Прочитав записку, Римский-Корсаков поморщился:
— Куда же тянуться, ежели у нас осадка полтора десятка футов?
— Велено передать на словах, — заговорил нарочный, молодой мичман, — нынче шлюпка послана вверх по течению, — он вскинул руку по направлению стоявшей в полукабельтове яхты Овцына. — Промеривают Неву до самого монастыря, вешками для вас фарватер обозначат.
В обед командир собрал офицеров в салоне.
— Приказано нам перейти к Невскому монастырю. Государыня там на ботике шествовать изволит, нам благоволить будет. Оттуда вслед за ботиком спустимся, как велено, на якоря станем. До монастыря кабельтов не менее десятка четыре, на верпах перетягиваться, ежели без перерыва, суток трое, а то и четверо займет. Начнем безотлагательно, вечером. Благо ночи светлые, а погода добрая.
На берегу народ веселился, а для экипажа «Варвары» потянулись беспрерывной чередой авральные работы, до седьмого пота. На воду спустили все шлюпки, изготовили три верпа. Для обслуживания шпиля подобрали боцмана, самых крепких матросов. Сначала на шлюпку спустили первый верп и, огребая против течения, завезли его вверх по Неве на длину якорного каната и сбросили в воду. Удерживаясь на верпе, выбрали основной, становой якорь, а потом шпилем же начали выбирать канат завезенного первого верпа. «Варвара» медленно потянулась вверх против течения. Удерживаясь на этом якоре, с корабля спустили и завезли второй верп и, удерживаясь на нем, выбрали первый и начали завозить его вверх по течению. Сменяясь каждые полчаса, матросы вымбовками вращали шпиль и метр за метром корабль двигался навстречу течению. Экипаж трудился в две смены, работы хватало всем. Офицеры командовали на шлюпках, следили за положением якорей, несли, как положено, вахту.
Командир изредка спускался передохнуть в каюту, оставляя за себя Тынкова или Спиридова.
— Глядите в оба за якорями. Не ровен час, верп поползет, на мели очутимся, — предупреждал Римский-Корсаков, — позора не оберемся. Ежели что, становой якорь отдавать немедля.
На четвертые сутки «Варвара», бросила становой якорь против колокольни Невского монастыря. Кроме вахты, вся команда мертвецки заснула.
Следом на верпах подтянулась яхта «Анна», вверх по течению, шлепая веслами, медленно прошли и выстроились колонной на якорях 24 галеры.
Одна из них вела на буксире в Обводной канал ботик, его встречали, как было заведено. «Буксировала галера ботик „Дедушка русского флота“, — появилась очередная запись в „Журнале Адмиралтейств-коллегии“. — Для него били в барабан и играли на трубах».
Тот же «Журнал» кратко повествовал о дальнейшем развитии событий:
«30 августа в 12 часов на корабле поднят молитвенный флаг. Слышны были на берегу пальба из 61 пушки. В исходе 1-го часа с Невского монастыря палили из всех пушек. Посланы все гребные суда в Невский монастырь. В начале 4-го часа вышли из Невского канала ботик и за ним 20 гребных судов. Когда оный пришел против корабля „Варвара“, то с того кричали „Ура!“ 7 раз, а с ботика, на котором находилась Ея И.В., ответствовано 1 раз, потом опять кричали с корабля 3 раза и салютовано из всех пушек. По окончании пальбы поднят на ботике штандарт. Тогда с корабля, яхт и галер салютовано по 7 пушек и расцветились флагами. С ботика ответстовано из 3-х пушек и оный пошел в сопровождении галер вниз по реке. Корабль и яхты, спустя флаги, стали спускаться вниз по реке».
«Варвара» стала на якорь против Летнего дворца. Официально церемония бракосочетания подходила к концу. Но разгулявшиеся гости продолжали веселиться. Еще три недели экипаж «Варвары» поглядывал на сверкавшие зеркалами окна дворца, откуда вечерами начинала доноситься бравурная музыка, не смолкая до утра. Наконец-то, видимо, дворовая публика притомилась.
«30 сентября при отъезде Ея И.В. из Летнего дворца в Зимний дворец, салютовано с корабля и яхт, а по прибытии Ея И.В. в Зимний дворец с крепости и Адмиралтейства по 51 пушке. Корабль и яхты следовали к Зимнему дворцу и против оного легли на якорь и, став на шпринг, салютовали из 21 пушки». На следующий день командир «Варвары» получил приказание из Адмиралтейств-коллегии: «Спуститься вниз, швартоваться у причальной стенки Адмиралтейской верфи, разоружиться и стать на зимнюю стоянку».
Рядом, по соседству, в Зимнем дворце, начинались будни семейной жизни их Высочеств. Испытав прелести первых дней брачного союза, Петр Федорович заскучал и внезапно порадовал супругу известием, что влюбился в фрейлину императрицы Kapp. Но, видимо, вскоре наскучили и любовные страсти и великий князь придумал новую, довольно оригинальную забаву.
