Еще в бытность на «Варваре Великомученице» Спиридов захаживал в Морскую академию и там слышал имя Ломоносова, единственного ученого человека из русских в расположенной неподалеку академии наук.
Уложив отдыхать уставшую с дороги жену, Григорий, уединившись с Сергеем, расспрашивал о новостях в столице и в Кронштадте, а сам с интересом, открыл купленную брошюрку и прочитал на титуле.
— «Слово похвальное ея величеству государыне императрице Елисавете Петровне, самодержице всероссийской, говоренное ноября 26 дня 1749 года».
«Пожалуй, витиевато, но весьма благозвучно», — подумал Спиридов и спросил Сергея, слышал ли он что-нибудь о речи Ломоносова.
— В Петербурге до сей поры об этом толкуют, в особенности, кто помоложе, — ответил Сергей оживленно, — ассамблея Академии состоялась в прошлом году, там Ломоносов и речь держал. Мне говорил Алексей, в той риторике сказывает Ломоносов и про флот, но сам-то я не читывал.
На первых страницах автор, естественно, воспевал самодержицу, а потом воздал должное ее отцу. В свое время, четверть века назад, Спиридов слушал, еще юношей, Феофана Прокоповича и теперь, вчитываясь в напечатанные строки, машинально подумал, что слог Ломоносова в чем-то созвучен с речами Феофана. А вот и первое упоминание заслуг: «Представил бы я Петра именем великого... море новым флотом покрывающего... повелевая устроить полки ко брани и выходить флоту в море, осматривая строящиеся корабли, исправляющиеся суда и среди моря со дна восстающие пристани и крепости».
«Кратко весьма, но верно», — думал Спиридов, листая страницы, где Ломоносов прославлял Елизавету, наследницу дел Петра I. И здесь он не преминул упомянуть о прозорливости императрицы в морском деле.
«Флот готов к покрытию вод Балтийских, что в военныя приуготовления успевают, — сие все войну, от России наносимую, предвозвещает, но показует премудрость прозорливыя нашей Героини. Искусный мореплаватель не токмо в страшное волнение и бурю, но и во время кротчайшее тишины бодрствует, укрепляет орудия, готовит парусы, наблюдает звезды, примечает перемены воздуха, смотрит на восстающие тучи, исчисляет расстояния от берегов, мерит глубину моря и от потаенных водою камней блюдется».
Перечитывая ломоносовские рассуждения, Спиридов удивлялся не принятому восхвалению императрицы, а глубине знаний автора в мореходстве.
— Ломоносов, я погляжу, не менее мичмана сведущ в нашем деле, — закрывая книжицу, поделился он своим мнением с Сергеем, — а что князь Голицын, каково распоряжается? На флоте что о нем говорят?
— Покуда слышно — перепалка в Адмиралтействе, — ответил Сергей, — а в Кронштадте о нем ни слуху ни духу с десяток годков с лишком.
Прежде всего назначение князя Голицына — «высочайшее повеление иметь ему над флотом главную команду» — обернулось недовольством и сварой среди членов Адмиралтейств-коллегии, подогреваемых Белосельским и Мишуковым. Кто бы мог подумать и предположить о таком легкомыслии Елизаветы! Ладно, при Петре I. Голицын тогда, поднабравшись опыта за девять лет службы в голландском флоте, проявил себя в Гренгамском сражении. А потом его носило по «ухабам» на берегу, Анна Иоанновна отправила подальше от столицы, губернаторствовать в Астрахань. С воцарением Елизаветы фортуна повернулась к нему лицом, императрица с уважением относилась к последнему отпрыску древнего княжеского рода, верно служившего престолу на протяжении веков. Награды одна за другой украшали его грудь, почести и звания прибавлялись с каждым годом. Но флагманы флота, подзуживаемые Мишуковым, открыто роптали, не желая быть под началом у семидесятилетнего старца. И все же Елизавета настояла на своем, отправила Белосельского в Москву, а остальные понемногу утихомирились.
При новом высоком начальстве огорошило Спиридова первое назначение: его определили командовать придворными яхтами.
Петр I своеобразно прививал жителям Петербурга любовь к морю. Для начала он запретил строить мосты через Неву, принуждая всех, в том числе и вельмож, переправляться через реку в лодках. Больше того, издал указ, чтобы никто не смел в летнее время плавать на веслах, а только под парусами и наконец, учредил так называемую «Невскую флотилию». Всем зажиточным домовладельцам и достаточным людям розданы были безвозмездно парусные и гребные суда с тем, чтобы они содержали их в полной исправности и являлись бы по первому требованию к сборному пункту у крепости, где и поступали в распоряжение «невского» адмирала Потемкина. Государь сам участвовал в этой затее и предпринимал больше переходы к Шлиссельбургу или Кронштадту; неопытные мореходы выбивались из сил, борясь с морским ветром и волнами; окончание же похода заключалось веселым пиром в Летнем дворце, который задавал сам Государь.
