Мадемуазель д'Арланж приподнялась, словно собираясь уходить, но г-н Дабюрон жестом остановил её.Упорствуя в своём заблуждении, он полагал, что с его стороны нехорошо было бы оставить несчастной девушке хоть тень иллюзии. Начав свои разоблачения, он воображал, что долг велит ему довести их до конца. Он совершенно искренне был убеждён, что тем самым спасёт Клер от неё самой и избавит от грядущих жгучих сожалений. Хирург, который приступил к мучительной операции, не бросает её незавершённой потому только, что больной отбивается и кричит от боли.— Как это ни тягостно, мадемуазель… — начал он.Но Клер не дала ему продолжить.— Довольно, сударь, — произнесла она, — все, что бы вы ни сказали, бесполезно. Я уважаю ваше злополучное убеждение, но взамен прошу вас считаться и с моим. Если вы в самом деле мне друг, я скажу вам только: помогите мне спасти его. Но вы, конечно, не захотите…Надо признать, Клер сделала все, чтобы разозлить незадачливого следователя. Доказательства, порождённые её любовью, были сходны с теми, что были порождены логикой папаши Табаре. Женщины не рассуждают и не анализируют, они чувствуют и верят. Вместо того чтобы спорить, они утверждают. В этом и кроется, быть может, их превосходство. С точки зрения Клер, г-н Дабюрон, думающий иначе, чем она, становился её врагом, и она обращалась с ним, как с врагом.Следователь почувствовал себя оскорблённым. Терзаемый, с одной стороны, угрызениями не вполне спокойной совести, с другой, убеждениями, колеблясь между страстью и долгом, опутанный правилами своего ремесла, он был не способен рассуждать здраво. Уже три дня он вёл себя, словно упрямый ребёнок. Зачем он с таким упорством не желал признавать, что Альбер может оказаться невиновным? Ведь на расследование это не повлияло бы. А он, всегда такой благосклонный к обвиняемым, на сей раз не допускал мысли о возможной ошибке.— Если бы вам, мадемуазель, были известны доказательства, которыми я располагаю, — произнёс он холодным тоном, в котором чувствовалось старание не поддаваться гневу, — если бы я познакомил вас с ними, у вас не осталось бы надежды.— Изложите их, — повелительно сказала Клер.— Вы этого желаете, мадемуазель? Извольте. Я представлю вам, раз вы настаиваете, все доказательства, собранные правосудием, я всецело в вашем распоряжении, можете не сомневаться. Но стоит ли перечислять улики? Среди них есть одна, решающая, которой вполне достаточно. Убийство произошло во вторник вечером, накануне поста, а обвиняемый не в состоянии рассказать, где он был в этот вечер. Между тем он уходил из дому и вернулся только в два часа ночи, в грязной разорванной одежде, в изодранных перчатках.— Довольно, сударь, довольно! — перебила Клер, глаза у которой радостно заблестели. — Вы сказали, это было вечером в канун поста?— Да, мадемуазель.— Я ни минуты не сомневалась! — торжествующе воскликнула она. — Я же вам говорила: он не может оказаться преступником.Она сложила руки, и по губам её было видно, что она молится.И пока она в порыве благодарности возносила богу молитву, её просветлённое лицо выражало истовую веру — такие лица мы видим на картинах итальянских мастеров.Следователь так растерялся, что не в силах был даже восхититься этим зрелищем. Он ждал объяснений и, не выдержав, спросил:— Так в чем же дело?— Сударь, — отвечала Клер, — вашей главной улики, если она состоит именно в этом, больше не существует. Весь тот вечер, о котором вы говорили, Альбер провёл со мной.— С вами? — ахнул следователь.— Да, у меня дома.Г-н Дабюрон был оглушён. Уж не грезит ли он? У него опустились руки.— Как! — переспросил он. — Виконт был у вас, ваша бабушка, ваша гувернантка, ваши слуги его видели, с ним говорили?— Нет, сударь. Он пришёл и ушёл втайне. Он хотел остаться незамеченным, ему надо было повидаться со мной наедине.— А-а! — протянул следователь со вздохом облегчения.Этот вздох означал: «Все объяснилось. Но это уж чересчур. Она хочет его спасти, рискуя запятнать своё доброе имя. Бедная девушка! Она выдумала это свидание только что».Однако мадемуазель д'Арланж истолковала его восклицание совершенно иначе. Она вообразила, что г-н Дабюрон удивляется, почему она согласилась принять Альбера.— Ваше удивление оскорбительно для меня, сударь, — сказала она.— Мадемуазель!— Девушка, принадлежащая к такому роду, как мой, может безбоязненно принимать своего жениха, зная, что ей не придётся краснеть.При этом она залилась румянцем стыда, горя и ярости. Г-н Дабюрон становился ей ненавистен.— Я не имел в виду ничего оскорбительного, мадемуазель, — отвечал следователь. — Не понимаю только, с какой стати было господину де Коммарену приходить к вам украдкой, если вам вскоре предстоит вступить в брак, и это даёт ему право открыто посещать вас в любое время. Не понимаю также, каким образом, будучи у вас, он мог привести свою одежду в тот вид, в каком мы её обнаружили.