После свадьбы императрица поселила новобрачных рядом со своими покоями. Как водится, ее продолжал навещать любимый фаворит Алексей Разумовский, пожалованный год назад титулом графа. Ничего не подозревая, Елизавета миловалась с возлюбленным, а в это время за стеной хихикал от восторга Петр Федорович. Он додумался просверлить в стене отверстия и спокойно наблюдал за происходящим в будуаре Елизаветы. Мало того, он предлагал взглянуть на альковные тайны и кое-кому из своих приближенных, но те благоразумно отговаривались зная, чем кончаются подобные развлечения. Вскоре о проделках племянника проведала именитая тетушка и разгневалась не на шутку. Первой пострадала и получила отставку Мария Румянцева. Ее отстранения давно добивался канцлер Бестужев-Рюмин. В одном он был признателен Марии Румянцевой. Гофмейстерина неустанно наблюдала не только за Екатериной, но и за ее мамашей. А цербстская княгиня вела переписку с Фридрихом II, то и дело навещала прусского посланника, почти каждый день шепталась по углам с обер-гофмейстером Петра Федоровича, голштинцем Брюммером, к ней запросто захаживал лейб-медик Лесток. Канцлер прекрасно знал, что вся эта компания состоит на жалованье у французского короля и Фридриха и ждет не дождется, когда его свалит. Поэтому он с облегчением вздохнул, когда узнал, что Елизавета повелела выслать настырную «муттер» Екатерины из столицы и спровадить ее в Голштинию.
К этому времени Елизавета под влиянием канцлера и личной неприязни проникалась все большим недоверием к действиям Фридриха II. Король, попирая все договоры, развязал войну и напал на Австрию и Саксонию.
Имея довольно сильную армию, он выиграл несколько сражений у обеих стран и успешно наступал на столицу Саксонии. Еще до свадебных торжеств Бестужев встревоженно докладывал императрице:
— Ваше величество, коль более сила короля Прусского умножится, тем более для нас опасности будет, и мы предвидеть не можем, что от такого сильного, легкомысленного и непостоянного соседа нашей империи приключиться может.
Елизавета, занятая свадебной суетой, как часто бывало, отмахнулась.
— Будет, Алексей Петрович, нынче у нас праздники великие, сам знаешь, потом мы и Фридрихом займемся.
Но канцлер не отступал и сочинил императрице обстоятельный доклад о, коварстве и наглости прусского соседа, побуждаемого «наущениями и деньгами Франции». «Интерес и безопасность империи, — докладывал он, — всемерно требуют такие поступки, которые изо дня в день опаснее для нас становятся, и ежели соседа моего дом горит, то я натурально принужден ему помогать тот огонь для своей собственной безопасности гасить, хотя бы он наиглавнейший мой неприятель был, к чему я еще вдвое обязан, ежели то мой приятель есть».
Едва закончились празднества, канцлер напомнил о себе.
— Государыня, ежели мы сторону Саксонии не возьмем, Фридрих растерзает оную в пух и прах, а держава наша дружбу и почтение союзников потерять может.
Елизавета в этот раз уступила.
— Ты думаешь, сама я Фридриха жалую, что ли? Передай Разумовским да Шуваловым, Ласси и Репнину, заодно и Мишукова извести, быть у меня послезавтрева. Сам-то ты и речь держать первым станешь. Не позабудь и Воронцова пригласить.
Спустя месяц фельдмаршал Ласси начал сосредоточивать в Лифляндии и Эстляндии 60-тысячное войско, чтобы весной начать наступление на Кенигсберг. Фридрих, узнав о планах России, начал переговоры о мире с Австрией и Саксонией.
Мишукову было предписано с началом кампании вывести в море весь наличный флот.
— Покажись Европе, повести, что флот у нас не токмо для увеселений служит, — полушутя произнесла на осеннем совещании Елизавета.
Еще лед не сошел, а в Кронштадте и Ревеле начали вооружать эскадры. Готовился к кампании и корабль Римского-Корсакова. Как только прошел лед по Неве, «Варвара» вышла по полной воде к устью и сумела без камелей миновать бар и первой отдала якорь на Большом Кронштадском рейде.
В гордом одиночестве проболталась на рейде «Варвара» более трех недель. Кронштадтская эскадра, по сложившейся за последние годы традиции, раскачивалась не торопясь. Последние кампании эскадра ни разу не выходила в море и даже не вытягивалась на рейд, а отстаивалась в гавани.