Известно, что Петр показывал пример окружающим, брал с собой в море, в походы, правда небольшие, жену, детей, близких родственников. Со временем это вошло в привычку и стало традицией: царствующим особам совершать прогулки по морю. Для таких целей строили специальные прогулочные суда, яхты. Еще в бытность Петра, по его чертежам построили «золоченую» яхту «Елизавета», которая до сих пор находилась в строю. Кроме нее, для нужд царской семьи содержались еще две яхты. Они-то и составляли отряд придворных яхт, над которым стал начальствовать Спиридов. Назначение этих судов было и остается до сих пор необычным для военных кораблей, отсюда и порядки для них существовали особые. Подчинялись они только распоряжениям непосредственно царствующих особ или их приближенных. Содержание матросов было несравненно лучше, чем на флоте, а служебная лямка не обременяла. Другое лето яхты всю кампанию не снимались с якорей, и неделями экипажи изнывали от безделья. В это лето зачастили дожди, и поэтому матросам скучать не приходилось. Как только тучи затягивали небо на западе, боцман гонял их по реям, чтобы за минуту-другую отвязать паруса и, не замочив, спрятать. Отвязывали паруса и на ночь, вдруг утром пожалуют их величество и их высочества, попробуй быстро управиться с мокрыми, тяжелыми парусами.
Спиридов разместился на «Елизавете», у Семена Челюскина. Командир яхты был на десять с лишком лет старше Спиридова, но до сих пор ходил в мичманах. Сказалась прежняя служба в штурманах, их в ту пору не особенно жаловали. Вечерами засиживались, припоминали своих друзей по прежней службе. Спиридов больше прислушивался к рассказам Семена о странствиях по берегам и льдам Северного океана.
— Сперва-то Беринг послал меня в Екатеринбург, загодя присмотреть за выделкой якорей и другого железа. Отъехали мы тогда вместе с Овцыным, он в Казань за парусиной отправился, — начал издалека Челюскин.
Не один вечер пересказывал он, как взял его с собой в отряд земляк, Василий Прончищев, из Якутска отправились на север, вниз по Лене на дубель-шлюпке «Якутск», добрались до океана и зазимовали. Весной начали обследовать неизвестные острова, описывать побережье Таймыра.
— Тогда-то Василий и приболел цингой, а к осени совсем плох стал и помер, а следом и женка его верная, Татьяна, салютовали мы им и погребли подле друг друга. После я команду принял, довершил опись Таймыра.
Долго еще вспоминал Семен, как продолжал вместе с Харитоном Лаптевым в течение двух лет вояжировать по берегам Ледовитого океана, и в итоге составили точную карту полуострова-гиганта.
Вспомнил Челюскин и об Овцыне.
— Дмитрий-то нынче по заслугам и по совести оправдан. Второго ранга капитан, возместили ему и жалованье за прошлые годы, только за деньги здоровья не купишь, прихварывает он частенько.
Спиридов вспомнил их последнюю встречу, печальные глаза Дмитрия на исхудавшем, утомленном лице.
Для Спиридова вменялось иногда бывать на берегу, в Ораниенбауме, договариваться о провизии, налаживать снабжение яхт водой, узнавать, нет ли каких указаний от Адмиралтейств-коллегии. Общаясь с придворными и обслуживающей челядью, он поневоле узнавал дворцовые новости. Спустя месяц он уже знал, что императрица в последнее время все больше выражает недовольство взаимоотношениями четы наследников. Минуло пять лет их супружеской жизни, а желанный продолжатель династии так и не появился на свет. Да и как ему быть, когда супруги, по существу, живут порознь, у каждого свои интересы, свои взгляды на жизнь, противоположные цели в будущем. Если беспечный Петр Федорович знал, что престол ему достанется так или иначе, то его супруга все чаще задумывалась о своей незавидной участи. Ее проницательный ум начинал искать наиболее благоприятный выход из того унизительного положения, в котором она оказалась...
Вскоре Спиридову привелось пообщаться наяву с царствующими особами. Во второй половине июля затяжные дожди прекратились, за неделю установилась жаркая погода, и однажды Спиридова вызвал генерал-адъютант Петр Шувалов, давно пожалований Елизаветой в графы.
— Ее величество изъявило желание завтра совершить небольшой променад по морю. Изготовьте все, как положено, и будьте поутру у пристани. Провизию и напитки загрузите сего же дня. Вам подадут их к пристани.
— Позвольте узнать, ваше сиятельство, сколько персон предполагается к прогулке? — почтительно спросил Спиридов.
