Тот отрицательно покачал головой. Сорванным прутиком он постегивал себя по ноге, выражая явное нетерпение. Ситуация складывалась неприятная.
— Вы уже утолили жажду? — грубовато спросил граф.
— Нет еще, — любезно ответил де Пейн и зачерпнул еще одну кружку. — Здесь чудесная вода, не оторвешься, — пояснил он и начал пить маленькими глотками. Зегенгейм смотрел на него, а голубые глаза то темнели, то светлели. Время приближалось к полудню.
— Эту воду можно пить весь день, — произнес де Пейн, поудобнее устраиваясь на камешке. — Пожалуй, я выпью и третью кружку.
— Не пошло бы во вред, — заметил Людвиг, отворачиваясь и прислушиваясь: не поднимается ли кто на холм? За деревьями послышались чьи-то шаги. Вскоре, между ветвей мелькнул белый мусульманский бурнус.
— Назад! — прорычал на незнакомца с плетеной бутылью граф Зегенгейм. Араб, увидев разъяренного рыцаря, и второго — мирно сидящего на камне, поспешно повернулся и побежал вниз, треща опавшими сучьями.
— Вы напугали его, — произнес Гуго, попивая холодную воду.
— Не заболейте холерой! — предупредил Зегенгейм, не зная, как вынудить де Пейна уйти.
— Не беспокойтесь. Страшнее любовной лихорадки ничего нет, — ответил на это де Пейн.
— Что вы имеете в виду?
— Ничего особенного.
— Не могли бы вы уйти? — прямо спросил Зегенгейм.
— Нет, — ответил Гуго, вновь зачерпывая воду. — Мне хорошо здесь.
— Хорошо и плохо — часто ходят рядом, — насупившись, проговорил граф. Гуго де Пейн, уже догадавшийся обо всем, решил не продолжать более опасную игру.
— Она не придет, — произнес он, выплескивая остатки воды. — Принцесса Мелизинда — взбалмошная и сумасбродная девчонка, которая сама не знает чего хочет.
Людвиг фон Зегенгейм, вспыхнув, сделав к нему шаг.
— Не говорите о ней в таком тоне! — сказал он: — Как бы то ни было, но ей я обязан своей жизнью.
— Смотрите, как бы в награду она не потребовала ее назад, — Гуго поднялся с камня. — Граф, она сыграла с нами шутку, неужели вы не догадываетесь?
— Чтобы поссорить нас. Это ее очередной каприз.
— Я не верю вам, — угрюмо произнес граф. — И не понимаю этого неуместного остроумия.
— Ваше дело! — вздохнул Гуго. — Я ухожу, покидая поле боя. Прошу вас только, не засиживайтесь здесь до темноты — вечера тут холодные.
— Я буду ждать, сколько сочту нужным, — чуть кивнул головой Людвиг. Гуго тронулся вниз, взяв коня под узды.
— Напоследок один совет, граф, — промолвил он, обернувшись: — Не ищите соперников там, где их нет. И не давайте себя обмануть женщине.
Выйдя по тропинке из оливковой рощи, де Пейн вскочил на коня: краем глаза он разглядел прячущегося за деревьями всадника.
— Поехали домой, дружок! — крикнул он выглянувшему на солнце Христофулосу, к которому уже привык, как к собственной тени — неизбежному, но не мешающему жить спутнику.
2
Вечерние прогулки, совершаемые Гуго де Пейном и князем Васильком Ростиславичем вдоль городских стен Иерусалима, вошли у них в привычку. За это время светловолосый росс многое поведал мессиру о своей земле, ее обычаях и нравах. Слушая его плавную речь, Гуго де Пейн решил пока повременить с предупреждением, полученным от Рудольфа Бломберга, тем более, что недавно начавшемуся строительству православного храма пока ничто не угрожало: вряд ли барон Жирар предпримет свою акцию раньше срока. Огорченный размолвкой с Людвигом фон Зегенгеймом, Гуго рассеянно вникал в слова ехавшего рядом князя.
— У нас существует поверье, — говорил Василько, — которое, может быть, поможет вам понять душу русского человека. Однажды, в жаркий день, русич сидел под деревом, и приблизилась к нему высокая женщина, закутанная в белое покрывало. «Слыхал ли ты про Моровую язву? — спросила она. — Это — я сама. Возьми меня на плечи и обнеси по всей Руси; не минуй ни одного села, ни города; я должна везде заглянуть. За это тебе будет счастье, слава и богатство. Кругом тебя будут падать мертвые, но ты останешься невредим». Затем она обвилась длинными, исхудалыми руками вокруг шеи русича, и бедняк пошел со своей страшной ношею. На пути лежало местечко, где раздавалась музыка и весело, беззаботно гулял народ. Но язва повела своим платком — и веселье смолкло: стали рыть могилы и носить гробы. И так было везде — где бы ни проходил русич, богатые города и деревни превращались в кладбища, дрожащие жители разбегались и прятались в лесах. Наконец, добрался он до своего родного села; здесь проживали его старушка мать, любимая жена и малые дети. Отчаянье и жалость овладели душою несчастного, обманутого заморской злыдней. Решил он утопить и себя, и свою злосчастную ношу, которую сам, по глупости и доверчивости своей взвалил на плечи. Обошел он свое село, ухватил Моровую язву за руки и волосы и бросился вместе с нею с крутого берега Волги. Сам он не утонул, но чудище поганое отправил на дно речное… Крепок русский человек задним умом, а уж отваги и мужества ему не занимать. Жаль, слишком много охотников усесться на его шею! Ну да путь им всем один — в омут.