С отъездом Головина за границу управление флотом на деле прекратилось. Старший из флагманов, Мишуков, в своей деятельности переключился на внешнюю, показную часть морского ведомства. Улавливая настроение императрицы, он занимался тем, что старался заслужить похвалу Елизаветы, используя ее мимолетные капризы и расположение духа. Особенно усилилась эта сторона его деяний, когда пришло известие о кончине адмирала Головина. Прошлую кампанию функционирование флота на Балтике свелось к подготовке и проведению церемонии бракосочетания. Для успеха этого дела в первую очередь оснащались и комплектовались экипажи судов для демонстрации на Неве морской выучки. Свелась же эта длительная процедура, по сути, к бесчисленным салютациям, фейерверкам, иллюминациям и многократным приветствиям расставленных по реям матросов, посредством своих натруженных глоток кричащих «Ура!» и «Виват!».
В ту пору, когда «Невская флотилия» разыгрывала представления на воде, Кронштадская и Ревельская эскадры были предоставлены сами себе.
Корабли и фрегаты, не имея должного ухода, ветшали, паруса на них прели и загнивали. Значительную часть экипажей откомандировали на Невскую флотилию, а оставшиеся моряки, не имея практики в море, утрачивали свои навыки. Усугубилось это положение с кончиной Головина, когда флотская жизнь пошла на самотек, ибо Мишуков, ожидая продвижения по службе, отлынивал, а Елизавета почему-то не торопилась ставить его во главе Адмиралтейств-коллегии.
Исполняя повеление императрицы, Захар появился ранней весной в Кронштадте и сразу же захандрил. Большинство кораблей и фрегатов были укомплектованы лишь наполовину, добрую треть судов требовалось ремонтировать, о выходе в море в ближайшие недели нечего было и думать. Искать виноватых оказалось пустым занятием.
«Главное, — размышлял Захар, — выпроводить какой ни есть флот в море, а там разберемся, что к чему, только бы кораблики не утопли. Слава Богу, хоть войны-то не предвидится». Прикрываясь наказом императрицы, он прежде всего напирал на подрядчиков, обещая расплатиться осенью, мобилизовал всех плотников и конопатчиков с Галерного флота из числа служителей. Оттуда же он распорядился отослать в Кронштадт всех матросов и канониров, годных к строевой службе. Кое-как залатав прорехи, Мишуков поднял свой флаг на 66-пушечном корабле «Императрица Анна», в середине лета вывел эскадру на внешний рейд и отправился в плавание. Почему-то распорядился перевести на «Анну» лейтенанта Спиридова.
Не успели еще последние фрегаты сняться с якорей, как начался ералаш в строю эскадры. Это, собственно, было и немудрено. Половина командиров впервые повели суда в море, не имея самостоятельных навыков, подчас не зная элементарных сигналов, часть из судов то и дело рыскала, не держала строй, видимо, и рулевые потеряли навыки без практики.
То и дело с борта флагмана гремели раскаты пушек с позывными провинившихся кораблей, которым Мишуков выражал неудовольствие.
В Ревеле флагману поступила в подчинение еще одна эскадра, и на выходе из Финского залива за кормой «Императрицы Анны» на несколько миль растянулась кильватерная колонна из 25 линейных кораблей, 4-х фрегатов, 2-х бомбардирских кораблей и других мелких судов.
Спускаясь по ветру вдоль берегов Эстляндии к выходу из залива, эскадра мало-помалу обретала пристойный вид, и на подходе к Рогервику Мишуков несколько успокоился.
Стояла чудесная погода, легкий бриз с правого борта способствовал удержанию судов на курсе и со стороны казалось, что морская армада русских представляет собой грозную силу. Навстречу то и дело попадались купеческие шхуны, и толпившиеся вдоль бортов матросы с уважением взирали на откинутые артиллерийские порты с торчащими из них черными жерлами многочисленных пушек.
Шкипера на шхунах, раскуривая трубочки, удивлялись:
— Видимо, у русских после царя Петра опять появился достойный флот.
Иноземные моряки не подозревали, что у русских судов нет доброй половины ядер к этим самым пушкам, пороха хватит, дай Бог, на один выстрел, а в артиллерийских деках, в случае схватки с неприятелем на три орудия придется по одному канониру. Благополучно достигнув бухты Рогервика, где-то траверзе Гангута, флагман поднял сигнал: «Поворот последовательно на обратный курс». Убедившись, что сигнал отрепетован всеми кораблями, фрегатами и прочими судами, Мишуков кивнул командиру «Императрицы Анны»:
— Исполняй!
В ту же минуту сигнальные матросы, ловко перебирая фалы, спустились вниз, убирая флажный сигнал, а на руль полетела отрывистая команда вахтенного лейтенанта Спиридова:
— Руль лево на борт! На румб ост-норд-ост!
Накренившись на правый борт, «Анна» начала медленно описывать циркуляцию, а тем временем десятки матросов забегали по вантам, разбегаясь по реям, отдавая одни и подбирая другие снасти, переворачивая паруса с одного борта на другой.
Подняв подзорную трубу, Мишуков силился разглядеть в далекой дымке береговую черту. Подозвав командира, он ухмыльнулся:
— Чаю, нынче местные немцы нас узрели. Небось гонца отрядили к Фридриху сородичи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65