— Значит, сударь, — с горечью заметила Клер, — вы сомневаетесь в моих словах?— Мадемуазель, бывают такие обстоятельства…— Вы подозреваете меня во лжи, сударь. Знайте же, что, будь мы виновны, мы не опустились бы до оправданий. От нас не услышали бы ни просьб, ни мольбы о пощаде.Её высокомерный, враждебный тон не мог не возмутить следователя. Что она себе позволяет! А все лишь потому, что он не дал себя провести.— Прежде всего, мадемуазель, — сурово отвечал он, — я судебный следователь и обязан исполнять свой долг. Совершено преступление, все указывает на то, что виновен в этом господин Альбер де Коммарен, и я его арестовываю. Допрашиваю, обнаруживаю тяжкие улики. Вы уверяете, что они ложны, этого недостаточно. Пока вы обращались ко мне, как к другу, я слушал вас с добротой и мягкостью. Но теперь вы говорите со следователем, и я как следователь отвечаю вам: докажите!— Даю слово, сударь!— Докажите!Мадемуазель д'Арланж медленно поднялась, не сводя с него изумлённого, недоверчивого взгляда.— Неужели вы были бы рады, сударь, — спросила она, — если бы Альбер оказался преступником? Вам было бы приятно, если бы его осудили? Может быть, господин следователь, вы ненавидите обвиняемого, чья жизнь находится в ваших руках? Можно подумать, что так оно и есть. Готовы ли вы поручиться за свою беспристрастность? Не перевешивают ли одну из чаш ваших весов кое-какие воспоминания? Не пытаетесь ли вы во всеоружии закона преследовать соперника?— Это уже слишком! — возмутился следователь. — Да, слишком!— Сознаёте ли вы, — холодно продолжала Клер, — что мы оказались в необычном и смертельно опасном положении? В своё время, помнится, вы признались мне в любви. Ваше чувство показалось мне искренним и глубоким, оно меня тронуло. Мне пришлось его отвергнуть, потому что я любила другого, но я вас пожалела. И вот теперь этот другой обвиняется в убийстве, а вы расследуете преступление. Я очутилась между вами двумя, я прошу вас за него. Если вы согласились быть следователем, значит, вы готовы сделать для него все, что в ваших силах, а вы все делаете против!Каждое слово Клер действовало на г-на Дабюрона, как пощёчина.Она ли это говорит? Откуда эта внезапная отвага, подсказавшая ей речь, которая проникала ему в самое сердце?— Мадемуазель, — сказал он, — горе ввело вас в заблуждение. Я не простил бы того, что вы говорите, никому, кроме вас одной. Неосведомлённость делает вас несправедливой. Вам кажется, что судьба Альбера зависит от меня, но вы ошибаетесь. Уговорить меня — пустяки, важно убедить других. Я вас знаю, и я вам верю, это естественно. Но поверят ли вам другие, когда вы придёте к ним с правдивым, для меня бесспорно правдивым свидетельством, которое им покажется неправдоподобным?На глазах у Клер выступили слезы.— Если я несправедливо оскорбила вас, сударь, — сказала она, — простите меня: горе ожесточает.— Вы не можете меня оскорбить, мадемуазель, — возразил следователь. — Я вам уже сказал, что всецело вам предан.— Тогда, сударь, помогите мне доказать, что моё утверждение правдиво. Я вам все расскажу.Г-н Дабюрон был твёрдо убеждён, что Клер хочет сыграть на его доверчивости. Однако её уверенность его удивляла. Он терялся в догадках, какую басню она изобретёт.— Сударь, — начала Клер, — вам известно, какие препятствия встали перед нами с Альбером, когда мы захотели пожениться. Господин де Коммарен не желал признать меня дочерью, потому что я бедна, у меня ничего нет. Альберу пришлось бороться несколько лет, чтобы сломить сопротивление отца. Граф дважды уступал и дважды брал слово назад, говоря, что оно было вырвано у него силой. Наконец месяц назад он внезапно дал согласие. Но его колебания, отсрочки, оскорбительные отказы успели глубоко обидеть мою бабушку. Вы знаете, как она обидчива, но я должна признать, что в этом случае она права. И хотя день свадьбы был уже назначен, маркиза объявила, что не желает меня компрометировать и выставлять нас обеих в невыгодном свете и не допустит, чтобы о нас говорили, будто мы торопим этот брак, в общественном мнении столь блестящий, что может навлечь на нас упрёки в суетности или корыстолюбии. Вот она и решила, что до оглашения мы будем видеться с Альбером не чаще чем через день, два часа после обеда, причём только в её присутствии. Переубедить её нам не удалось.