Гуго де Пейн слушал князя, но взгляд его блуждал по тянущимся вдоль дороги пальмам, уносясь к его далекой родине — к пышным, пшеничным полям Шампани, к ее лазурным, обильным рыбой рекам, синему небу и плодородной земле. Два рыцаря, витязя, заброшенные волею судьбы в далекий восточный город, чувствовали одинаковую тоску по отеческим местам. Доля воина печальна тем, что не всегда даже прах его может вернуться домой, и кости будут гнить где-нибудь под такими чуждыми пальмами, питая их корни и листья…
Внезапно внимание всадников привлек слабый женский крик, донесшийся до них слева от дороги — из поросшего папоротниками оврага.
— Помогите! — вновь раздался приглушенный возглас. Оба рыцаря, переглянувшись, не сговариваясь повернули своих коней и съехали с дороги. Копыта лошадей заскользили по отлогому спуску, а выхваченными мечами рыцари рубили ветви деревьев и кустарников, очищая путь. По дну оврага протекал мелкий, каменистый ручей, и прямо по его руслу всадники устремились на повторный, отчаянный крик о помощи. Вскоре они разглядели невдалеке привязанную к дереву полуобнаженную, в разорванной одежде рыжеволосую девушку; а возле нее — пятерых темнокожих злодеев: намерения их были достаточно ясны. Подстегнув коней, рыцари помчались на них с занесенными над головой мечами. Вид их был столь грозен и устрашающ, что разбойники, не выдержав, побросав награбленное добро и суковатые палки, кинулись врассыпную, карабкаясь вверх по склону, где их не могли достать острые клинки и копыта коней. С быстротой молнии они скрылись среди деревьев и зарослей кустарника. Рыцари соскочили с коней и подбежали к лишившейся чувств девушке. Гуго де Пейн достал нож и перерезал веревки, подхватив на руки падающую пленницу; князь Василько в это время зорко оглядывался по сторонам, готовясь отразить нападение, если бы негодяи надумали вернуться. Но их и след простыл в сгущающемся вечернем сумраке. Медноволосая девушка, лежащая на руках де Пейна, была необычайно красива, волнующе притягивала взгляд: нежной бархатной кожей, овалом лица, где выделялись яркие, чувственные губы, гибким станом и упругой грудью, которую почти не скрывала разорванная одежда. Она открыла глаза, и две синие молнии вспыхнули в сумраке оврага, словно гипнотической силой приковав к себе внимание и Гуго де Пейна, и князя Василька.
— Кто… вы? — волнуясь, спросила девушка, чувствуя себя весьма уютно на крепких руках рыцаря.
— Успокойтесь, — проговорил Гуго, слегка улыбнувшись ей. — Вы вне опасности. Скажите, где вы живете, и мы доставим вас домой тотчас же. Видно, на вас напали разбойники?
— Да… Да, — произнесла она, собираясь с мыслями, касаясь хорошенькой ручкой лба и откидывая голову; волосы ее при этом рассыпались по груди рыцаря — будто коварный огонь охватил его плащ. — Я ехала со слугами, когда из зарослей выскочили эти… черные люди, — продолжила она. — И… потом почувствовала, что меня куда-то тащат… Слуги разбежались… А когда я очнулась, привязанная к дереву, то закричала… И вот…
— Вы крикнули вовремя, — заметил князь Василько, на которого яркая красота девушки произвела сильное впечатление. Он даже сожалел, что не первый перерезал веревки.
— Вы не устали? — спросил он у де Пейна, на что тот отрицательно покачал головой. Тогда князь сбросил свой плащ и накинул его на плечи девушки.
— Куда вас отвезти?
— Мой дом находится неподалеку отсюда. Я покажу вам дорогу, — произнесла слабым голосом Юдифь, начавшая плести свои сети. Ее большие глаза излучали печаль и невинность, останавливаясь то на одном рыцаре, то на другом. Ломбардец Бер так и сказал ей, когда все детали плана были согласованы:
«Сначала — Гуго де Пейн, а потом… потом потребуется и русский князь. Бейте по двум мишеням сразу. Кто знает, не придется ли вам со временем отправиться в православный Киев, где тоже достаточно тяжких дел.» И Юдифь хорошо усвоила его наказ, тем более, что в прошлом справлялась и с большим количеством клиентов одновременно.
