флотскими чинами.
«Флот — вот что может отвлечь на время, а может быть, и увлечет надолго ее неглупого, смышленого сына. Полгода пустует место президента Адмиралтейств-коллегии».
После новогодних праздников в Адмиралтейств-коллегии читали Указ императрицы: «Ревностное и неутомленное попечение императорского величества о пользе государственной и о принадлежащей к ней, между иным, цветущем состоянии флота ее императорское величество, желая купно с достойным в том подражанием блаженной и бессмертной памяти деду ее императорского величества государю императору Петру Великому, вперить еще при нежных младенческих летах во вселюбезнейшего сына и наследника ее императорского величества цесаревича и великого князя Павла Петровича, всемилостивейше определяет его императорское величество в генерал-адмиралы...»
Члены коллегии и флагманы чесали затылки:
— Коим образом восьмилетнему генерал-адмиралу докладывать о флотских нуждах? Да и далече он нынче, в белокаменной.
Гладко было на бумаге, позабыла Екатерина, что она отменила все указы и распоряжения Петра III, даже не зная, о чем в них шла речь. На верфях приостановилось строение кораблей, не поступала на флот оснастка для такелажа, парусина, не хватало, как и прежде, пороху в арсеналах, не слали ядер с Урала, якорных пеньковых канатов из Костромы. Мордвинов находился в затруднительном положении. Прежде он смело, когда требовалось, шел на доклад к Екатерине, а сейчас не имел права, все нити управления флотом сходились к малолетнему генерал-адмиралу...
Приняв Кронштадтскую эскадру, Спиридов дотошно осмотрел все корабли, на смотрах выслушал претензии матросов, заглянул в цейхгаузы и магазины Кронштадта.
— Нынче на эскадре нет ни одного корабля в полной готовности, — докладывал он весной Мордвинову, — всюду нехватка такелажа и парусов, некомплект матросов и офицеров, кое-где крюйт-камеры пусты и ядер на один выстрел. Да и матросики порой на одной каше сидят.
— Что предлагаете?
— Токмо вытянуться на рейд и экзерциции на якорях проводить. Для дозора на выходе из залива держать в крейсерстве пару пинков или фрегатов, по возможности.
Мордвинов долго не раздумывал:
— Быть посему. Пускай императрица из Петергофа любуется на подобранные паруса, авось запросит, тогда я ей и отрапортую.
Мордвинов и Спиридов не ограничились ролью наблюдателей. В составе коллегии объявилась новая персона, наставник наследника, генерал-поручик Иван Чернышев. Его брата, генерала Захара Чернышева, весьма благоволили Елизавета и Екатерина. Довольно искусный дипломат, Иван Григорьевич «заболел» морскими делами в Англии, где четыре года состоял при посольстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65