– Из-за наркотиков, понимаете?
Анита переваривала информацию, стараясь не выдать волнения. Холодно и жестко она переспро­сила:
– Наркотики? Тревис был наркоманом? Вы со­вершенно уверены?
– Еще бы. Впервые я заметил у них дома. Он был под кайфом. В другой раз, перед самым их отъ­ездом, я видел следы уколов на его руках… Он боль­ше месяца не выходил в море. Для такого человека, как он, это свидетельство неминуемой катастрофы. Обычно стоило ему один день не пройтись на яхте вдоль побережья, и он уже чувствовал себя несча­стнейшим из смертных. Я ничего не смог сделать, не хватало времени, отреагировать… не знаю… Он уехал, а когда вернулся… Боже… Это был совершен­но другой человек, понимаете?
Анита читала в его взгляде жгучее бешенство. Ярость, окрашенную ненавистью.
– Он по-настоящему подсел?
– Полностью. – Он был уничтожен. При разводе его лишили родительских прав и заткнули рот алиментами.
Все та же холодная ненависть во взгляде.
– Понимаю, – почти прошептала Анита. На лице Пинту было написано ожидание. Аните понабилось секунд десять, чтобы понять.
– Хочу вас успокоить, господин Пинту… я не могу поделиться с вами сведениями, но уверяю – мы НЕ разыскиваем Тревиса за сбыт наркотиков, если вы этого опасаетесь.
Мысленно она прокручивала в памяти инфор­мацию, полученную от инспектора Оливейры. Тревис общался с темными личностями, членами син­диката, связанного с итальянской мафией. Одним словом, с дилерами.
Впрочем, это вовсе не означало, что Тревис был одним из них. С дилером связываешься, когда тебе нужен порошок.
– Вы часто виделись после его возвращения? Задавая этот вопрос, Анита хотела выяснить, не видел ли Пинту одного из них.
– Как вам объяснить… мы увиделись не сразу. Встретились случайно, год или больше спустя по­сле его возвращения, я тогда отправился по делам в Вила-Реал, это на границе с Испанией. Он был в плачевном состоянии. В прошлом Тревис мне очень помог, подыскал мне работу, когда я кончил пла­вать (Пинту решительно подавил болезненные вос­поминания)… И я решил им заняться, чтобы он вы­лечился, нашел ему работу в маленькой мастерской по ремонту яхт и катеров, которую наша компания приобрела в Лагуше.
– Получилось? Пинту колебался.
– Не особенно… Первый раз он продержался около года, потом снова подсел, уволился с работы и исчез – месяца на три. Потом вдруг позвонил и сказал, что купил дом рядом с Албуфейрой. Мне тогда сразу пришло в голову, что он провернул ка­кое-то дельце – иначе за такой короткий срок большую сумму не соберешь, но закрыл на это гла­за. Время от времени мы встречались… Я видел, что он все еще употребляет, хоть и уменьшил дозу и даже набирал вес… Но потом он снова исчез… как я вам уже рассказывал… И опять появился с куском денег, и снова уехал… Так продолжалось до декаб­ря прошлого года. Тогда он продал дом и исчез, по­звонил только раз – поздравлял с Новым годом, но с тех пор я о нем ничего не слышал…
«Эти маленькие, но такие выгодные путешествия по-настоящему подозрительны», – решила Анита.
– Спрошу откровенно: вы хоть раз видели ко­го-нибудь из тех, кто поставлял Тревису порошок?
– Ни разу, это правда! Таким было наше мол­чаливое соглашение. Если к нему должен был прийти поставщик, он давал мне понять, и я не на­вещал его.
– Он зарабатывал только так?
– Нет… ну… я точно не знаю. Мы никогда не за­давали друг другу вопросов, понимаете?
На его лице появилась улыбка – грустная, нос­тальгическая, как воспоминание о трудной, но та­кой крепкой дружбе…
– Тревис всерьез занялся живописью… Она его и спасла, вот только денег было мало… Постепенно уменьшил дозу, и я знаю, что колоться он перестал, но нюхал и курил много… смесь кокаина с герои­ном… взрывоопасную дрянь…
Анита поняла, что Пинту один раз пробовал эту «взрывчатку» сам.
– В прошлом году он снова начал выходить в море. Мне кажется, он на пути к выздоровлению…
– Я тоже искренне на это надеюсь, господин Пинту. – Анита поднялась, собираясь уходить. Она узнала намного больше, чем могла рассчитывать. – Я вам очень признательна за помощь…
– Не стоит… Надеюсь, что не подставил Тревиса тем, что развязал язык…
– Не волнуйтесь… Наша полиция не имеет пра­ва арестовывать наркомана в Алгарве. Да и в Ам­стердаме тоже, понимаете?
В ее улыбке смешались безмятежность и отча­яние.
Анита протянула ему для прощания руку че­рез стол и оставила Пинту наедине с его мыслями о жизни, английских моряках и голландских жен­щинах.