И вот в воскресенье утром мне принесли записку от Альбера. Он сообщал, что важные дела помешают ему прийти, хотя в этот день мы его ждали. Что могло его задержать? Я предчувствовала беду. На другой день я ждала его с нетерпением и тревогой, но явился его лакей и принёс мадемуазель Шмидт письмо для меня. В этом письме Альбер умолял меня о свидании. Он писал, что ему безотлагательно нужно поговорить со мной спокойно, наедине. От этого свидания, добавил он, зависит наше будущее. День и час он оставлял на моё усмотрение и особенно настаивал на том, чтобы я никому не говорила о нашей встрече. Я не колебалась. Ответила, чтобы вечером во вторник он пришёл к садовой калитке, выходящей на безлюдную улицу. Когда на Доме Инвалидов пробьёт десять, я просила его постучаться, чтобы сообщить, что он уже здесь. Я знала, что бабушка пригласила на этот вечер нескольких приятельниц, и решила притвориться больной, надеясь, что она меня отпустит. Я рассчитывала, что госпожа д'Арланж велит мадемуазель Шмидт остаться…— Простите, мадемуазель, — перебил г-н Дабюрон, — когда вы написали господину Альберу?— Во вторник днём.— Вы можете уточнить время?— Кажется, я отправила письмо между двумя и тремя часами.— Благодарю, мадемуазель, прошу вас, продолжайте.— Все произошло, как я предполагала, — продолжила Клер. — Вечером я спустилась в сад незадолго до назначенного часа. Мне удалось раздобыть ключ от садовой калитки, и я поспешила его опробовать. Увы, замок так заржавел, что ключ не поворачивался, все мои старания оставались безуспешны. Я уже отчаялась, и тут пробило десять часов. На третьем ударе постучался Альбер. Я рассказала ему о злополучной неожиданности и перекинула через ограду ключ, чтобы он попробовал открыть с другой стороны. Ему это тоже не удалось. Мне оставалось только предложить ему перенести нашу встречу на завтра. Он возразил, что это невозможно, разговор не терпит отлагательств. Вот уже три дня, как он терзается сомнениями, посвящать ли меня в это дело; новой отсрочки ему не вынести. Мы переговаривались, как вы понимаете, через калитку. Наконец он сказал, что попробует перелезть через стену. Я умоляла его не делать этого, боясь, как бы он не сорвался. Стена довольно высока, вы ведь помните, и поверху утыкана битым стеклом, вдобавок ветки акации образуют нечто вроде колючей живой изгороди. Но он посмеялся над моими страхами и объявил, что попытается взять стену приступом, если, конечно, я не запрещаю ему этого самым решительным образом. Я не смела возражать, и он рискнул. Мне было очень страшно, я дрожала как осиновый лист. К счастью, Альбер очень ловок и благополучно перелез через ограду. Он собирался поведать мне о катастрофе, которая нас постигла. Мы присели сперва на небольшую скамью — знаете, ту, что около деревьев, а потом пошёл дождь, и мы перебрались в беседку. Около полуночи Альбер расстался со мной, успокоенный и почти весёлый. Ушёл он тем же путём, разве что с меньшей опасностью: я заставила его воспользоваться садовой лестницей, а потом, когда он уже был на улице, положила её у стены.Этот рассказ, звучавший очень просто и естественно, привёл г-на Дабюрона в замешательство. Чему верить?— Мадемуазель, — спросил он, — когда господин Альбер перелезал через стену, дождь уже начался?— Ещё нет, сударь. Первые капли упали, когда мы сидели на скамье, я это прекрасно помню, потому что Альбер раскрыл зонт и я подумала про Поля и Виргинию Герои одноимённого сентиментального романа французского писателя Жака Бернардена де Сен-Пьера (1737 — 1814), впервые опубликованного в 1787 г. и пользовавшегося большим успехом.

.— Будьте добры подождать минуту, — попросил следователь.Он присел к столу и торопливо написал два письма. В первом содержался приказ немедленно доставить Альбера во Дворец правосудия, к нему в кабинет. Во втором г-н Дабюрон распорядился, чтобы один из агентов уголовной полиции немедля отправился в Сен-Жерменское предместье, в особняк д'Арланжей, произвёл осмотр стены со стороны сада и обнаружил следы перелезавшего через неё человека, если таковые существуют. Он пояснял, что через стену перелезали дважды — до и во время дождя. Соответственно, следы в обоих случаях должны отличаться.Он предписывал полицейскому действовать крайне осторожно и найти какое-либо правдоподобное объяснение осмотру.Дописав письма, он позвонил, вошёл слуга.— Эти два послания, — сказал г-н Дабюрон, — доставьте моему протоколисту Констану. Попросите, чтобы он сразу же их прочёл и передал распоряжения, которые в них содержатся, сразу, слышите, сразу же. Поторопитесь, возьмите фиакр, дело весьма срочное. Да, вот ещё что, если Констана нет в кабинете, велите служителю его отыскать: он меня ждёт и не мог отлучиться далеко.Потом г-н Дабюрон обратился к девушке:— Сохранилось ли у вас, мадемуазель, письмо, в котором господин Альбер просит вас о свидании?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48