— Дюжины полторы, не менее, да прислуги дюжины две наберется. Имейте в виду, что ее величество будут сопровождать их высочества.
Далеко за полночь сновали шлюпки между пристанью и яхтой. Часть прислуги осталась ночевать на борту яхты. Матросы носились как угорелые, все понимали, что такие визиты могут обернуться и немилостью. Для салютов на яхте с каждого борта торчали по две пушчонки, возле них копошились канониры.
Едва взошло солнце, на первой шлюпке перевезли всю прислугу. Кареты с императрицей показались у пристани только к полудню. На первой шлюпке разместилась императрица и великокняжеская чета. Рядом с Елизаветой все время находился довольно молодой человек, миловидный и обходительный. «Видимо, это и есть новая симпатия Елизаветы, о которой мне давеча проговорился гвардейский офицер», — подумал Спиридов.
Камер-юнкер Иван Иванович Шувалов, которого впервые видел Спиридов, в свои двадцать три года лишь прошлой осенью был замечен императрицей и по «случаю» этому пожалован первым придворным званием.
Правда, раньше племянник Петра Шувалова не раз попадался на глаза великой княгине Екатерине. «Я вечно находила его в передней с книгой, — вспоминала Екатерина, — я тоже любила читать, и вследствие этого я его заметила; на охоте иногда я ним разговаривала; этот юноша показался мне умным и с большим желанием учиться, он также иногда жаловался на одиночество, в каком оставляли его родные; ему было тогда восемнадцать лет, он был очень недурен лицом, очень услужлив, очень вежлив, очень внимателен и казался от природы очень кроткого нрава».
Но томившейся без внимания своего супруга Екатерине, как заметил во время прогулки Спиридов, видимо, был далеко не безразличен другой камер-юнкер, молодой красавец и, наверное, балагур и повеса. Его то и дело подзывал к себе великий князь, они о чем-то переговаривались, поглядывая в сторону фрейлин, и хохотали...
В самом начале прогулки, когда яхта, отсалютовав императрице, снялась с якоря, Елизавета поманила к себе Спиридова:
— Погода, капитан, благодатная, пройдемся до Красной горки, но так подгадай, чтобы к вечеру быть нам в Петергофе: нынче у нас званый бал.
Благожелательный тон и несколько фамильярное обращение свидетельствовали о том, что императрица, по-видимому, помнила расторопного офицера с «Варвары Великомученицы», который не раз попадался ей на глаза в прошлом году в Москве. С любопытством бросала на него взоры и великая княгиня, ей тоже запомнился этот подтянутый офицер, с чисто русской физиономией, проницательным взглядом карих глаз, обрамленных темными ресницами.
Полуденное солнце заставило всех дам расположиться в удобных креслах в тени растянутого на шканцах тента. Они с интересом следили за сноровистыми действиями матросов, без суеты, но быстро и ловко выполнявшими распоряжения своего начальника. Из мужчин подле Елизаветы за ее креслом безотлучно находился камергер Шувалов. Его же дядя, Александр Иванович, с великим князем и его камергером прохаживались по противоположному борту, то и дело подзывая слугу с напитками.
Продолжая приглядывать за гостями, Спиридов подошел к стоявшему рядом с рулевым Семену Челюскину, который уверенно управлял судном.
Кивнув на молодцеватого камергера, он вполголоса спросил у Челюскина:
— Что за птица?
Не отрывая внимания от оживленных движений матросов, посматривая за борт на вспененную поверхность моря, Семен мельком взглянул на камергера и, наклонившись к Спиридову, негромко, чтобы не услышал вахтенный рулевой матрос, ответил:
— Князь Сергей Салтыков, недавно сосватал фрейлину государыни.
«А Семен, видать, здесь всю придворную свиту знает, который год с ними в море прогуливается», — пришло на ум Спиридову, и он перенесся мыслями в видневшийся в дымке Кронштадт: «Как-то там Анютка, который месяц носит?..»
На исходе осени у Спиридовых друзья отмечали радостное событие: на свет появился первенец, мальчик. Нарекли его в честь деда Андреем. Весной по заведенному порядку на предстоящую кампанию назначали командиров кораблей. Достигли цели неоднократные просьбы Спиридова отставить его от придворных яхт. «15 апреля Адмиралтейств-коллегия приказала учинить следующее, на нижеописанных кораблях и фрегатах быть командирами... на бомбардирском, на „Самсоне“, Григорию Спиридову».
Впервые бомбардирские корабли построил Петр I для действий против осажденного Азова. С той поры в составе русского флота постоянно находились эти военные суда. С крепким корпусом, относительно небольшой осадкой, вооруженные тяжелыми и дальнобойными мортирами, они были незаменимы при обстреле береговых укреплений и крепостей.
С некоторым волнением ступил на палубу «Самсона» лейтенант Спиридов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65