Дезоксин – не лучший в мире настой от бессонни­цы. Алиса сразу погрузилась в глубокий сон, а вот Хьюго долго лежал на кровати, уставившись в по­толок, переводя время от времени взгляд на погру­женную во мрак деревню за окном. Он по-прежне­му был одурманен быстрой ездой, нервы были натянуты до предела, во рту все пересохло. Снова вернулись тяжкие воспоминания: сербские танки Т-72, палящие из пушек. Он заснул тяжелым сном только в половине шестого утра, когда небо уже на­чало светлеть.
Проснулся Хьюго, когда солнце стояло высоко в небе, прямые лучи били в окно, светили в лицо.
В комнате было тихо. Хьюго медленно перевер­нулся на бок и окончательно проснулся.
Постель Алисы оставалась разобранной, вот только ее самой там не было. Из ванной не доносилось ни звука. Номер был пуст, рюкзак, который Алиса накануне вечером бросила в кресло возле шкафа, исчез.
– О-о-о, нет… – инстинктивно простонал Хью­го, готовясь к худшему.
Он торопливо оделся и сунул голову под холод­ную воду, чтобы встряхнуться и вернуться к ре­альности.
Скатившись по ступенькам древней лестницы, он ринулся к стойке портье. Молодой человек в го­лубой униформе раскладывал корреспонденцию по ячейкам номеров.
Хьюго спросил на ломаном испанском:
– Вы знать, где маленькая девочка? Моя дочь? Тот помолчал мгновение, оценивая странного пришельца со стоящими дыбом волосами.
– Из какого вы номера? – спросил он наконец, стараясь не смотреть на голову Хьюго.
– Из двадцать девятого. Номер двадцать де­вять. Моя дочь – блондинка… э-э… нет… брюнетка… На ней спортивные черные брюки… и… темно-крас­ная… куртка…
– Да, да, господин Цукор (портье сверился с за­писями)… Сегодня утром она уехала из гостиницы… Она спрашивала, какой здесь ближайший город…
Хьюго лихорадочно соображал.
– Она не оставила сообщения для меня?
– Э-э… нет, сеньор, только попросила передать вам эту открытку…
Портье протянул ему плотный белый конверт: внутри лежала открытка. На конверте было всего
два слова: Бертольду Цукору. Хьюго кинул на мо­лодого человека злобный взгляд – как все медлен­но! – и вскрыл конверт.
Открытка, купленная в гостинице с видом Парадора.
Он перевернул открытку. Несколько слов на голландском, написанных твердой рукой:
«Дорогой мой „Бертолъд“!
Мне кажется, вы сделали для меня все, что можно было сделать.
Но вы ни при чем в этой истории. Так что не стоит подвергать вас риску – а опасность очень велика в той истории, куда я втянула вас совер­шенно случайно.
Не сердитесь на меня. Разрешите мне самой найти отца в Португалии. Теперь я уже близко».
Ниже, менее четким почерком, было добавлено не­сколько слов по-французски:
«Спасибо за все, что вы сделали. Не пытайтесь меня найти, пожалуй­ста!»
Хьюго поразила взрослость тона этого посла­ния. И еще одно, главное: он ни разу не говорил де­вочке о своем происхождении. У него не было ак­цента – отец очень рано стал учить его языку. Так как же, черт побери, Алиса догадалась, что он француз?
Он сунул открытку в карман.
– Где ближайший город?
– В трех километрах по направлению к Торкемаде…
Хьюго вынул кредитку.
– За одну ночь…
– Портье взял у него карточку, а Хьюго поднял глаза на настенные часы за барной стойкой. Без десяти одиннадцать.
– Э-э… Когда моя дочь уехать?
– Э-э… рано утром, мсье… около трех часов на­зад…
Администратор использовал кредитку и вер­нулся к Хьюго с чеком, тот подписал.
– У вас есть автовокзал?
– Да, мсье.
– Есть рейсы на Португалию?
– В Португалию? Да, конечно, есть маршрут до Гуарды, это на границе… Пересадка в Саламанке…
– Спасибо…
Хьюго уже бежал к выходу, уронив копию сче­та на залитые солнцем ступени.
Естественно, ни на автовокзале, ни вокруг него ни одной темноволосой девочки, похожей на Алису, не было. Дежурный сообщил Хьюго, что утренний автобус на Саламанку выехал в девять. Черт по­бери…
– Вы видеть маленькая девочка… брюнетка… моя дочь… лет двенадцать… в красной куртке… э-э, в автобусе на Саламанку?
Мужчина взглянул на Хьюго, который репети­ровал эту фразу всю дорогу до станции.
– Да, – наконец произнес он осторожно. – Она купила билет… Девочка говорила с акцентом и…
Хьюго, не дослушав, выскочил на тротуар. Мо­тор взревел, и машина на скорости сто семьдесят километров в час помчалась по левой полосе в сто­рону Саламанки. Он не пощадил ни одного из води­телей, имевших несчастье по воле рока оказаться на одной с ним дороге, – каждого бедолагу он сле­пил дальним светом.
Чтобы побороть сон – ночь оказалась слишком короткой, а пробуждение – ураганным, – Хьюго, не запивая, сожрал таблетку дезоксина.
Он едал завтраки и повкуснее.