Гуго де Пейн вынес ее по склону оврага на дорогу, а князь Василько вывел лошадей. Усадив ее перед собой на седло, и поддерживая левой рукой, мессир осторожно тронул коня; рядом поехал князь, с трудом отводя взгляд от прекрасной незнакомки, словно свалившейся в овраг с неба. Юдифь же, склонив голову на плечо де Пейна, вновь впала в полуобморочное состояние, не забывая, однако, цепкими пальчиками держаться за рыцарский пояс. Так они и проехали городские ворота, а через некоторое время остановились возле двухэтажного особняка с мраморными колоннами, снятого для Юдифи на вымышленное имя ломбардцем Бером, чье чуткое ухо уловило стук приближающихся копыт, а быстрые ноги тотчас же увели через заднюю дверцу в сад.
Спешившиеся рыцари внесли бесчувственную незнакомку в дом, где тотчас же забегали слуги, охая, суетясь и зажигая свечи. Хозяйку положили в глубокое кресло в гостиной, обшитой бархатными тканями разных оттенков. Юдифь приоткрыла глаза.
— Нет, нет, не уходите! — попросила она рыцарей, склонившихся в прощальном поклоне. Вы спасли мне жизнь и мою честь, и я хотела бы отблагодарить вас. Меня зовут Эстер… Я — вдова испанского рыцаря дона Алонзо де Сантильяна, занесенная ветром странствий в Иерусалим. Покойный супруг оставил мне достаточно средств, с тех пор я много путешествую, и порою бываю довольно безрассудна, как сегодня вечером, отправившись по незнакомой дороге. К чему это могло привести — страшно представить! Если вы никуда не торопитесь и будете настолько любезны, что подождете меня, пока я приведу себя в порядок, то мы могли бы отужинать все вместе… Надеюсь, вы доставите мне эту радость? — и Юдифь-Эсфирь-Эстер одарила обоих рыцарей неподражаемо чарующей улыбкой, от которой растаял бы даже кусок льда.
Когда Юдифь, отдав приказания слугам и поварам, выскользнула через заднюю дверцу в сад, и рассказала ломбардцу Беру о своих достижениях, тот сквозь зубы прошептал в ее адрес нехорошее слово.
— Повремените с этим русским, — попросил он. — Куда вы торопитесь?
— Меня ждут в разных странах и городах, — резко ответила она. — Мне нельзя терять время. И вообще — не мельтешите тут; шли бы вы куда-нибудь подальше…
— Хорошо, хорошо! — успокоил Бер ценного агента Сионской Общины. — Поступайте как знаете…
Юдифь вернулась к рыцарям, где расторопные слуги уже накрывали на стол. Гуго де Пейн сожалел, что согласился остаться, но законы рыцарской чести не позволяли отказать в столь скромном желании прекрасной даме, тем более, только что спасенной им из лап разбойников. Он решил побыть здесь недолгое время и уйти. Хозяйка же построила в отношении его совсем иные планы. Наконец-то и она сообразила, что в осуществлении их, князь Василько скорее помешает и уж точно будет третьим лишним. Но светловолосого витязя также не хотелось упускать далеко — он мог понадобиться в будущем. Кроме того, ей было еще по-женски любопытно это, пока незнакомое ей, славянское племя, один из представителей которого уже попал в ее мелкие сети. Тяжело вздохнув, Юдифь подумала, в кого первого запустить свои розовые коготки: во француза или русского? Наказ Бера был однозначен, но она плевала на него; ее больше интересовал князь, а не этот суровый рыцарь, с холодными серыми глазами. Она решила про себя: кто первый заговорит с ней — с того и начнем наше меню. Первым произнес фразу Гуго де Пейн. И она звучала так:
— К сожалению, любезная донна Сантильяна, в скором времени я вынужден буду откланяться — меня ждут неотложные дела.
«Как бы не так! — подумала про себя Юдифь. — Вот ты-то, милый мой, и останешься…»
— Прошу к столу! — произнесла она, беря под руку де Пейна, и одаривая князя Василька таким пронзительным взглядом, что он даже споткнулся на ровном месте. По древнему поверью, оступиться на правую ногу считалось дурным знаком, но князь решил не придавать этому значения. И поздний ужин на троих, обставленный с восточной изысканностью, при свечах и с расползающимся по помещению ароматом из зажженных по углам курильниц, с тихой музыкой лютни, доносящийся из сада и неслышными движениями слуг вокруг богато убранного круглого стола — начался. Хозяйка дома умела поддержать беседу тонкой, остроумной фразой, смолчать — где надо, изобразить удивление, заинтересованность, очаровательно выглядеть либо простодушной, либо загадочной слушательницей, сознающей свою притягательную власть над мужскими сердцами. Легкий разговор между рыцарями скользил по тонкому льду в опасной близости от полыньи, где плескался ее синий взгляд. Было что-то поистине колдовское в глазах Юдифь, в их таинственной иудейской печали, собранной за тысячи веков; они словно бы распинали рыцарей за то неведомое зло, что было принесено ее племени. Пряный аромат от курящихся благовоний кружил голову; грустная песня тонких струн искала потайные тропы к душе; необычный вкус вина, к которому Юдифь почти не притрагивалась, дурманил сознание двух рыцарей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90