Путь до Вальядолида по дороге № 501 был трудным и ужасно долгим – приходилось то и дело сбавлять скорость, стоять на светофорах. Всю ос­тавшуюся жизнь он будет вспоминать этот город как картину в пластиковой рамке зеркала бокового вида.
Дорога на Саламанку оказалась обычным дву­полосным шоссе, проложенным через плоскую су­хую равнину с чахлыми иссушенными солнцем де­ревьями. Все было забито грузовиками, автобусами с немецкими туристами и японскими мини-вэнами.
Даже исполнив немыслимо опасные номера между машинами, Хьюго приехал в Саламанку только в половине первого.
Автовокзал находился на въезде в город – на него указывала покрытая желтой пылью металли­ческая табличка, забитая прямо в выщербленный асфальт.
Хьюго зашел в первое кафе, но Алисы там не оказалось. Он заказал у стойки кока-колу со льдом и спросил у красивой барменши, брюнетки лет двадцати, где можно узнать расписание автобусов. Не желая терять время на еду, он проглотил вто­рую таблетку дезоксина, запив ее колой. Лучшее средство для похудания – принимаешь, есть не хо­чешь и худеешь до полного истощения.
Хьюго осушил стакан в три приема, изучая расписание, которое дала ему, обольстительно улыбнувшись, красавица брюнетка в черном пла­тье. При иных обстоятельствах он бы, скорее всего, не устоял.
Алиса приехала сюда без четверти одиннад­цать. Минут за пятнадцать до отправления автобу­са на Гуарду, который ушел ровно полтора часа на­зад…
Полтора часа. Она опережала его на целых сто километров!
Вот дерьмо…
Хьюго заплатил за выпитое двойную цену и пу­лей вылетел из бара, не удержавшись от короткого прощального взгляда на смуглую красавицу-ди­карку.
Сто чертовых километров, даже сто трид­цать, – значит, автобус уже подъезжает к Гуарде, а он только-только выбирается из Саламанки. Хьюго констатировал это печальное обстоятельст­во, изучив карту, расстеленную на пассажирском кресле.
Ему показалось, что прошли века, пока он доб­рался до границы.
14
Солнце стояло высоко в небе, прожигая пляж ос­лепляющими лучами. Стоял апрель, но песок уже прогрелся. Вечный прибой здесь, на диком побере­жье юга Марокко, звучал как военные барабаны. Ева Кристенсен наслаждалась ощущением вклю­ченности в этот ритм. Естественный загар горно­лыжного курорта Куршевель забронзовел под африканским солнцем. Все ее стройное сильное тело напитывалось энергией, словно каждая пора пре­вратилась в фотоулавливающий элемент. На этом пустынном диком берегу шум волн звучал воисти­ну по-вагнеровски – ничего общего с тем баналь­ным «шлеп-шлеп», которое порой различаешь в Сен-Тропе или в Марбелле среди шипения радиоприемников и воплей дебильных юнцов.
В этом месте все ее природные данные дости­гали полного расцвета, сила и ум приобретали бес­конечную мощь. Она была дочерью элементов, солнечной весталкой и сиреной, ее астральное предназначение наконец-то раскрывалось в истинном свете благодаря дому Марса, который так блистательно сходится со знаком Льва… Ничто не сможет ее остановить, она во всех отношениях ис­ключительное существо. Первая женщина в мире, достигшая таких высот.
Она снова подумала о крови и задрожала, губы ее раскрылись в пароксизме желания. Теплая кровь Суньи была чистого, яркого, красного цвета, Ева вспомнила, что уловила тогда особый аромат. Она становится настоящим специалистом – мо­жет, как какой-нибудь супервинодел, определять происхождение и год изготовления… Ее смех раз­несся далеко по пустынному пляжу…
Но главное в другом – кровь Суньи была абсо­лютно здоровой. Благодарение Богу – Ева застав­ляла ее все время сдавать анализы, объясняя, что не хочет подвергать опасности Алису, и только по­том позволила себе то маленькое безумство…
И все-таки она не должна была уступать беско­нечным просьбам Вильхейма. Он мужчина. И не умеет себя контролировать. Он так же зависит от ЭТОГО, как Тревис от тяжелых наркотиков. Бед­ный маленький янки, он тоже оказался непригоден для Великого Проекта.
Видеокассета с Суньей могла бы стать очень опасной для всего их дела, если бы полиция имела хоть малейший шанс найти ее тело. Она стала пер­вой жертвой, которую можно было напрямую свя­зать с Кристенсенами. Чудовищная ошибка, чуть было не перечеркнувшая годы терпеливых усилий. Ах, Вильхейм, ты всего лишь тупой невежествен­ный кретин…
Ева раздраженно перевернулась на живот, подставив спину солнцу.
Черт возьми, – против собственной воли, она вернулась к этим мыслям, – он ничем не лучше тех придурков, недоделанных гангстеров, которые уму­дрились дважды упустить их…
Алиса была с каким-то мужиком… Скорее всего, это человек Тревиса… Господи, как же ей хочется оказаться лицом к лицу с дорогим бывшим мужем…
И дочери ее выходка просто так с рук не сойдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52